Ганибалл

Еще две мили по въездной дороге, аккуратной, словно наманикюренной, и она добралась до дома.

Старлинг остановила свой рычащий «мустанг», чтобы пропустить стадо гусей, пересекавших дорогу. Отсюда ей была видна группа детей на толстеньких шетландских пони, выезжающих друг за другом из симпатичного амбара с конюшней, находящегося в четверти мили от дома. Огромный дом, построенный явно по проекту Стэнфорда Уайта, прекрасно вписывался в ландшафт среди невысоких холмов. Здесь все говорило о солидности и больших деньгах, этакая воплощенная в жизнь мечта. Это раздражало Старлинг.

У Верже хватило ума сохранить дом в первоначальном виде и сделать к нему единственную пристройку – ее Старлинг пока не было видно: современное крыло, торчащее из высокой восточной части дома подобно третьей ноге, пришитой к телу в ходе какого-то чудовищного медицинского эксперимента.

Старлинг остановила машину под центральным портиком. Она выключила двигатель, и ей стало слышно собственное дыхание. В зеркало заднего вида она заметила, как кто-то подъехал к ней верхом на лошади. По дорожке рядом с машиной застучали подковы, и она вылезла из «мустанга».

Широкоплечая личность с короткими светлыми волосами спрыгнула с седла и отдала поводья слуге, даже не посмотрев на него.

– Отведи его на конюшню, – произнесла личность скрипучим и низким голосом. – Я Марго Верже.

При ближайшем рассмотрении личность оказалась женщиной. Она протянула руку, поднимая ее прямо от плеча. Марго Верже, совершенно очевидно, занималась бодибилдингом. Массивные плечи и мощные руки сильно растягивали сетчатую тенниску. Глаза ее сухо сверкали, словно от какого-то раздражения, как будто она страдала недостатком слезной жидкости. На ней были грубые диагоналевые бриджи и сапоги для верховой езды, но без шпор.

– Что это у вас за телега? – спросила она. – Старый «мустанг»?

– Ага. Выпуска восемьдесят восьмого года.

– С пятилитровым движком? Он будто припадает на передние колеса, как кошка перед прыжком.

– Точно. Это «рауш-мустанг».

– Он вам нравится?

– Очень.

– И сколько миль он дает?

– Не знаю. Думаю, много.

– Боитесь его?

– Уважаю. Скажем так, я вожу его с большим уважением, – сказала Старлинг.

– Вы раньше знали, что он собой представляет, или просто так купили?

– Я достаточно о нем знала, чтобы сразу обратить на него внимание на аукционе и купить его. Позже я узнала о нем больше.

– Как думаете, он обойдет мой «порше»?

– Смотря какой модели «порше». Мисс Верже, мне надо поговорить с вашим братом.

– Его сейчас моют. Закончат минут через пять. Мы можем пройти в дом.

Диагоналевые бриджи, обтягивавшие мощные ляжки Марго Верже, шуршали и посвистывали на ходу, когда она поднималась по ступенькам. Ее светлые волосы были настолько редкими, что Старлинг подумала, что когда-то она, видно, принимала стероиды.

На взгляд Старлинг, выросшей в лютеранском сиротском приюте, дом выглядел, как музей, – огромные свободные пространства, крашеные балки под потолком, стены, увешанные портретами давно умерших людей, выглядевших очень важными. Лестницы украшены китайскими перегородчатыми эмалями, полы устланы длинными марокканскими ковровыми дорожками.

При переходе в новое крыло стиль резко менялся. Это современное и строго функциональное сооружение соединялось с остальным домом двойными дверями с матовым стеклом, плохо сочетающимися со сводчатым потолком зала.

Марго Верже остановилась перед этими дверями. И по-смотрела на Старлинг своими покрасневшими и блестящими от раздражения радужки глазами.

– Некоторым людям трудно разговаривать с Мэйсоном, – сказала она. – Если его вид вас угнетает или вы не сможете долго выдержать в его присутствии, я могу потом дополнить информацию, вдруг вы забудете его о чем-то спросить.

Есть такое общее для всех нас ощущение – мы все о нем знаем, но до сих пор не придумали для него конкретного названия – это счастливое предвкушение собственной способности испытывать к кому-то презрение и неуважение. Именно такое выражение Старлинг заметила сейчас на лице Марго Верже. Но обронила лишь:

– Благодарю вас.

К удивлению Старлинг, первое помещение в новом крыле оказалось просторной и хорошо оборудованной игровой комнатой. Здесь, среди огромных чучел животных, играли двое афро-американских детей; один катался на трехколесном велосипеде с огромным передним колесом, другой возил по полу игрушечный грузовик. По углам стояло несколько трехколесных велосипедов и тележек, а в центре был установлен большой гимнастический комплекс, пол под которым был застлан толстыми матами.

В углу комнаты на кушетке сидел мужчина в одежде мед-брата и читал журнал «Вог». На стенах было установлено несколько телекамер, одни повыше, другие на уровне глаз. Одна, висевшая высоко в углу, следила за Старлинг и Марго Верже, и ее объектив вращался, автоматически наводясь на фокус.

Старлинг уже миновала точку, с которой ей был виден один из темнокожих детей, который вызвал у нее какое-то пронзительное чувство жалости, но она все время явственно ощущала присутствие этих детей. Было все же отрадно смотреть, идя с Марго Верже через игровую комнату, на все это игрушечное великолепие.

– Мэйсон любит наблюдать за детьми, – сказала Марго Верже. – Они, конечно, боятся на него смотреть, кроме самых маленьких, поэтому он за ними вот так наблюдает. Потом они катаются на пони. Это детишки из бесплатного детского сада в Балтиморе.

В комнату Мэйсона Верже можно попасть только через его ванную комнату, помещение, достойное самого лучшего курорта и занимающее пространство во всю ширину этого крыла здания. Выглядит здесь все, как в лучшей лечебнице, – сплошная хромированная сталь, ковровые покрытия, широкие двери душевой, ванны из нержавеющей стали с подъемными устройствами над ними, свернутые бухтами оранжевые шланги, парилки и огромные стеклянные шкафы с мазями из Farmacia di Santa Maria Novella во Флоренции.

Воздух в ванной до сих пор был насыщен паром и запахами бальзамов и хвои.

Старлинг видела полоску света под дверью, ведущей в комнату Мэйсона Верже. Свет погас, как только Марго взялась за ручку двери.

Предназначенная для посетителей часть комнаты Мэйсона Верже очень ярко освещалась сверху. Над кушеткой висел вполне приемлемый эстамп – копия офорта Уильяма Блейка «Первый день творения» – Господь меряет землю циркулем. Рама была задрапирована черным – знак траура по недавно усопшему патриарху рода Верже. Остальная часть комнаты была погружена во тьму.

Из этой тьмы доносился звук ритмично работающей машины, вздыхающей при начале каждого цикла.

– Добрый день, агент Старлинг. – Звучный голос, усиленный механически. Звуки "д" и "т" отсутствуют.

– Добрый день, мистер Верже, – произнесла Старлинг в темноту. От яркого света сверху голове стало жарко. День был где-то еще, не здесь. День не мог сюда войти.

– Присаживайтесь.

Мне надо все это выдержать. Это хороший шанс. Долго же мне пришлось его ждать!

– Мистер Верже, наш разговор – это, по сути дела, дача показаний, и мне придется его записывать на диктофон. Вы не возражаете?

– Совсем нет. – Голос прозвучал между двумя вздохами аппарата, звук "с" отсутствовал. – Марго, я думаю, ты можешь нас оставить.

Не взглянув на Старлинг, Марго Верже вышла, шурша бриджами.

– Мистер Верже, я вам сейчас прикреплю микрофон к… одежде или к подушке, если это удобно. Или позвать сестру, чтобы она это сделала, как вам больше нравится?

– Будьте как дома, делайте, как хотите, – ответил он. Звуки "б" и "м" отсутствуют. Он подождал следующего цикла работы аппарата: – Можете сами прикрепить, агент Старлинг. Я тут, рядом.

Рядом не было никаких выключателей, Старлинг не заметила ни одного. Она решила, что ей, может быть, будет лучше видно в отражении света от ее собственных глаз, и направилась во тьму, вытянув вперед одну руку, на запах хвои и бальзама.

Когда он включил свет, она оказалась гораздо ближе к кровати, чем думала.