Страница 4 из 55
И только кудеснику могло удаться, купив мыло, унести его из аптеки вместе с оберткой. Взрослых я просто убеждал, детишкам, если приходилось, платил по центу за штуку. Если они приносили мне обертки со стороны, я платил десять центов за дюжину и прибавлял порцию мороженого.
Условия конкурса позволяли каждому участнику присылать неограниченное количество предложений, лишь бы только они были напечатаны на обертке мыла «Скайвей» или на хорошей ее репродукции.
Я подумывал было наделать массу фотокопий, но отец отсоветовал.
– Конечно, все будет по правилам, Кип, но… это дешевка.
Итак, я собирал обертки. И посылал их со следующими лозунгами:
«Я пользуюсь мылом „Скайвей“, потому что…
…чувствую себя таким чистым;
…„Скайвей“ хорош и в дороге, и дома;
…его качество выше неба;
…оно чисто, как Млечный Путь;
…оно чисто, как межзвездное пространство;
…после него я чист, как умытое дождем небо».
И так до бесконечности, пока я не начал чувствовать вкус мыла даже во сне.
Лозунги сочиняли для меня и папа, и мама, и мистер Чартон. Я записывал лозунги в специальный блокнот и на уроках, и на работе, и среди ночи. Придя как-то вечером домой, я обнаружил, что отец сделал мне ящик с карточками; я расположил их в алфавитном порядке, чтобы избежать повторения.
Это здорово помогло, потому что под конец я их отсылал по сотне в день. Росли почтовые расходы, не говоря уже о том, что мне приходилось покупать обертки.
В конкурсе принимали участие и другие ребята, у кого производство было поставлено так, как у меня. В десять я уходил с работы, бежал домой с обертками и придуманными лозунгами, забирал у родителей лозунги, придуманные ими за день, потом штамповал резиновой печаткой на внутренней стороне каждой обертки: «Я пользуюсь мылом „Скайвей“ потому что…», и свой адрес с фамилией. Пока я печатал, отец заполнял карточки в картотеке. Каждое утро по дороге в школу я отправлял пачку писем.
Надо мной посмеивались, но, как правило, именно те взрослые, которые больше всего надо мной подшучивали, особенно охотно отдавали мне свои обертки. Все, за исключением одного лишь осла, по имени Туз Квиггл. Хотя его и нельзя было причислять к взрослым, он всего лишь переросший свой возраст малолетний преступник. В каждом городишке есть, наверное, такой Туз. Школу он не кончил, что само по себе можно считать достижением, поскольку мистер Хэнли перетягивал в следующий класс всех, «чтобы не разбивать возрастные группы». Сколько я себя помню, Туз все шатался по Главной улице, иногда подрабатывал, но по большей части бездельничал. Считал он себя непревзойденным остряком. Как-то Туз уселся за стойку у нас в аптеке, заняв за один солодовый коктейль с шоколадом, стоимостью в тридцать пять центов, места и времени на два доллара. Я как раз только что убедил старую миссис Дженкинс купить дюжину мыла и освободил ее от оберток. Когда она ушла, Туз взял пачку мыла из моей выставки на прилавке и спросил:
– Торгуешь ими, космический кадет?
– Верно, Туз. Купи, не пожалеешь.
– Вы надеетесь попасть на Луну, торгуя мылом, капитан? Или я должен сказать «коммодор»? Икик-ик-иккити-ик! – Это он так смеется, подражая героям комиксов.
– Пытаюсь, – вежливо ответил я. – Так что, покупаешь?
– А ты уверен, что мыло хорошее?
– Убежден.
– Ну, что же. Куплю кусок, но только, чтобы тебя выручить.
Не густо. Но как знать, может, именно эта обертка и выиграет.
– Спасибо большое. Туз. – Я взял деньги, он положил мыло в карман и пошел к выходу.
– Секундочку, Туз. Дай мне обертку, пожалуйста.
Он остановился.
– О, да, я сейчас тебе продемонстрирую, как с ней следует обращаться наилучшим образом.
Наклонившись к стоящей на прилавке зажигалке, он поджег обертку и прикурил от нее сигарету. Подождав, пока обертка догорела до самых пальцев, он бросил ее на пол и растоптал.
Мистер Чартон наблюдал за ним из окна провизорской.
– Ну как, порядок, космический кадет? – ухмыльнулся Туз.
Мои пальцы сжали ложечку для мороженого, но я ответил:
– Полный порядок, Туз. Мыло ведь твое.
Мистер Чартон вышел из провизорской и сказал:
– Я сам займусь буфетом, Кип. Тебе нужно доставить заказ.
Та обертка была чуть ли не единственной, которую я упустил. Конкурс кончался первого мая, и отец вместе с мистером Чартоном решили продать все мыло, до последнего ящика. Я кончил надписывать обертки только около одиннадцати, и мистер Чартон подвез меня в Спрингфилд, чтобы я успел отправить их до полуночи.
Я отправил пять тысяч семьсот восемьдесят два лозунга. Сомневаюсь, чтобы Сентервиллю еще когда доводилось так отмыться.
Итоги конкурса должны были объявить четвертого июля. За эти девять недель я успел сгрызть ногти до локтей. Ну, конечно, и еще кое-что произошло. Я кончил школу, родители подарили мне часы, мы продефилировали перед мистером Хэнли и получили аттестаты, Было приятно, хотя то, что я изучал по настоянию папы, отстояло от того, чему я научился в нашей милой старой школе, на шесть порядков. А перед выпуском состоялись все положенные мероприятия: День прогулов, прощальный вечер нашего класса, выпускной бал и встреча с младшеклассниками – в общем, полный комплект трюков, чтобы звери вели себя тихо. Мистер Чартон отпускал меня пораньше, если я просил, но просил я не часто, потому что голова была занята другим, а ухаживать я ни за кем не ухаживал. То есть ухаживал раньше, в начале года, но она – Элани Макмерти – хотела разговаривать о мальчиках и модах, а я – о космосе, так что она быстро дала мне отставку.
После выпуска из школы я стал работать у мистера Чартона полный день. Я так и не решил до сих пор, как обеспечить себе дальнейшую учебу. Да я и не думал об этом: я продолжал продавать мороженое и, затаив дыхание, ждал четвертого июля. Телепередача начиналась в восемь вечера. Телевизор у нас был черно-белый, с плоскостным изображением, Его не включали уже несколько месяцев: сделав телевизор, я потерял к нему всякий интерес. Я вытащил его из кладовки, проверил изображение, убил два часа на то, чтобы его наладить, а остальное время провел, грызя ногти. Ужинать я не мог. В половине восьмого я уже сидел перед экраном, уставясь невидящим взглядом на комиков, и перебирал свою картотеку. Вошел отец, смерил меня резким взглядом и сказал:
– Возьми себя в руки, Кип. И позволь напомнить тебе еще раз, что все шансы против тебя.
– Я знаю, пап, – буркнул я.
– Более того, это вообще не будет иметь значения в конечном счете. Человек почти всегда получает то, чего ему очень хочется. Я уверен, что когда-нибудь ты попадешь на Луну, не так, так иначе.
– Да, сэр. Просто хочется, чтобы поскорее кончилось.
– Кончится. Эмма, ты идешь?
– Сейчас иду, дорогой, – ответила мама.
Она вошла в комнату, потрепала меня по руке и села. Отец откинулся в кресле.
– Прямо как во время выборов.
– Слава богу, что ты в этом больше не завязан, – сказала мама.
– Однако, дорогая моя, тебе эти кампании всегда приходились по душе.
Мама фыркнула.
Комики исчезли с экрана, сигареты сплясали канкан и нырнули обратно в пачки, а утешающий голос заверил нас, что сигареты «Коронет» вообще лишены канцерогенных свойств – самое, самое, самое безопасное курево, да еще со вкусом настоящего табака. Программа переключилась на местную станцию, нас потчевали волнительным видом центрального магазина дровяных и скобяных товаров, и я начал выдирать себе волосы из запястья.
Вот экран заполнился мыльными пузырями, квартет спел нам о том, что наступает час «скайвея», будто мы сами этого не знали. Вдруг экран погас, и звук вырубился. А я проглотил собственный желудок.
На экране зажглась надпись: «Неполадки на линии, не регулируйте приемники».
– Да как они смеют! – завопил я.
– Прекрати, Клиффорд, – сказал отец.
Я прекратил.
– Не надо так, милый, он же все-таки еще ребенок, – сказала мама.
– Он не ребенок, он – взрослый мужчина, – ответил отец. – Послушай, Кип, как ты собираешься сохранять спокойствие перед расстрелом, если даже такая ерунда заставляет тебя нервничать?