Солнечный зайчик

– Юра, ты откуда знаешь рецепт майонеза?

– Не помню, вычитал где-то.

– А точно получится?

– Конечно. Я уже делал один раз – господи, как же легко я умею врать!!! – потом разлил по баночкам и маме отдал, когда она новогодний стол готовила, и никто ничего не заметил.

– А почему не сказал?

– Понимаешь, сначала хотел посмотреть, отличат ли по вкусу, а потом как-то забыл.

– Слушай, давай сейчас сделаем, к приходу родителей?

– Да запросто. Давай яйца, я буду их мыть с мылом, а ты принеси отцовскую дрель, пассатижи и стальную проволоку.

– Зачем?

– Сейчас сама увидишь.

Я согнул из проволоки шестилопастный венчик, тщательно отмыл его с мылом и закрепил в дрели.

– Ну-с, сударыня, приступим! Раздели-ка яйца на белок и желток. Не умеешь? Не беда, сейчас покажем.

– Ой, это действительно легко!

– Значит так: желтки шести яиц мы заливаем ложкой уксуса и начинаем взбивать. Видишь, желтки побелели? Теперь начинаем вливать масло. Я кручу дрель, а ты лей тонкой струйкой.

– Юрочка, у нас получается!

– А то! Между прочим, это четвёртый разряд повара-кондитера. Кончилось масло? Теперь бери стакан, в котором мы сделали раствор специй и тоже лей тонкой струйкой.

– Ой, получилось! Дай попробовать?

– А вот держи венчик, с него вкуснее слизывать.

– И чем это дети заняты – послышалось от дверей – неужели чем-то полезным?

– Ой, мамуля, мы с Юрой тут майонез делаем! Получилось! Вкусно! Правда не вру! – и Лена бросилась к матери, суя ей в рот, венчик с остатками майонеза – Юра сказал, что с венчика вкуснее пробовать.

Мать лизнула, сосредоточенно нахмурилась, лизнула ещё и улыбнулась:

– И, правда, получилось. И даже не Провансаль, а Салатный. Я угадала?

– Правильно. Я специально побольше уксуса положил, и растертые укроп с петрушкой.

Мать подошла к столу, отрезала тонкий ломтик черного хлеба, положила сверху капельку майонеза и отправила в рот.

– Я его так, по-простому люблю, хоть говорят, что это вредно для фигуры.

– Мамуля, мамуля, а Юра на мой день рождения будет готовить шувурму! Правда, Юра?

– Не совсем. Во-первых, шаверму, а во-вторых, готовить будете вы с подружками, а я только руководить.

С улицы послышался звук подъезжающего грузовика. Я вытер руки о полотенце и направился к двери:

– Пойду, батю встречу.

Краем глаза я увидел, как Лена начала что-то объяснять пораженной матери.

У ворот стоял старенький, но ухоженный ЗиС-151, «Мормон», с фотографией Сталина на лобовом стекле. Отчим Юры как раз опускал задний борт. Это был крепкий мужик лет тридцати пяти. Жилистый, сухощавый, небольшого роста. Типаж алтайского чалдона – похож на знаменитого Михаила Тимофеевича Калашникова. Владимир Алексеевич и был родом с Алтая, из славного города Бийска.

«Да – подумал я – а свекор не сильно изменился, впрочем, молодость и ему к лицу».

Молча подошел, помог отчиму опустить борт и запрыгнул в кузов.

– Папа, что подавать?

Лицо Владимира Алексеевича дрогнуло, но он не показал волнения.

– Двигай сюда вон те шпалы – распорядился он.

Я выдвинул три лежащие в кузове старые, но крепкие железнодорожные шпалы, затем мы вместе опустили их с кузова и в вертикальном положении откантовали ближе к забору, и там уложили одну на другую, чтобы не мешали проходу.

– Папа, в следующую субботу у Леночки день рождения.

– Помню. И что вы задумали?

– А ты не мог бы договориться, взять машину и отвезти всех нас на озеро, в Казанку?

– Могу, конечно. А «нас», это кого?

– Вы с мамой, тёть Лида, Ленуськина крестная, четверо Ленуськиных друзей, сама Ленуська, ну и я. Итого девять человек.

– Тогда десять: Валерку, Лидиного мужа ты не посчитал?

«Точно, Лида с Валеркой развелись аж в восьмидесятые годы» – вспомнил я.

– Точно.

– Ладно. Тогда я пятницу возьму в автобазе скамейки, чтобы в кузове было удобно ехать.

– Слушай, пап, а складного стола там нет?

– Есть, но маленькие, нам они не подойдут. Ладно: возьмёшь тот щит, что стоит в дровянике, сколотишь пару козел, вот и будет стол. Ну ладно, пошли в дом. И это, Юрик, ты, где себе рог насадил, подрался что ли?

– Этот что ли? – я потер шишку.

– Этот самый.

– Да понимаешь, пап, глупость такая: пошли купаться, я стал нырять и обо что-то треснулся лбом. Спасибо, Леночка меня вытащила, а то не знаю, что было бы.

Отчим хмыкнул и пошел умываться.

***

Вечером, когда я уже улёгся в постель, ко мне подошел Владимир Алексеевич, присел рядом на табурет.

– Юра, завтра или послезавтра сходи с Ленкой в магазин, купи ей какой-нибудь подарок.

– Папа, а если я куплю материал для подарка, и сделаю сам?

– Ещё лучше. Значит, сделаешь сам.. Тридцати рублей хватит?

– Да за глаза. Этого даже слишком много. Если останется…

– Останется, придумаешь куда пристроить. Деньги я вот сюда, в тумбочку кладу, чтобы сквозняком не унесло. Ладно, спокойной ночи, сынок.

– Спокойной ночи, папа.

Я лежал на диване и вспоминал события этого длинного дня. Прекрасно, что «внедрение» прошло без сучка и задоринки. Конечно, помог шок. То, что я стал называть отчима отцом, отодвинуло на задний план, все нестыковки в моего поведении. Помогла и память о предыдущих приездах. Словом, внедрение состоялось. И вот такая любопытная подробность: сама я, когда была Еленой Ивановной, не была рукодельницей, разве что неплохо портняжила и кое-что соображала в кулинарии, а вот мой Бобрик, наоборот, прекрасно умел мастерить. А вот сегодня, когда понадобилось изготовить венчик, я не стала задумываться, а просто сделала. И использовать дрель вместо миксера – эта идея скорее Бобрика, чем моя. Значит, Бобрик никуда не делся, а тихонько мне помогает, как это он делал всегда. А это значит, что наша личность получилась, как в рекламе говорится: два в одном.

И что ещё любопытно: раньше я при таких размышлениях тихонечко бы поплакала, сейчас… отметила факт и отложила на полочку. Странно. Впрочем, не более странно, чем внедрение женского сознания в мужское тело.

Теперь подумаем о планах на будущее. Юрий пошел в школу поздно: в восемь лет, а сейчас, в семнадцать, перешел в девятый класс, впереди ещё два года школы. В сущности, можно попытаться окончить школу досрочно – в Калинине такое случалось, почему бы экстерну не быть в Кустанае? Но стоит ли? На два года раньше я поступлю в институт. Кстати, в какой? Реальный Юрий мечтал о поступлении в лётное училище, а потом водить вертолёты. Но его зарезала первая же медкомиссия – сердце не позволило. И стал Бобрик строителем. Сама я хотела стать историком, но у истфака тогда не оказалось мест в общежитии. Зато в Техноложке я оказалась ко двору, о чём никогда не жалела. А куда теперь двинуться? Ну да время будет определиться и решить. Главное не наделать прежних ошибок. Кроме того – в мутной воде горбачевского времени можно наловить для себя много вкусной рыбки, и умотать куда-нибудь во Флориду.

ПГТ Троебратский, 8 часов утра.

Пробуждение вышло неожиданным: кто-то меня тащил с дивана за ногу. Я автоматически (Бобровская реакция!) лягнул другой ногой, и как выяснилось, удачно: злодей хрюкнул и отскочил.

– Тебе что надо, придурок? – реакция тоже оказалась скорее Бобровская, это я автоматически отметил для себя, разглядывая пришельца. Пришелец выглядел как мальчиковый вариант Гены Денисенко. Кстати, намного симпатичнее старого. Тот был здоровенный, толстый, лысый, но зато с бородой. А этот тощий, длинный и удивительно волосатый. Естественно, безбородый. Причёска «а-ля Анджела Дэвис» … Или так стали называть позднее? А, неважно.

– Вставай быстрее, Юрик!

– Зачем?

– Юрка, ты что забыл?

– Что забыл?

– Ты же мне обещал стишок сочинить, чтобы я новую песню написал. Мне ещё музыку сочинять надо! Или ты, зараза, ничего не написал?

«Ха! – подумал я – Попаданец я или хвост морковный? Ща будут вам и песни, и пляски, и Сталин с Берией, и промежуточный патрон».