Небесный фермер

Смутно помню, что в толпе вроде бы наткнулся на Горлодера Эдвардса, погрозил ему пальцем и заявил, что собираюсь открутить ему башку. Он поглядел на меня пустыми глазами, явно не узнавая. Но я не уверен: возможно, это мне просто приснилось. Мне казалось, что я и Хэнка тоже встретил и мы о чем-то долго говорили, но Хэнк потом сказал, что в глаза меня не видел.

Прошла целая вечность – как минимум неделя, хотя, судя по записям, было всего восемь утра воскресенья, – и нам наконец раздали еле теплый супчик. Вкусно до обалдения! Подкрепившись, я решил сходить проведать Молли и Пегги, но меня не пустили. На дворе было минус семьдесят, и температура продолжала падать.

Где-то около двадцати двух часов зажегся свет, и самое страшное осталось позади.

Вскоре нам раздали настоящую еду, бутерброды и суп, а когда в полночь взошло солнце, объявили, что желающие могут рискнуть выйти наружу. Я подождал до полудня понедельника. Температура к тому времени поднялась до минус двадцати, и я совершил марш-бросок до больницы.

Пегги держалась молодцом, хотя ей приходилось туго. Молли все это время лежала с ней в кровати, согревая ее своим теплом. Больница отапливалась аварийными батареями, но их мощность не была рассчитана на такую катастрофу, которая нас постигла. В палатах стояла почти такая же холодрыга, как и на станции. Но Пегги благополучно все проспала. И даже приподняла голову и улыбнулась, здороваясь со мной.

Левая рука у Молли была в лубке и пращевидной повязке. Я спросил, когда это случилось, – и тут же понял, какой я дурак. Конечно же, во время землетрясения, просто ни я, ни Джордж об этом не знали. Никто из инженеров пока не объявлялся.

Как же она тащила носилки-то? Хотя она впряглась в них, только когда Джордж приспособил хомут. Да, Молли у нас человек.

Меня выперли из больницы, и я поплелся обратно на станцию. И почти сразу же наткнулся на Сергея. Он окликнул меня, я подошел. В руке у него был лист бумаги и карандаш, а вокруг толпились парни постарше.

– Что за базар? – спросил я.

– Вот тебя-то мне и не хватало, – сказал Сергей. – Я уже не чаял увидеть тебя в живых. Отряд спасателей – записывать?

Конечно, записывать. Отряды формировали отдельно из скаутов старше шестнадцати и из младших. Нас послали на дороги, по одному вездеходу на каждую, и разделили по парам. Когда мы загружались, я заметил в толпе Хэнка Джонса и взял его к себе в напарники.

Тяжкая это была работа. Вся наша амуниция – заступы да списки обитателей ферм. Против некоторых имен стояли пометки: «Жив»», но их было мало. Вездеход высаживал одну пару со списком обитателей трех-четырех ферм и катил дальше, чтобы на обратном пути подобрать уцелевших. Нашей задачей было разрешить сомнения насчет имен без пометок и – теоретически – спасти тех, кто выжил.

Таких мы не нашли.

Кому повезло, те погибли при землетрясении; кому повезло меньше, слишком долго прождали, прежде чем двинуться в город. Некоторых мы нашли на дороге. Они сделали попытку, но опоздали. Хуже всего было в домах, которые не рухнули и обитатели которых надеялись переждать беду. Мы с Хэнком нашли одну пару, сидевшую в обнимку. Они были твердые как камень. Погибших мы пытались опознать по списку, а затем зарывали на несколько футов в снег, чтобы во время оттепели они не оказались сразу под открытым небом. После чего начинали рыскать вокруг дома, подбирали замерзшую скотину и тащили к шоссе, чтобы вездеход забрал туши и отвез в городскую морозилку. Мародерствовать на погибших фермах – занятие мерзкое, но, как заметил Хэнк, кушать-то надо, а вскоре нам придется-таки затянуть пояса. Сначала он меня раздражал своим весельем. Но потом я понял, что он прав: лучше уж смеяться. Несчастье было таким огромным, что, если позволить себе его осознать, можно просто спятить.

Мне, конечно, следовало сообразить, что к чему, когда мы подошли к дому Хэнка.

– Пошли дальше, – сказал он и посмотрел в список.

– Может, поищем какую-нибудь живность?

– Нет. Не стоит терять время. Пошли к Миллерам.

– Им удалось выбраться?

– Не знаю. В городе я их не видел.

Выбраться Миллерам не удалось. Мы едва успели зарыть их в сугроб, как подошел вездеход и забрал нас. Только через неделю я узнал, что родители Хэнка погибли при землетрясении. Он вытащил их, уложил в ледяной погреб и лишь тогда отправился в город.

Хэнка, как и меня, удар застиг на улице: он все еще любовался небесным парадом. То, что землетрясение произошло именно во время парада, спасло жизнь многим людям, которые иначе погибли бы прямо у себя в постели. Но с другой стороны, говорят, что именно парад и послужил причиной несчастья – вызвал необычайный всплеск приливной энергии и тем самым спровоцировал землетрясение. Так что получается то на то. Конечно, сам по себе парад землетрясение вызвать не мог, оно назревало в недрах планеты с тех пор, как начали осуществлять атмосферный проект. Гравитация, как и бухгалтерский учет, должна быть сбалансирована.

До катастрофы колония насчитывала тридцать семь тысяч жителей. Когда мы закончили проверку, оказалось, что выжило меньше тринадцати тысяч. И вдобавок был потерян весь урожай и вся или почти вся домашняя живность. Хэнк был прав – пояса придется затянуть.

Нас высадили на приемной станции и тут же стали загружать вторую партию спасателей. Я отыскал свободный уголок и решил немного вздремнуть. И почти уже заснул, когда кто-то потряс меня за плечо. Это оказался отец.

– Ты в порядке, Билл? – спросил он. Я протер глаза.

– Я о’кей. Ты видел Молли и Пегги?

– Только что от них. Меня отпустили с работы на пару часов. Билл, ты кого-нибудь из Шульцев встречал?

Сон у меня как рукой сняло.

– Нет. А ты?

– И я нет.

Я рассказал ему, чем занимался сегодня. Отец кивнул:

– Поспи, Билл. Я пойду взгляну на списки.

Но уснуть я уже не мог. Отец вскоре вернулся и сообщил, что ему ничего не удалось разузнать.

– Тревожно мне, Билл.

– И мне.

– Нужно сходить проверить.

– Пошли.

Отец помотал головой:

– Вдвоем туда идти ни к чему. Лучше поспи.

Но я все равно увязался за ним.

Нам повезло: отряд спасателей как раз собирался в дорогу, и мы присоединились к ним. Маршрут пролегал через нашу ферму и ферму Шульцев. Отец сказал водителю, что мы обследуем обе фермы и, вернувшись в город, доложим о результатах. Шофер не возражал.

Нас выбросили на повороте, и мы побрели к дому Шульцев. Вот когда мне стало по-настоящему страшно. Одно дело – зарывать в снег незнакомых людей, и совсем другое – вообразить, как находишь Маму Шульц или Гретхен с заиндевелыми синими лицами.

Папу Шульца я даже в мыслях не мог себе представить мертвым; такие люди, как он, не умирают – они живут вечно. По крайней мере, у меня такое ощущение.

И все же я оказался неподготовленным к тому, что мы увидели. Мы обогнули небольшой пригорок, мешавший разглядеть с дороги ферму Шульцев. Джордж остановился и сказал:

– Дом, во всяком случае, уцелел. Выдержали крепления.

Я посмотрел на дом и остолбенел. А потом завопил:

– Джордж! Дерева-то нету!

Дом стоял на месте, но яблони – «самого прекрасного дерева на Ганимеде» – не было. Просто не было. Я рванул вперед.

Мы почти уже добежали до дома, когда навстречу нам открылась дверь. В дверях стоял Папа Шульц.

Они все были живы, все до единого. Правда, от яблони осталась лишь зола в камине. Папа срубил ее, как только отключилось электричество и стала падать температура. И помаленьку, по веточке, подбрасывал в огонь. Рассказывая нам об этом, Пала показал на почерневший камин:

– Все надо мной насмехались: Иоганнова, мол, блажь! Думаю, теперь никто не назовет старину Джонни Яблочное Семечко дураком, а?

Он захохотал и хлопнул отца по плечу.

– Но ваше дерево… – тупо проговорил я.

– Я посажу другое, посажу много деревьев. – Он вдруг посерьезнел. – А твои яблоньки, Уильям, твои маленькие храбрые саженцы – они погибли, да? Я признался, что еще не видел их. Он скорбно кивнул.