Страница 4 из 8
Но по мудрости своей подумал вслух Соломон, будто высек слова на камне перстня своего, носимого на указательном пальце левой руки: «Ничто не проходит»…
Если бы Куприн написал только «Суламифь» и «Гранатовый браслет», он уже оставил бы своё имя в изящной словесности – в беллетристике.
После Куприна можно уже не читать Ветхий Завет – он весь в его «Суламифи» (разве только – Экклезиаста, также приписываемого Соломону).
Если говорить о возрасте Суламифи – это 13 лет – шестиклассница средней школы в СССР, где, как известно, в некотором смысле «секса нет»…
При этом, в ветхозаветной «Песни песней» Соломона и в 12-и главах – как апостолов у Христа – эротической сказки Куприна больше чувства и аромата чувственной любви, чем в неразделённости взаимоотношений книг Бунина.
«Суламифь» – это плотский вариант «Гранатового браслета».
Бояться следует близких – они предают и могут убить (как охрана – Юдифь, Анвара Садата, Индиру Ганди, посла Карпова…).
И избави вас бог от ранних и неравных браков…
Новеллы
Мистика жизни и интернета
Серёжа Грибов – молодой человек почти «в полном расцвете сил» уже несколько лет трудился в рекламной фирме, которая печатала разнообразную полиграфию: проспекты, плакаты, баннеры и растяжки, даже книги (по заказам авторов, кстати сказать: Серёжа и сам публиковался, но в издательстве). Грибову нравилась работа, он был доволен своим положением – до этого он некоторое время мыкался в какой-то полуподвальной с тараканами конторе.
Несмотря на свою популярность, как в коллективе фирмы, так и среди заказчиков, Грибов был «не от мира сего» стеснителен и самокритичен, находя в себе массу недостатков, с которыми боролся с переменным успехом. Например, из-за своей мнительности познакомиться с девушкой было для него научной фантастикой, не говоря уже о том, чтобы у него была подружка.
Может быть кто-то нечаянно надоумил его или он сам, но в декабре скромник обратился к ноутбуку и полез в интернет.
Случайность или судьба свели его в переписке с некой особой по имени Анастасия.
Знаменитый поэт заметил, что «у любви зимой короткий век», но к удивлению Грибова, количество писем росло, стало переходить в качество и даже как бы – в т. н. «отношения» – хотя и виртуальные. Они уже обменялись фотографиями, телефонами (что в общем-то традиционно) и адресами (это уже несколько выходило за рамки «приличия», но, надо полагать, таково было взаимное обаяние этих ребят), однако, «очная ставка» пока не состоялась (может быть, из-за всё тех же комплексов Грибова).
Тем не менее, – по своей наивности – он успел поделиться с Настей мечтами о «светлом будущем», о летнем дне, когда они вместе выйдут на крыльцо домика в деревне и бегом по заливному лугу наперегонки помчатся к озеру купаться; или как они спрячутся от дождя в старинной полуразвалившейся церкви и будут целоваться («до чего дошёл прогресс»).
В один прекрасный день Серёжа пришёл на работу и, просмотрев электронную почту, обнаружил очередное письмо от Насти. В нём было указано, что, в пику скромной нерешительности ненаглядного (буквально) респондента или учитывая это, Анастасия собирается сама нагрянуть к нему «с визитом доброй воли», но время и место будут для него сюрпризом (заботливая и внимательная Настя позаботилась, чтобы избавить «ненаглядного» от хлопот).
Грибов был обрадован и потрясён до потери сознательности. Поэтому он обратился в правый угол кабинета и перекрестился на малюсенькую иконку (не больше спичечного коробка), неизвестно как туда попавшую. Следствием ли первого события или второго действия стало решение им за пять минут задачи, над которой «споённый» коллектив фирмы бился пять дней без убедительного результата. «Вот что делает крест животворящий» – сказал бы Иван Васильевич, который сменил профессию. Но в данном случае может быть логичнее будет: – Вот, что творит чувство «образа любви»…
Серёжа по телефону попросил у начальства разрешения зайти с вариантом решения нерешаемой задачи, на что немедленно получил согласие с ремаркой «срочно». Когда «начальство» ознакомилось с предлагаемым решением, то также было потрясено изяществом и лапидарностью предложения, осуществление которого сулило большую прибыль. Начальство с обожанием взглянуло на просветлённого автора, потом – на серость за окном, потом – опять на скромника, переминавшегося с ноги на ногу у стола, и с воодушевлением изрекло:
– Ну, Сергей Александрович, Вы даёте!.. У меня – дилемма, из которой два выхода: или немедленно уволить Вас за Вашу гениальность или выписать Вам роялти. Но т. к. гении тоже могут пригодиться, я просто таки обязан исполнить второе, немедленно. Вы не представляет, что даст фирме Ваше решение… – «Сергей Александрович» смущённо кивнул и спросил разрешения удалиться для свершения других трудовых подвигов на благо фирмы и «споённого» коллектива. На что получил разрешение отбыть домой раньше окончания рабочего дня для заслуженного отдохновения.
Конечно, «герой нашего времени» был рад (в т. ч. – дополнительной возможности угостить хорошенько Настю на получаемое роялти), не обращая внимания на несоответствие нахмуренной и плачущей дождиком погоды за окном, так не соответствующей его настроению, и как бы предупреждавшей своей переменчивостью о происках судьбы.
Перед уходом ответственный Грибов заглянул на всякий случай в ноутбук. И правда – в ноутбуке нарисовалось ещё письмо, но не от Насти.
Прочитав, Серёжа помрачнел, как пейзаж за окном. Прочитал второй раз. И впал в трансцендентальное состояние. От кого письмо? А смысл был таков, что Настя – не что иное, как фикция! Т. е. девушка не существовала.
Неожиданно вспомнилось, что в Японии давно изобрели виртуальных девиц, которые вели переписку с мужским населением. Этакая техно-любовная революция для скрашивания одиночества (которое свойственно не только Японии).
Значит, это была всего лишь игра?! Профанация чувств?!
Грибов посерел, как небо за окном его кабинета.
Ему виделась ухмылка интернета, так лицемерно и цинично обманувшего его.
Сергей накинул плащ и поплёлся под дождь, домой.
Ему захотелось спрятаться от людей, никого не видеть.
Развязался шнурок на туфле, как у Гагарина на ковровой дорожке аэропорта.
Ступни, шлёпающие по лужам, промокли, давило в затылке.
В квартиру Серёжа не вошёл – ввалился. В сердце кололо. Его сердцу, как и самому Грибову, было невыразимо плохо. Чехов – драматург и юморист сказал бы: – Настроение такое: пойти чаю напиться или застрелиться…
В прихожей раздался звонок. – Кого ещё чёрт принёс?! – Грибов поплёлся открывать.
И здесь, у открытой двери его страдальческое выражение морды лица сменила радостная и одновременно несколько глуповатая улыбка.