Бега

– ТЫ же слышал: все помешались на Камарго, а в последний момент – на двойке. Триплет будет выше в три раза. Мне-то с этого ничего не достанется, потому что я только-только начинаю триплеты, но дурацкая мода на двойку понизит выплаты за последовательность.

Пан Эдя был полон глубокого разочарования, но вместе с тем и удовлетворения, что не поставил больше. Вальдемар честил Куявского на чем свет стоит.

– И из-за его пустого трепа ставил на него только с Камарго! Надо было ставить на все со всеми! И чего летит, как ошпаренный кот, если говорил, что не придет первым, так чего же лезет?! С двойкой – пятьдесят тысяч последовательность. Триплет – два миллиона!

– Ну, два не два, но миллиончик должны дать, – с надеждой сказал Юрек.

– Стукни его, – напустилась я. – Это с фаворитом-то?! В четвертом пришел Фейерверк!

– Так ведь ставили не на одного Фейерверка, а на двух лошадей, двойку и четверку. А в пятом был фукс. Может, дойдет до миллиона.

За триплет дали девятьсот восемьдесят тысяч. Юрек был не очень доволен. Я обогатилась на последовательности, за Мальвину с Пассионатой заплатили сорок две тысячи. Куявский у меня начал триплет, который сулил большие надежды.

– Ты сейчас заканчиваешь? – спросила я Марию.

– Сейчас, двумя лошадьми. Четверкой и пятеркой.

– Четверка и у меня.., значит, снова придет какая-нибудь глупость. , – Не придет. Батька лезет вперед.

– Ну, дай ему Бог здоровья…

Жокей Батька назывался совсем не Батька, а Убий-батько, был иностранцем, как сама фамилия указывает, но его переделали в Батьку, и так оно осталось. Ездил он у Капуляса, Капуляс, ныне тренер, когда-то был великолепным жокеем, правда, весьма капризным, но, вне сомнения, талантливым. Как тренер он тоже сперва работал неровно, потом взыграла в нем амбиция, и уже шестой сезон он оказывался на первом месте. Батька его не подводил, пер вперед как танк, а лошади у них были прекрасные. Батька всегда ехал как надо, лошадей не придерживал, а сейчас сидел на лучшей лошади в заезде. Можно было верить, что он придет первым.

– Тебя тут не было, и ты не слышала гипотез пана Эди насчет Дерчика, – сказала я. – Его, дескать, убил должник, чтобы денег не возвращать. Не знаю, с кем пан Эдя разговаривал, полагаю, что с кретином, потому что оттуда же он принес ставку на Гарцапа.

– И поставил?

– Поставил, но немножко.

– Ты права, они все ненормальные. А насчет Дерчика, так ведь Метя потихоньку разговаривать начал. Поедем к нему?

– Поедем, проведать надо.

Тут я посмотрела на пана Мариана. Он тихо сидел над программкой, ни слова не говоря, и казался человеком, разочаровавшимся в жизни. Это могло иметь какое-то отношение к убийству, а могло и просто означать, что он проиграл и переваривает поражение. В проигрыше пан Мариан признаваться не любил.

Батька выиграл свободно, снизив тем самым выигрыш за триплет наполовину, я выиграла последовательность по принципу «нам честь, им – деньги», Юрек кривился, Мария с безумными глазами искала выигранный триплет, который минуту назад потеряла. Она выкидывала все из карманов и из сумки.

– Ну ведь только что был тут! – говорила она в отчаянии. – Ведь ты сама видела, я его в руках держала! Что я с ним сделала? Я же никуда не ходила, все время сижу тут!

– Ты зря оторвала его от остальных купонов. Большой лист труднее потерять. Проверь спокойно, по одной бумажке…

Оторванный триплет лежал под креслом, наверное, свалился с колен. Мария подняла его, и у нее немедленно пропали последние купоны. Она снова принялась за поиски, мне тошно было смотреть, потому что всякие поиски мне всю жизнь действуют на нервы. Поэтому я ее оставила и отправилась вниз. Триплет у меня прошел, я заканчивала его тремя лошадьми, в том числе гарантированным фаворитом. Зная собственную фортуну, я была уверена, что выиграет именно этот фаворит и триплет снизится до восьмидесяти тысяч или же придет какая-нибудь лошадь, которую я в угол забросила.

Пришла Гальвана, абсолютный фаворит, и все пошло, как я предвидела. Я выиграла, выигрыш снизился как надо, ждать я не стала, оставив выигрыш в кассе вместе с двумя триплетами Марии, потому что она по ошибке поставила дважды. Тем самым я обеспечила себе небольшой капиталец на среду, и мы поехали в больницу.

Это был уже второй наш визит, первый мы нанесли предыдущим вечером. Когда Мария сообщила мне о нападении на Метю, я уселась на пол, потому что трубку сняла, сидя на корточках. Дежурной травматологией была клиника на Стемпинской. Я сорвала с места Януша и Юзека Вольского, в больнице на Стемпинской мы оказались через шесть минут, а Мария приехала еще через минуту. Мы вдвоем с Янушем подождали снаружи. Марию и Юзю впустили без проблем, обоих в силу профессии, Мария врач, а Юзя – полиция. Подробный рапорт мы услышали через полчаса.

– Ничего ему не сделается, – с облегчением сказала Мария, падая на заднее сиденье моей машины. – Получил по кумполу, это пройдет. Никаких трещин, только оглушили. Выпустят его послезавтра. Говорить он еще не может, поэтому я не знаю, как это случилось. А сперва я испугалась. Гонората там сидит, она уже успокоилась.

Гонората была женой Мети. Она узнала о несчастье с мужем, когда было уже точно известно, что он выживет, поэтому ей досталась только половина шока. Ей позволили посидеть до вечера.

Юзя Вольский пришел к нам через пару минут.

– Я все устроил, тут посадят человека, – сказал он. – Что-то не нравится мне, чем это пахнет. Пока я сам посижу, а к разговору вернемся при ближайшей возможности…

Со вчерашнего дня Метя стал значительно здоровее, говорить говорил, но очень неохотно и скупо. Гонората неуклонно держала при нем вахту, а тип в белом халате у дверей одноместной палаты потребовал от нас паспорта. Мария самолично осмотрела Метю и сказала, что с медицинской точки зрения не видит никакой необходимости держать его в больнице.

– Я тоже так считаю, – согласилась Гонората. – Он вообще-то может говорить, только не хочет.

– Дура ты, моя любимая жена! – рассвирепел Метя.

– Ну вот, видите? То, что я дура, он мне уже раз сорок сказал, и ему это совсем не повредило.