Страница 9 из 15
Креонт приказал замуровать Антигону в склепе; там она и повесилась. Помолвленный с ней сын Креонта совершил самоубийство, а вслед за ним – и его мать, царица. История закончилась полным крахом. Наблюдавший за трагедией хор, казалось, подвёл итог:
На фоне краха дома Эдипа этот вывод едва ли соответствовал чудовищности утверждаемого им божественного порядка. Вряд ли, однако, когда актёры ушли со сцены, а зрители встали со своих мест, многие принялись рассуждать о явных противоречиях в ключевых представлениях греков о богах. Большинство афинян не смущало, что богов считали одновременно капризными и непреклонными, аморальными и благочестивыми, пристрастными и справедливыми. Над людьми, покидавшими театр Диониса, возвышались прекрасные памятники, украшавшие скалистый холм, среди которых был главный храм Афины – богини, давшей городу имя. Её образ – ярчайший пример парадоксальности, греческое восприятие божественного. Войдя в её храм, можно было узреть колоссальную статую богини, выполненную из золота и слоновой кости, великолепную, властную и возвышенную, символизирующую могущество афинского народа. Как и её народ, Афина славилась и мудростью, и непостоянством; как и её городу, ей милы были и ремёсла, и «войны и грохот сражений» [70]. Каждый год афиняне собирались в театре под её храмом, и новые постановки, вдохновлённые старыми историями о богах, вызывали у большинства из них смех или слёзы, но не побуждали попытаться сгладить противоречия в понимании божественного. Большинство предпочитало не беспокоиться о таких вещах. Большинство в лучшем случае могло признать – и тут же забыть, – что оно немного непоследовательно в своих верованиях.
Большинство – но не все.
Любители мудрости
С тех пор как Аристофан высмеял притязания персидского царя в своих «Ахарнянах», прошло чуть больше века, а все Афины заполонили бронзовые статуи. К 307 г. до н. э. в городе их насчитывалось уже больше трёхсот: некоторые были конные, к некоторым прилагалась колесница, но все они изображали одного и того же человека. Деметрий Фалерский родился в Фалере, древнем порту Афин, и был человеком самого что ни на есть простого происхождения, а если верить его врагам – и вовсе происходил из рабов [71]. Несмотря на это, когда ему было немногим более тридцати лет, он сосредоточил в своих руках такую власть над городом, какой не обладал ни один афинянин со времён установления демократии. В юности Деметрий славился исключительной красотой, на которую афинские государственные деятели были особенно падки, и не замедлил воспользоваться этим преимуществом. Даже в зрелые годы он красил волосы в светлый цвет и обильно пользовался тушью; при этом из него вышел искусный правитель и умелый законодатель. Политика, однако, была не единственным призванием Деметрия: он считал себя представителем афинской интеллектуальной элиты, философом.
В переводе с греческого это слово буквально означает «любитель мудрости». В профессию философия превратилась лишь за несколько десятилетий до Деметрия, но корни у неё были древние [72]. Уже более двухсот лет находились греки, которых, в отличие от большинства, не удовлетворяли представления о богах, основанные на поэмах Гомера, на местных традициях или на обычаях, связанных с жертвоприношениями. Этим мыслителям противоречия между вечными законами, предписывавшими определённые нормы поведения, и готовностью, с которой эти нормы нарушали бессмертные в «Илиаде», казались неприемлемыми. Философ Ксенофан жаловался на Гомера и прочих поэтов: «Множество дел беззаконных они богам приписали: и воровство, и прелюбодеянье, обман обоюдный» [73]. Если бы быки умели рисовать, усмехался он, они изобразили бы богов в виде быков и коров. Но следствием подобного скептицизма, который позднее многих подтолкнёт к атеизму, тогда редко становился безбожный материализм. Совсем наоборот: философы отказывались верить в склочных и невоздержанных богов, предпочитая созерцать то поистине божественное, что находили они в мире и в себе самих. Для них постичь лежащее в основе материального мира означало в то же время понять, как должен вести себя человек. «Ибо питаются все человеческие законы единым – божественным» [74].
Над мухами, жужжащими у липкого алтаря, над статуями богов, улыбающимися или хмурящимися в холодных затенённых храмах, над многообразием и путаницей человеческих обычаев царил единый образец, вечный и совершенный. Его нужно было только найти. Искать его следовало не в выдумках поэтов, а в самом устройстве Вселенной. И нигде поиски, вдохновлённые этим убеждением, не принесли больше плодов, чем в Афинах. К середине IV в. до н. э., когда Деметрий Фалерский только родился, среди наиболее прославленных афинских философов утвердилось представление, что движения звёзд, кажущиеся на первый взгляд хаотичными, на самом деле подчинены неизменным геометрическим законам. Устройство мироздания было провозглашено рациональным – а значит, божественным. Прошло уже полтора столетия с тех пор, как Ксенофан заявил о существовании единого божества, никем не сотворённого и морально безупречного, управляющего всем сущим исключительно силой своего разума – «нуса». Возможно, юный Деметрий, обучаясь наукам, находил в движениях звёзд свидетельство в пользу более сложного, но не менее завораживающего представления о божестве. «Имеется нечто, что движет, не будучи приведено в движение; оно вечно…» [75] – так писал Аристотель, философ родом из Северной Греции, поселившийся в Афинах и основавший школу столь влиятельную, что она продолжала процветать даже после того, как в 322 г. до н. э. он умер. Аристотель учил, что в небесах, за пределами подлунного мира, доступного смертным, существуют вечные тела, послушно двигающиеся по неизменным круговым орбитам; но движения их, даже будучи совершенными, зависят, в свою очередь, от перводвигателя, который сам вечно остаётся неподвижным. «Так вот, от такого начала зависят небеса и [вся] природа» [76]. Такое божество – каким бы отвлечённо-метафизическим ни казалось оно тем, кто не учился философии, – и должен был, по Аристотелю, полюбить каждый смертный. Но то, что ответит взаимностью, представлялось крайне маловероятным. Аристотель, во всяком случае, предпочёл даже не упоминать о такой возможности. Подлунный мир, не похожий на звёзды с их безукоризненной упорядоченностью и очень от них далёкий, вряд ли мог рассчитывать на внимание неподвижного перводвигателя.
Но всё же и земля, подобно небесам, управлялась его нусом, и тому обнаруживалось немало свидетельств. Аристотель как никто из философов старался разобраться в деятельности этого мирового разума, препарируя всё, до чего мог добраться. В буквальном смысле, если речь шла о моллюске-каракатице или о желудке слона: ведь даже внутренности мёртвого существа служили доказательством вечной упорядоченности мироздания. Любить мудрость, учил Аристотель, означает тренировать разум и развивать навыки, требующиеся, чтобы устанавливать законы разума. Поэтому, изучив как можно больше видов живых существ, философ не остановился на этом и принялся изучать виды устройства человеческих обществ – ведь «способен рассуждать из всех животных только человек» [77]. Как всегда, Аристотель ставил перед собой задачу не просто составить каталог, но наметить контуры вселенского порядка. Это, очевидно, было необходимо. Лишь закон, пронизывающий Вселенную, равный божественному нусу, может управлять городом подобающим образом. «…А кто требует, чтобы властвовал человек, привносит в это и животное начало, ибо страсть есть нечто животное и гнев совращает с истинного пути правителей, хотя бы они были и наилучшими людьми» [78].
68
Там же, 453–456.
69
Там же, 1348–1350.
70
Гесиод. Теогония, 926. Пер. В. В. Вересаева. Цит. по: Эллинские поэты VIII–III вв. до н. э. Эпос. Элегия. Ямбы. Мелика. М.: Ладомир, 1999.
71
Но это, как было справедливо замечено, почти наверняка «злостная сплетня». – Примеч. авт.; см.: Fortenbaugh, William W. and Eckart Schütrumpf (eds): Demetrius of Phalerum: Text, Translation and Discussion (New Brunswick, 2000) – p. 315.
72
Традиционно считалось, что это слово впервые употребил Пифагор; в действительности оно, по всей видимости, придумано Платоном. – Примеч. авт.
73
Ксенофан. Приводится у Секста Эмпирика, «Против учёных», 1. 289. Пер. А. Ф. Лосева. Цит. по: Секст Эмпирик. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1976.
74
Гераклит. Фрагмент 114. Приводится у Стобея, «Антология» III. 1. 179. Пер. В. Нилиндера. Цит. по: Гераклит Эфесский. Фрагменты. М.: Мусагет, 1910.
75
Аристотель. Метафизика, 12. 7 (1072a). Пер. А. В. Кубицкого под ред. В. Ф. Асмуса. Цит. по: Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 1. М., 1976.
76
Там же, 12. 7(1072b).
77
Аристотель. История животных, 1. 1. 18. Пер. В. П. Карпова. Цит. по: Аристотель. История животных. М.: РГГУ, 1996.
78
Аристотель. Политика, 3. XI (1287a). Пер. С. А. Жебелева. Цит. по: Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. М., 1983.