Часы Судного дня

— Знаешь, любимая, у меня для тебя есть новости.

— Хорошие или плохие?

— Всякие. Но начну с хорошей — ты же хотела дачу?

Всё-таки у меня самая лучшая на свете жена. Выслушав, она не завела разговор о психиатре, не устроила истерику по поводу толпы иждивенцев, не упрекнула тем, что я не рассказал всё раньше, не впала в ревность. Первое, что она сказала, когда я выговорился и заткнулся:

— Боже мой, и ты оставил их там одних?

Она такая. Даже поселившееся у нас под карнизом семейство воробьёв, нагло выклевавших утеплитель и устроивших себе таким образом халявный обогрев гнезда за наш счёт, называет «наши птички» и опекает как родных. Мироздание создало её в компенсацию к моей мизантропии.

С утра она взяла отгулы на работе, отпросила в садике Мелкую — у нас, к счастью, садик не казённый, там не строго, — и мы понеслись по магазинам. Мелкой это за счастье, она магазины любит. То зацепится за коляску и катается, вися обезьянкой, то вырывает у мамы покупки, чтобы торжественно и самостоятельно их в эту коляску водрузить, то просто скачет по длинным проходам, заворожено застывая перед непонятными цветными штуками. Наслаждается шопингом, в общем. Ничего не выпрашивает, нет — её просто радует тот факт, что вокруг всего много и всё такое яркое. Мне вот все эти шопинги — хуже керосину, а ей нравится. Девочка.

Не, что ни говорите, а что б мы без женщин делали? Я б вот и не сообразил купить кроме еды и надувных кроватей целую кучу всего, что для моей жены было самим собой разумеющимся. Средства для уборки помещений, включая вёдра, тряпки, швабру, веник, бытовую химию и прочее — я бы сообразил не раньше, чем там грибы начали расти по углам, а ведь логично же, чёрт побери. Мыльно-рыльные, опять же. Пока я не был женат, у меня был один кусок мыла и один флакон какого-то шампуня, а теперь на полку в ванной смотреть страшно. Для сухих, для уставших, для тонких, для длинных… Откуда в одной женщине столько разных волос? Опять же все эти женские штуки, про которые нам, мужикам, лучше и вовсе не знать… А у меня, как ни крути, преимущественно женский коллектив собрался.

Посуда же! Чёрт побери, если их кормить чем-то кроме комбикорма, то это надо готовить. Как? В чём? На чём? Плитку и баллон? Вода. Воды надо до чёрта, там её неясно пока, где брать. Песок, скалы, берег — колодец не выкопаешь. Как аборигены этот вопрос решали — бог весть. Про них вообще ничего непонятно. Странные они были ребята.

В общем, я рвался на части — с одной стороны, надо дофига всего закупить. Настолько дофига, что сразу всё не сообразишь и не вспомнишь. А с другой — надо бы поспешить вернуться, пока они там в панику не впали и не натворили глупостей каких-нибудь. С Криспи вполне станется пойти меня искать и в результате самой потеряться, оставив остальных без присмотра. Не, надо побыстрее возвращаться, чёрт с ними с покупками — потом доберём.

Вывести семейство из приступа потребительского безумия удалось не сразу — «Нам обязательно нужно ещё вот это, и вон то, и ещё надо». Надо, надо, кто ж спорит. Всё надо. Поди вот так подними хозяйство с нуля на ровном месте. Однако и время жмёт, и бюджет семейный дно кажет. Не знаю, как прочие умудряются, но я недостаточно сильно люблю деньги, и они отвечают мне в этом полной взаимностью. От зарплаты до заплаты и никаких накоплений — вот наш стиль. Почему-то тут Мироздание не додумало и не компенсировало моё распиздяйство каким-нибудь жониным скопидомством. Оба два хороши. Удачно, что у меня премия за один проект недавно упала, и я её ещё профукать не успел. Ну ничего, вот как раз отличный повод.

Кассирша невозмутимо отмотала нам полутораметровый чек, кредитка в глубине электронной души крякнула, опустошаясь, дочка ловко выхватила из общей кучи невесть как оказавшийся там под шумок киндерсюрприз. В багажник корейца пакеты запихивали с трудом, а вот в УАЗик они потом в гараже вошли с запасом — задней лавки нет, там осталась. Жене пришлось взять мелкую на руки, а я с некоторым даже изяществом открыл проход — одним движением руки и усилием внутри себя. Как будто новая мышца в организме появилась, открывательная. Сфинктер Мироздания.

Вот тут жену и догнало, наконец, что всё это правда. Потому что верить-то она мне верила безусловно, но верить — это одно, а увидеть — это совсем другое. Поэтому я и не хотел ничего до поры рассказывать, не имея возможность показать. Женскую доверялку перенапрягать не стоит, она хрупкая.

— Ой, — сказала жена и прижала к себе дочку, — какое оно…

Но, опять же, отдаю ей должное — не запаниковала, не стала спрашивать, насколько это безопасно, не забилась в материнской защитной истерике. Хотя сам в первый раз, помнится, увидев это клубящееся тёмное ничего в переходе, довольно сильно напрягся. А меня люди поопытнее проводили, я третий раз всего открываю. Ну ладно, если и канем куда — так хоть всё вместе.

Не канули.

Море шумело, утренний свет подхватывал башню розоватым контражуром и как будто возносил её над берегом, делая парящей в лучах на фоне безбрежного горизонта. Было настолько фантастически, запредельно красиво, что даже её не вполне приличная форма терялась. Это само по себе стоило всех волнений и напрягов. В такой красоте только и нужно жить. Жена и Мелкая замерли, не веря своим глазам, и только дочка сказала тихонько:

— Море… Папа, это же море!

— Да, милая. Оно целиком твоё, — ответил я ей.

— А как оно называется? — немедля спросила дочь.

— Уже никак, наверное, — растерялся я. — Сама назови. Пусть будет Машкино море, например. «Машкеан».

— Нет, — серьёзно возразила Мелкая, — так нельзя. Оно такое большое, а я такая маленькая. Я его немножко даже боюсь… Ой, а кто это бежит?

Твою дивизию! Точно, от дома суматошной рысцой ломилась к нам Криспи. «Угомона на неё нет», — как говаривала во времена оны моя прабабушка. Я торопливо вылез из машины, предусмотрительно шагнул навстречу и успел-таки подхватить, не дав грохнуться на колени в двусмысленной позе. Так что Криспи обняла меня за грудь и к ней же головой припала, бормоча радостно: «Да! Да! Да!».

— Чего она «дакает»? — спросила сзади жена.

— Радуется так, — пояснил я. — Благодарит, что не бросил и вернулся. Слов-то других не знает, я до вчера вообще думал, что немая.

Криспи резко смолкла, отстранилась и уставилась на жену. Ну, что-то сейчас будет.

— Да? — произнесла она вопросительно.

— Ещё какое «да», — подтвердил я. — Ты себе даже не представляешь.

Она подошла к Ленке вплотную и пристально посмотрела ей в лицо — жена у меня невысокая, но Криспи вообще мелочь, так что немного снизу. Я слегка напрягся, готовый её перехватить если что — чёрт угадает, что вдруг в башке перемкнёт. Криспи медленно протянула руку и потрогала её волосы — рыжие, дивного оттенка лакированной меди. Понимаю, сам бы трогал и трогал красоту такую.

Жена не отшатнулась, не дёрнулась, только сказала тихо:

— Бедная девочка…

— Кто эта тётя? — деловито поинтересовалась Мелкая. — Как её зовут?

У неё как раз свойственный детям период актуализации мира, она познает его в названиях и именах, раскладывая в своей голове по полочкам.

Криспи замерла. Машка сущий ангелочек небесный — тонкая-звонкая, в роскошных белых кудряшках и голубых глазах. Я иной раз сам смотрел на неё с замиранием сердца — ну за что мне красоту такую выдали? Я ж вообще недостоин ни разу. И в розовом всем. У неё розовый период, и никаких иных цветов в одежде не допускается под страхом горьких девочковых рыданий, от которых осыплется тёмной пылью даже самое каменное сердце.

— Тётю зовут Криспи, — пояснил я.

— Привет, Криспи, — сказала Мелкая.

Криспи опустилась перед ней на колени и замерла заворожённо. Протянула было руку — отдёрнула. Снова протянула и осторожно, кончиками пальцев потрогала белый тонкий локон. Отдёрнула. Снова протянула — уже к платью и аккуратно погладила розовый кружевной подол.