Страница 39 из 72
— Не знаю. Кажется, потому, что он за нами ездил. Господи, что же нам делать? Я есть хочу. Надо быть последним кретином, чтобы держать ключ в кармане, запертом в доме.
— Сама хороша! В сумочке! Ишь, сумочку себе завела! Я надеялся, у тебя есть ключ, ничего, думаю, подожду немного...
— А я надеялась на твой ключ, ничего, думаю, брат уже из школы вернулся...
— Давай стекло выбьем, а?
— И не вздумай! Кто за него платить будет? Ничего не попишешь, придется подождать маму.
— Я тоже голодный!
— Что же делать? Может, в магазин пойти и купить хлеба? У меня есть два злотых.
— У меня тоже есть какая-то мелочь. Неужели никак нельзя в дом проникнуть?
Тереска, пожав плечами, безнадежным взглядом обвела наглухо закрытые окна. Янушек почесал в затылке.
— Часа полтора придется ждать, не меньше. Ладно, пошли в магазин. Но свой умственный багаж я оставлю тут.
С этими словами Янушек запихнул портфель с книжками под ступеньки кухонного крыльца. Поколебавшись, Тереска последовала его примеру. До продовольственного магазина было рукой подать, а денег как раз хватило на четыре булочки и газировку.
— А почему ты говорила, — начал Янушек, чуть не подавившись черствой булкой, — что этот самый «фиат» за нами ездил. За мной ничего не ездило.
— За мной и Шпулькой. Всю воду не выпивай, оставь мне половину!
— Ну и черствые же попались булки! А почему он за вами ездил?
— Не знаю. Ты должен пойти в милицию и рассказать, где ты его видел. Где ты его видел?
— На Бельгийской. Когда осматривал «ягуар». Из него как раз вынимали какие-то свертки.
— Из «Ягуара»?
— Да нет, из «фиата».
— А что ты делал на Бельгийской?
— Все тебе надо знать! Опускал в ящик купоны «спортлото». И что же, мне явиться в милицию ни с того ни с сего, добровольно?
— Ты хочешь, чтобы тебя туда привели под конвоем?
— А сама ты пойти не можешь?
— Да ведь не я же видела «фиат», а ты!
С булочками и газировкой они расправились быстро. Родной дом по-прежнему оставался для них недостижимым, и неведомо было, когда появится кто-либо из домашних с ключом. Терескино репетиторство начиналось только в пять, надо было как-то убить время. Посему они решили сходить в милицию вместе.
Участкового на месте не было. Кшиштоф Цегна, получив информацию, чуть не расцеловал Янушека, который показался ему самым чудесным парнишкой на свете. Оттопыренные уши и веснушки на носу лишь усугубляли его неземное очарование. Кшиштоф Цегна расспросил мальчика, какого точно размера и формы были пакеты, вынимаемые из «фиата», где и когда это происходило, и у него словно крылья выросли. Явившийся через полчаса участковый тоже оценил важность сведений.
— Сдается, сильно не фартит ребятам, — довольно заметил он, когда Тереска с Янушеком удалились неспешным шагом. — Здорово они влипли. Перенесли свою «малину» с Жолибожа на Мокотов, а мы их в первый же день расшифровали. Надо сообщить майору.
— Думают, что нашли, наконец, безопасное место, — радостно отозвался Кшиштоф Цегна. — И Черный Метя! А майору лучше пока не сообщать, понаблюдать сперва, что у них там творится...
— Сынок, не торчать же тебе день и ночь на Бельгийской, у нас других дел полно. Знаю, тебе хочется самому всех повыловить и ухватить за это пару звездочек одним махом, но опомнись! Мы и так уже отличились!
Кшиштоф Цегна не выглядел убежденным. В глубине души он надеялся, что сведения, которые поступают через Тереску и Шпульку, позволят им разгрызть этот орех самим. Тайну, которая никак не дается Главному управлению, он должен раскрыть сам. Не возразив начальнику, он решил сделать для этого все возможное, и даже немножко больше.
Время шло, а от Богуся никаких вестей не поступало. Последней надеждой оставались именины, и Тереска пыталась скрасить долгие часы и дни ожидания мечтами о торжестве. Впрочем, «скрасить» — не то слово — предвиделись сплошные трудности. Именины ее всегда праздновались в семейном кругу, значит, будут родители, бабуля, Янушек, тетка Магда, разумеется с Петрусем, противная толстуха тетка Хелена, кошмарный кузен Казик и Шпулька — в качестве единственного утешения. Как бы такой компанией навеки не оттолкнуть Богуся от себя. Он будет настроен на молодежную вечеринку с интересными гостями и с танцами, и, наверняка ужаснется, угодив за нудный семейный стол.
Можно, конечно, настоять, чтобы именины отмечались в два тура, сперва семейный обед, а потом молодежный вечер, но Тереску удерживали от этого две причины. Во-первых, отсутствие материальной базы, то есть музыки и денег, а во-вторых, страх перед вмешательством высших сил. Если она начнет суетиться — одалживать деньги, делать закупки, приглашать гостей — и все это ради Богуся, яснее ясного, что она свое счастье сглазит. Богусь, разумеется, не приедет. Судьба — штука коварная, чем больше стараешься, тем хуже выходит. Из двух зол она выбрала меньшее: решила включить Богуся в семейное застолье из опасения, что иначе он вообще не придет.
Отправляясь в тот день на Бельгийскую улицу, на свой последний урок, Тереска чувствовала, как внутри нее нарастает бунт. Если бы не вечная нехватка денег, все устроилось бы легко и просто, само собой. Почему именно на ее долю выпадает столько трудностей и хлопот? И в школе и дома... Ведь в их семье всего двое детей, а не шестеро, и все равно никак не удается свести концы с концами. Почему отец — обыкновенный бухгалтер, а не директор крупного предприятия или, скажем, посол? Почему у бабушки после двух войн от всего имущества осталось лишь обручальное кольцо? Другие сумели сохранить картины, антиквариат, драгоценности, царские рубли, а бабушка? Почему именно ее дом рушился под бомбами и становился жертвой огня? Может, над ними тяготеет проклятие? Ведь если бы не дядя, давший деньги на ремонт дома, неведомо, где бы они сейчас жили. Ну почему ее угораздило родиться в такой безнадежной семье?
Сквозь Терескино недовольство пыталось пробиться чувство справедливости, напоминавшее ей, что Шпульке живется еще хуже, но это ее мало утешило. Другим было лучше, гораздо лучше.