За семью печатями

— И подипломатичнее разузнать, не разбогател ли кто внезапно...

План казался гениальным, и обе женщины чуть было не принялись тут же его осуществлять, да спохватились — вряд ли в три часа ночи стоит будить людей и проводить опрос. К каторжной работе они приступили наутро, поделив между собой фамилии из записной книжки. Очень помог упомянутый Маслякович, сослуживец Карпинского. Из ста одиннадцати фамилий сразу исключили тридцать семь — их носителями оказались люди, с которыми Карпинский и другие сотрудники отдела поддерживали чисто деловые отношения, к тому же изредка.

Оставшиеся вели себя очень прилично, а именно проявляли отзывчивость, когда слышали по телефону текст следующего содержания: «Прошу извинить меня, уважаемый пан (пани), мой муж (отец) Хенрик Карпинский попал в автокатастрофу и потерял память. Не помнит никого и ничего. Мы пытаемся помочь ему восстановить память, обзванивая его знакомых по телефонам, обнаруженным в блокноте отца (мужа). Согласны ли вы нам помочь?» Итак, большинство опрошенных немедленно подключались к терапии, вот только не все из них отвечали по существу, и многие телефонные разговоры затягивались самым устрашающим образом, не принося никакой пользы. Состояли они сплошь из эмоций, ахов и охов, и говорить приходилось не кандидату в сообщники, а Кристине с Эльжбеткой. Знакомые Карпинского желали знать, в какую именно катастрофу угодил Карпинский, как проявляется его амнезия, может ли Карпинский вообще говорить, а если может, то как. Когда, по мнению врачей, вернется к несчастному память, разрешено ли с ним встречаться, умеет ли он самостоятельно есть, пить и ходить в туалет, прибегали к шокотерапии или нет, не собираются ли показать Карпинского по телевидению — вот была бы потрясная передача.., и прочее, и прочее до бесконечности.

Наряду с расспросами доброхоты выдвигали свои методы лечения: поместить Карпинского на месяц-другой в пещеру (путая амнезию с астмой); полетать больному самолетом на большой высоте (путая амнезию с коклюшем); не держать больного дома, а немедленно определить в психушку (надо заметить, такое предложение высказывалось в весьма деликатной форме); лечить с помощью электрошока или почаще водить в зоопарк. Смысл последнего средства борьбы с амнезией был довольно туманным, правда, собеседник что-то бормотал насчет обезьян, возможно путая их со слонами, которые, как известно, обладают отличной памятью. Сердобольная и невыносимо разговорчивая сотрудница посоветовала даже приобрести кошку, ибо эти домашние животные, как она слышала, умеют сами по себе обнаруживать больные места у хозяина; многие настоятельно рекомендовали обратиться с молитвой к Богу и даже уйти в монастырь.

В результате проверка фамилий по списку заняла целых четыре дня, хотя обе женщины занимались этим с утра до вечера, и резко возросла оплата междугородных переговоров, несмотря на то что Кристина самым бессовестным образом несколько раз звонила днем по рабочему телефону.

Провернув гигантскую работу, Эльжбета и Кристина подвели итоги, и выяснилось — шесть фамилий не удалось идентифицировать. «Инкогнитами» остались пятеро мужчин и одна баба. Никто не мог сказать, кто они такие и что их связывало с Карпинским. К счастью, бабой оказалась не Басюлька. Кристина успокоилась, выяснив, что подозрительная Басюлька — кузина одного из сотрудников Хенрика, уникальный талант в области зубопротезирования, причем на талантливости не сказались ни сто килограммов живого веса, ни возраст намного выше среднего. Такую особу Кристина сочла безопасной.

За обедом Эльжбета с горечью резюмировала:

— Блестящая была идея, а потерпели полный провал! Никакого толку. Сегодня я проверила последнего. Он уехал из Варшавы полтора месяца назад, жена утверждает — , в неизвестном направлении. Кажется, за границу. А отца она, эта самая жена, не знает, никогда в жизни о нем не слышала.

— Как фамилия? — без всякого интереса спросила вконец обессилевшая Кристина.

— Рестнер. У отца записан как Казик Рестнер.

— Холера! Столько работы псу под хвост.

— А чем вы, собственно, занимались? Какая работа? — добродушно поинтересовался, покончив с супом, Карпинский.

Эльжбета с Кристиной переглянулись.

— Может, скажем ему? — неуверенно предложила девушка.

Немного подумав, Кристина кивнула. Память к Карпинскому возвращалась в потрясающем темпе. Вернее, не память возвращалась, а он сам в потрясающем темпе привыкал к жизни заново, схватывая на лету науку жить без прошлого. Происходило это, разумеется, при самоотверженной помощи обеих женщин, не щадящих сил для терапевтических процедур. Шаг за шагом Карпинский вновь становился полноправным членом общества.

— Я сказала Эльжбетке о твоих деньгах, — пояснила она Хенрику. — Теперь мы ищем их вместе.

— А, о моих миллиардах? — расцвел Карпинский. — Тех, которые я спрятал неизвестно где?

— Вот именно.

— А она не проболтается?

— Ну, знаешь, папа! — возмутилась девушка.

— Ты что, в собственной дочери не уверен? — поддержала ее возмущение Кристина. — Что-что, а уж язык за зубами она держать умеет.

— В самом деле? — почему-то усомнился Карпинский. — Впрочем, тебе виднее, я ведь ее слишком мало знаю...

— О Езус!

— Ну ладно, ладно, верю. А добавку тефтелей можно взять? Такие вкусные. Интересно, я всегда их любил?

— Всегда. И вообще больше всего любил мясо, так что вкусы у тебя остались прежние.

— А салат я тоже любил?

— К сожалению, нет. Но теперь появляются шансы полюбить. Постарайся, тебе же на пользу пойдет.

— Хорошо, постараюсь, — согласился покладистый Карпинский, но в качестве добавки взял одни тефтели. — Ну рассказывай, я помню, на чем мы остановились.

— Зато я забыла! — вырвалось у Кристины.

— Ты рассказала Эльжбетке о деньгах. И что?

— Надо же, а до автокатастрофы отец был таким рассеянным! — удивилась дочь. — Гляди, придерживается темы, как репей собачьего хвоста. Я еще позавчера обратила на это внимание, он запоминает каждое слово.

— Ведь что-то же должно оставаться в моей памяти, раз она совсем пуста, — пояснил Карпинский. — Так мне сказали в клинике. Мозг человека требует пищи, и если прошлого в нем не осталось — кормится сегодняшним днем. Ну, сказала ты Эльжбетке, и что?