Страница 9 из 21
— Не все… — повторил Андрей и с некоторым раздражением отвернулся от Марфы.
Он еще там, в XXI веке заметил, что женщины очень склонны решать вопросы коллективно. Даже самые интимные и личные. Им нужно было с кем-то поделиться, обсудить, обдумать, проговорить и сообща принять решение. Даже замуж там, в XXI веке, многие девочки выходили только после консилиума с подругами.
Здесь же, судя по всему, выходило что-то похожее. И Алиса, вселившаяся в тело Марфы, оказавшись под влиянием местного женского коллектива, довольно резво адаптировалась к условиям среды. То есть — принято так, значит так и нужно. А их с Андреем договоренности? Ведь не он, а он их предложила…
— Ты обиделся?
— Я зол.
— Ну прости меня, — прошептала она как можно более томным голосом и нежно его поцеловала.
— У меня тут нет больше людей, с которыми я мог бы поговорить о прошлом. Которым бы я мог довериться. А ты?
— А что я? — захлопала глазами Марфа.
— Ты не в курсе какая тут смертность у рожениц?
— Да по-разному.
— Каждая восьмая умирает от родильной горячки. Это инфекционное заражение. И лечить его тут нечем. А у местных нет даже отдаленного представления о гигиене и прочих «глупостях». Они до второй половины XIX века лезли принимать роды грязными руками без всякой задней мысли. А первого врача, что предложил эти самые руки мыть, упекли в дурку.[5] И это — только от родильной горячки. Хватает же и других причин.
— Слушай, не нагнетай. Мне все равно придется это делать.
— Но ведь пока ты еще очень молода. Да и сама не хотела.
— Не хотела. Но…
— Что, но?
— Я подумала и решила, что если и стоить рожать детей в этом аду, то пока тело молодо и сможет легче перенести все испытания.
— А почему придется? Мне казалось, что девчонки нашего поколения не рвутся в роддом.
— Да меня поедом бабы сожрут, если узнают, что бесплодная. А именно это и подумают, если в браке живу и детей нет. Хотя бы выкидышей. Ты не представляешь, как сурово и жестоко они относится к таким. За год, проведенный тут, насмотрелась. Их проклятыми считают. А люд тут суеверный до крайности. Поэтому с такими бабами никто старается не только не знаться, но и даже рядом не стоять. На всякий случай.
— Что, глупости с приметой о стуле, на котором сидела беременная женщина[6] имеют такие глубокие корни?
— Еще какие. Так что… — развела она руками. — Тянуть с зачатием на самом деле не стоит. Пока еще молода, авось выживу. Чем старше, тем тяжелее. Медицины-то тут, как ты говоришь, нет. Вообще нет. Тут если и лечат, то как в сказке про Федота Стрельца.
— Это как?
— Не помнишь, что ли? Скушай заячий помет, он ядреный, он проймет. От него бывает мрут, ну а те, что выживают, те до старости живут. Вот и тут — пичкают всякими травками толком не понимая, какие там действующие вещества и какие побочки. Это не считая западных докторов, которые могут тебе и кровь пустить при упадке сил, и клизму поставить от простуды, и ртутью накормить от прыщей…
— Уже наслушалась?
— Я же тут год прожила. А девочка не мальчик. У нас считай каждый месяц «увлекательный квест». И это такое мучение в эти времена, что врагу не пожелаешь. Прокладок нет. Тампонов нет. Даже трусов и тех — нет,[7] чтобы можно было хоть какие-то тряпки подложить. Ужас… ад и ужас… Хотя местные как-то спокойно все это переносят. Не возмущаются. И даже работают в эти дни.
— Люди ко всему привыкают…
— Извини…
— За что?
— Я не должна на тебя все это вываливать. Просто…
— Милая, я мальчик большенький, хоть и сижу в этой юной тушке. И прекрасно знаю, как устроена женщина. Поверь, ничего нового ты мне не сказала. Но я все равно не могу понять — почему ты решилась? Ведь совсем недавно говорила, что не хочешь.
— Говорила.
— Так что?
— Передумала.
— Врешь же.
— Слушай… — хотела возмутиться Марфа, но Андрей приложил к ее губам палец.
— Мама над душой стоит?
— Все время до и после свадьбы КАЖДАЯ женщина считала своим долгом об этом со мной поговорить. Они меня просто с ума сводили. И я бы и в первую брачную ночь не противилась. Но уж очень настрой у меня был дурной. Я ведь боялась тебя как огня. Когда у мужчины репутация напрочь отмороженного североморского пингвина желания родить ему ребенка это не добавляет. Я дня два или три только спустя нашего разговора в той ночи осознала, НАСКОЛЬКО мне повезло. И оттаяла.
— Ясно… — покачав головой, произнес Андрей и, встав, начал одеваться.
— Ты чего?
— Работать нужно.
Марфа тут же метнулась к нему и, обняв, уткнулась в грудь.
— Прости меня.
— За что?
— Я… я дура. Ты ведь тогда на меня обиделся, когда я не захотела беременеть? Знаю. Обиделся. Жена и не хочет. Это обидно. Любой бы обиделся. Прости. Я сама была не своя.
— Ты боялась меня. А сейчас, стало быть, нет?
— Нет. Сейчас я понимаю — ты единственная моя надежда и защита.
Андрей не стал ей отвечать. Просто молча поиграл желваками, смотря куда-то в пустоту перед собой. На фоне страшного раздражения, вызванного «демократическими процессами», ему сложно было все услышанное принять и понять. Ему казалось, что Марфа пытается им манипулировать.
Хотелось сказать что-то очень грубое. Оттолкнуть ее. Но прижавшееся к нему обнаженное женское тело было удивительно приятно ощущать. Как ни крути, а гормоны и юность собственной «тушки» сильно давили на разум.
Видимо что-то подобное поняв, Марфа начала целовать его торс, плавно опускаясь ниже. Пока не дошла до самого интересного, благо, что молодое тело быстро восстанавливалось… Не очень гигиенично, но она была не сильно брезгливой девочкой. Особенно в моменты, когда решалась ее судьба…
Ситуация получилась в какой-то мере курьезная.