Страница 101 из 107
40
– Убьешь дерьмо, а сядешь за человека, – мрачным голосом сказал Бежану Роберт Гурский. – Не знаю, кто это придумал, но он был совершенно прав.
– Не так уж надолго, дадут ему убийство в аффекте или вообще даже по неосторожности, – успокоил его Бежан. – А я ему преднамеренности добавлять не собираюсь.
Они вместе возвращались в управление из чудесной виллы под Лесом Кабацким, где проходил всего лишь второй допрос Мариуша Ченгалы. Бежал не стал его никуда вызывать, а предпочел прибегнуть к внезапности. Он вежливо попросил его на минуточку выйти из мастерской, потом – отдать ему ключи от «мерседеса», а затем – съездить с ним ненадолго на улицу Жолны. На патрульной машине.
«Мерседес» повел Гурский.
При виде собственного изображения рядом с «хондой», загнанной в старый сарай на садовом участке, Мариуш Ченгала тут же сломался. Не пришлось даже напоминать ему обо всем богатстве, шикарном оборудовании фотоателье и мастерской, «мерседесе», инструментах… В наличие очевидца он поверил без каких-либо сомнений и даже не спросил, кто это.
– Я больше не мог, понимаете, – говорил он с отчаянием в голосе. – Четырнадцать лет! Последние четырнадцать лет я как будто не жил, словно меня вообще на белом свете не было. С самого начала оказалось, что у меня есть какие-то там способности, и никогда, ни одного разу, я не мог даже в этом признаться. Только то, что нужно было для учебы, и ни на грош больше! Все шло на его счет, всю работу я за него делал, сам ведь он ничего не умел, у него в таких тонких вещах обе руки левыми оказывались, зато дурацких идей – хоть пруд пруди. И я все это должен был реализовывать!
– Но почему? – мягко спросил Бежан. – У него на вас что-то было? Он вас шантажировал? Но чем?
– Я даже не знаю, можно ли это назвать шантажом? Хотя… Возможно, да. Ведь он мог в любой момент все это у нас отнять, вроде бы все это Баськино, но на самом деле – его, у него были наши векселя, и он мог все забрать у нас на самых законных основаниях… Но не это было самое страшное…
– А что?
– Он сам. То, каким он был, – ответил Мариуш Ченгала с ожесточением и застыл, глядя куда-то вдаль.
Они сидели втроем на садовых стульях у туристического столика позади той самой пристройки, в которой находилась двойная мастерская. Оттуда видно было громадное стекло оранжереи, в которой просматривалась оргия буйного цветения кактусов.
Атмосфера была прямо-таки товарищеская, что всегда больше нравилось майору, при этом он почему-то был убежден, неизвестно почему, что арестованный вовсе не намерен бежать. Что он полностью капитулировал.
– Кое-что о том, каким он был, мы уже знаем – буркнул Роберт.
– Нет. Ничего вы не знаете. Со стороны, – да, вроде бы можно было увидеть, что это – плохой человек, ощущался гнет, давление. Но вблизи все это проходило: не человек, а божество, он так умел все перевернуть, что ты становился абсолютным глупцом. Ведь я годами боготворил его, свято верил в его благородство, великий ум, во все, что хотите. Верил, что он борется за социальную справедливость, карает подлецов, помогает приличным и достойным людям, этакий Робин Гуд двадцатого века. На самом деле он борется за деньги и власть, чтобы выиграть этот бой, я ведь собственными глазами видел, как он вытаскивал людей с самого дна, а на самом деле – ничего подобного! Он любил власть ради самой власти, он хотел управлять всем и вся, ведь он нам даже пожениться не позволил, мы так живем, неофициально, потому что ему так хотелось…
– Но почему? – изумился Роберт.
– А холера его знает, почему. Видно, так ему было удобней. Хотя оба мы люди свободные и могли бы в любой момент…
– И вы не протестовали? – спросил Бежан.
– Протестовал. Позже. Вначале-то нет, мне это и в голову не приходило – верный слуга! Постепенно открывались у меня, дурака, глаза, пока наконец я не понял, что живу так, словно меня вообще не существует. Я хотел добиться каких-то успехов, достижений, я был на это способен, старался изо всех сил, а он даже никогда меня не похвалил. Только критиковал. Знаменитый фотограф, большой художник, а я вроде как еще не дорос до славы, поэтому он брал на себя авторство всех моих работ, и я, клянусь Богом, верил, что все это – для моего же блага. Полный кретин! Деньги тоже забирал он, я же получал столько, сколько он мне выделял от щедрот своих. Наконец я стал нажимать, пусть хоть что-то будет мое, пусть я появлюсь на рынке под своим именем, хотя бы какой-то небольшой альбом, о снеге… Это ведь чудо, а не тема! Ну ладно, он поначалу даже согласился – и снова фигу, рассовал все снимки как свои. Я разозлился. На расстоянии. Одной встречи хватило, чтобы я поджал хвост и продолжать работать мальчиком на побегушках, но теперь уже постоянно упирался, а он морочил мне голову.
Хуже того. Одно издательство – я пошел туда один, без него – хотело взять три снимка, но потом отказалось, а я случайно узнал, что это он лично меня отклонил. Не давал мне самостоятельности, держал за горло и душил…
– А оружие?
– Что оружие?
– Что-то там с оружием вы для него тоже делали?
– Все для него делал я. Оружие переделывал по-разному, такие у него были фантазии, хотел, чтобы у него все было необычное, нетипичное, в том числе и замки. Там, в его доме, ни один взломщик бы ничего не сделал. Ну а я уже больше не мог, что-то внутри у меня перевернулось, в последний раз я поехал туда со скандалом, в бешенстве, потому что он снова мне все напортил: вроде бы разрешил собственное издание, а потом фиг. Всю дорогу к нему я ругался: хватит, довольно, уеду из страны, эмигрирую, две профессии в руках, и обе – интернациональные, не позволю больше себя угнетать. Ну как обычно, он меня заговорил, объяснил мне по-научному, что так было необходимо, я совершенно обалдел, смирился, он взял меня голыми руками. Обещал равноправное партнерство…
Неожиданно Мариуш Ченгала замолк. Лицо его пылало одновременно гневом и горечью.
– Это происходило там, в салоне, где вы пили? – деликатно спросил Бежан.
– Там. Он принял меня, как гостя, с почтением…
– Вот именно. И что было потом?
– А потом он потребовал, чтобы я что-то придумал с заряжанием этой двустволки с укороченным дулом…