Страница 7 из 27
Она не поняла вопроса.
– Берешь ли ты чужое?.. Добиваешься ли выгоды обманом?..
Отец Элизий прошелся по всем заповедям, а тогда сказал:
– Вижу, дитя, что ты не всегда благочестива, тебе нужно поработать над своею верой. Но ты – хороший человек, а значит, боги о тебе позаботятся. Просто верь и живи, и все само образуется, а печали пройдут.
Низа так была рада его словам, что даже слезы выступили на глазах. А потом сама, по собственному желанию, взяла и рассказала, как провела день. Конечно, сбивчиво и комкано, но все ж Элизий понял, что Низе понравилась пахучая роща и холодная речка, и как семьи завтракают все за одним большим столом, даже дети; а погост не понравился и слегка напугал. Тогда священник спросил, не хочет ли Низа поужинать за большим столом с ним, его супругой и тремя дочками. Только тут она спохватилась:
– Наверное, славный Хорам ждет меня к ужину. Он любит кушать на балконе, и чтобы я наливала вино.
Вот тогда отец Элизий велел запрячь бричку и взялся отвезти Низу домой, а по дороге они встретили кухарку, которая уже шла от мастера Корнелия с утешительным известием: никто подозрительный не приезжал в Мелисон ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня.
Как это бывает с людьми, пережившими сильный и напрасный испуг, Хармон обозлился. Конечно, он скрыл чувство до тех пор, пока священник не покинул дом, а тогда напустился на Низу.
– Что ты творишь?! Как могла так поступить?! Взяла и сбежала, как последний преступник! Хоть бы предупредила кого! Я так переполошился, что места себе не находил!
– Почему?
– Она еще спрашивает – почему! Да от страха за тебя, глупая! Ты хоть понимаешь, как я за тебя волновался?!
– Не понимаю, – призналась Низа.
Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: тамошние дети уже в десять лет сами скачут куда угодно, хоть за горизонт, и родители не пытаются присматривать за ними.
– Не понимаешь! – совсем вскипел Хармон. – А что мне обидно – это ты понимаешь? Я тебя зову на прогулку – тебе плевать, а сама – пожалуйста, на целый день. Я тебя спрашиваю о том, о сем – ты только: «Да, славный», а этот Элизий спросил – все и выболтала!
Низа нахмурилась, пытаясь понять.
– Что я выболтала? Разве я выдала твои тайны?
– Сожри тебя тьма! Не в тайнах дело, а в отношении, можешь понять? Я для тебя как чужой, а Элизий – как родной, хотя ты его в первый раз видишь!
– Я ничего не понимаю, славный.
– Мы даже чертов шар выловили из котла, чтобы тебя искать! Могли отравиться, между прочим! А ты себе в рощице гуляла, в речечке купалась! Ты не ребенок, вот и думай перед тем, как делать! Хочешь куда пойти – скажи мне!
– Но тогда ты пойдешь со мной.
– А тебе бы без меня? Неблагодарная! Ты помнишь, сколько я для тебя сделал?!
Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: подобных слов не стоит говорить шавану. Дети Степи сами помнят свои долги и непременно платят, если хотят попасть в Орду Странников. Но ткнуть шавана носом в его долг – все равно, что посмеяться над гербом северного рыцаря.
– Ты делал то, что сам хотел. Сегодня я сделала, что захотела.
Не слова Низы впечатлили Хармона, а движение. Машинально, не глядя, девушка сжала стеклянный кубок с вином. Не так, как держат чашу, а – как оружие. В мыслях увиделось Хармону, как Низа одним быстром ударом отшибает ножку кубка, оставив в руке острый осколок, похожий на стилет.
Он не знал, чего испытал больше – злости или испуга.
– Поди прочь! – рявкнул Хармон, и Низа ушла.
Тогда испуг исчез, осталась одна злость. Хармон еще долго не мог прийти в себя. Полли никогда не позволяла себе такого! И ни одна из трех женщин, что были у Хармона прежде. Могли возмущаться, браниться, могли удариться в крик и слезы – на то и бабы в конце концов. Но чтобы вот так зыркнула глазом хищного зверя, сжимая оружие в руке, – никогда такого не было, ни одна не смела!
Первым порывом Хармона было прогнать Низу. Сказать: хотела свободы – так иди себе. Посмотрим, далеко ли уйдешь, скоро ли приползешь назад, поджав хвостик. Вторая мысль была еще лучше первой: сделать Низу служанкой. В конце концов, кто она здесь? Альтесса? Ничего альтесного не делает, только выкобенивается. Так пусть хотя бы отработает свой хлеб! Дом большой, возни с ним много.
Однако Хармон не сделал ни того, ни другого. Не из благородства – ничего неблагородного он не видел в том, чтобы за уплаченные деньги ждать службы и уважения. Но вот какая закавыка: дерзкая эта Низа понравилась Хармону. Прежде она была лишь утешением для его совести, несчастною сиротой, которую хотелось облагодетельствовать. Сейчас предстала в ином обличье – и мужское естество зашевелилось в Хармоне.
Он решил спросить совета. Глубокой ночью спустился в винный погреб, открыл заветную нишу в стене. Расставив квадратом четыре свечи, поместил Светлую Сферу по центру – так, чтобы огоньки отражались в ней со всех сторон. Крутанул.
Как раз в этот момент за тысячи миль отсюда бывший хозяин Сферы, граф Виттор Шейланд, прощался с супругой. Он скрывал за словами любви раздражение и гнев, похожий своею природой на гнев Хармона. Несмотря на безумную цену, уплаченную графом, Северная Принцесса покидала его, чтобы оказаться в столице подле брата.
Огоньки четырех свечей заиграли в Сфере и стали четырьмя сотнями, четырьмя тысячами, четырьмя миллионами огоньков. С головой нырнув в эту красоту, Хармон ясно понял: нужно показать Низе. Ведь он до сих пор не показал ни одной живой душе! Низа увидит – и растает. Если ее так трогает простой шар с горячим воздухом, что и говорить о творении богов!
Только нельзя это делать с наскоку, нужно выбрать подходящий момент. Когда Низа будет вести себя хорошо, проявит кротость и благодарность. Тогда, в награду, Хармон покажет ей Сферу – и Низа поймет, какому исключительному человеку она досталась.
Но утром пришло известие, которое надолго отвлекло Хармона от мыслей и о Низе, и о Сфере.
Спозаранку выйдя на балкон, Хармон увидел во дворе всех домочадцев, сгрудившихся около Рико. Он только вернулся из Лаэма и привез свежие новости. Лакеи мрачно скребли затылки, кухарка все переспрашивала и не могла взять в толк, мастер Гортензий рвал на себе волосы.
– Император умер! В столице правят северяне! Что же будет теперь?
Целый следующий месяц Хармон прислушивался ко всем новостям, рассказам, сплетням, долетавшим из Фаунтерры. Владыка Адриан погиб, его войско разбито, министры разбежались. На трон села Минерва, но правит герцог Ориджин, повсюду наводит свои порядки. Что теперь будет? Эта тема надолго завладела умами добрых горожан Мелисона. Споры велись повсюду – на улицах, в кабаках, в рыночных шатрах, за обеденными столами.
Одни говорили: Ориджин на этом не остановится. Когда-то светоносцы уже пытались завоевать весь мир. Правда, то были не Ориджины, но тоже чертовы агатовцы, так велика ли разница? Корона держала северян в узде, а теперь она обессилела, и нетопыри попрут войной на всех. Значит, нам, южанам, лучше объединиться со Степью и вместе держать оборону. Но принц Гектор, как на зло, дерется с шаванами в Литленде.
Другие возражали: герцог Ориджин как раз молодец, это император был тираном и еретиком, попирал заповеди и сжигал людей. Хорошо, что Ориджин его сверг. Но одна беда: Перстов-то он не нашел! Значит, Персты Вильгельма остались в руках адриановых псов, они рыщут по свету, и скоро снова где-то прольется кровь. Лучшее, что может сделать принц Гектор, – это закрыть все порты и не впускать в Шиммери никаких чужаков! Но каково тогда славным купцам? Куда поденутся прибыли от торговли?
Третьи твердили: да что вы заладили – Ориджин, Ориджин! Герцог Эрвин – вояка, как все северяне. Скучно ему будет возиться с законами да указами, отдаст всю державную волокиту Минерве. А Минерва кто? Девица восемнадцати лет, еще и монашка! Ничего она в политике не смыслит, ни одного толкового указа не выдаст, и скоро все пойдет наперекосяк. Лучше всего будет (тут снижали голос до шепота и принимались дико вращать глазами) да-да, лучше всего – отделиться от Империи Полари. Пускай они себе в Фаунтерре делают что хотят, а мы, южане, лучше разберемся, как нам жить.