Страница 7 из 29
«В критике черпаю правдивые указания»
В начале 1910-х годов общественное управление Петербурга решило всерьез взяться за издание собственной газеты. Официальным мотивом этой затеи выставлялось то обстоятельство, что городские власти вынуждены каждый год тратить на свои публикации в прессе больше десяти тысяч рублей, а при наличии же своей газеты надобности в подобных расходах не будет.
Впрочем, это послужило не единственной и даже не главной причиной стремления иметь собственную прессу. Дело было в сложившейся к тому времени весьма скверной репутации городской власти, погрязшей в скандалах, коррупции и взяточничестве. Городские газеты очень остро и порой весьма жестко критиковали и ответственных чиновников, и власти Петербурга в целом за плачевное состояние столицы Российской империи в сфере благоустройства, санитарии, больничного, жилищного вопросов.
Неудивительно, что городские власти хотели дать адекватный ответ своим оппонентам, а также, как заявлялось официально, «желали иметь свой собственный орган для проведения в население взглядов думского большинства, для полемики с печатью, критикующей работу Городской думы и ее исполнительных органов».
Напомним, львиная доля критики в адрес городских властей звучала со страниц популярных петербургских газет, властвовавших над умами горожан и отражавших их надежды и чаяния: «Петербургского листка» и «Петербургской газеты». Не отставали от них и «Биржевые ведомости». Более казенно на этом фоне смотрелись «Санкт-Петербургские ведомости». А вот в городских журналах «для семейного чтения», имевших всероссийский охват, таких, как, к примеру, «Огонек» и «Родина», тоже нередко звучала едкая критика в адрес петербургских властей. Городская дума издавала собственные «Известия», но в них публиковалась официальная информация. Полемического характера они не носили.
Однако одним из самых главных противников идеи официальной городской власти, родившейся в недрах общественного управления, стал не кто иной, как сам городской голова Илья Иванович Глазунов. Он более чем скептически отнесся к идее издания городской официальной газеты. Будучи книгоиздателем и книгопродавцем, владельцем старинной типографии, он знал толк в печатном деле, и его удивляло, что для сбережения десяти тысяч рублей предлагается ежегодно затрачивать гораздо бóльшую сумму на издание газеты. По его мнению, от такого нерационального расходования городских средств имидж власти пострадал бы еще больше.
«Как ни скромна по размерам и расходам будет наша газета, а все-таки менее двухсот тысяч рублей в год она нам не обойдется, – констатировал Глазунов. – В принципе, для города такой единовременный расход не страшен, но только при условии того, что в дальнейшем издание будет себя окупать и приносить доход. Но вот этих перспектив я и не вижу. Городское общественное управление, по горло занятое множеством прямых лежащих на нем хозяйственных обязанностей и не справляющееся с ними, взялось бы с изданием газеты не за свое дело».
Так выглядело приложение к «Петербургской газете». Выпуск, посвященный Вербному воскресенью. 1913 г.
Кроме того, по мнению Глазунова, в очень щекотливое положение попал бы редактор новой газеты: ему все время пришлось бы держать нос по ветру, следуя в фарватере колеблющегося, как потом бы сказали, «вместе с генеральной линией», думского большинства. Какой же уважающий себя редактор, желающий быть независимым, согласился бы то и дело менять характер издания из-за «той или другой погоды»?
Выступая против идеи городской газеты, Илья Глазунов высказал и такую полезную мысль: в газете, издаваемой городским управлением, не будет критики самого себя, а значит, не будет возможности посмотреть на свои действия со стороны. «Как ни бранят лично меня газеты, – подчеркивал Илья Иванович, – я все же черпаю в них и правдивые указания. Скажу более, вмешиваясь в ход управской машины, даю ей, иногда под влиянием газетной критики, тот или иной ход. Что я, по совести говоря, найду в городской газете? „Все обстоит благополучно!“ Так это с точки зрения думского большинства. Но, может быть, далеко не благополучно с точки зрения существа дела».
И, наконец, последний аргумент Глазунова касался литературной стороны дела. Ведь в газету Городского управления бросятся строчить свои корреспонденции и обзоры едва ли все гласные, а литературные способности-то есть не у каждого. «Воображаю, как это было бы тоскливо, скучно, тягуче и нудно! – восклицал Глазунов. – Нет, я решительный противник идеи городской газеты. Это будет мертворожденная идея, но очень дорогостоящая».
Мудр, однако же, оказался Илья Иванович Глазунов, которого как только не поносили в городской печати. «Спит сладко среди потока дел, требующих подписи», – с едким сарказмом писали про него газетчики. Критика, как известно, мало кому нравится, но политическая жизнь без нее обречена на застой и деградацию. Что же касается идеи издания городской властью собственной газеты, то до революции она так и не осуществилась.
Так выглядело приложение к «Петербургскому листку». Выпуск от 16 февраля 1912 г.
«Тюремные нравы»… Смольного института
Смольный институт благородных девиц обычно воспринимается сегодня – с присущей ностальгией по «блистательному Санкт-Петербургу» – как закрытое учебное заведение с практически безупречной репутацией. Между тем, век назад перед петербуржцами представала совсем иная картина: странные события, происходившие в Смольном институте, давали повод говорить о царивших там деспотических нравах и порядках.
Поводом к таким разговорам послужила трагедия, случившаяся в Смольном институте в середине апреля 1913 года: две воспитанницы выпали с третьего этажа во двор. Одна выжила, другая разбилась насмерть. По официальной версии, трагедия стала следствием недосмотра администрации, якобы «две воспитанницы увлеклись своей шалостью настолько, что очутились на полураскрытом окне и, сильно облокотившись на стекло, раздавили его и обе вместе рухнули вниз с высоты третьего этажа».
Однако вскоре выяснилось: в этой истории все шито белыми нитками. Достаточно сказать, что трагическая «детская шалость» случилась почему-то глубокой ночью. Стало очевидно: администрация Смольного института во главе с его начальницей светлейшей княжной Ливен тщательно скрывает подробности этого происшествия. Дотошные газетчики все-таки пронюхали, в чем было дело. Оказалось, что падение двух воспитанниц из окна не было случайностью.
«Кулуары женского аристократического учебного заведения с его режимом и патриархальными началами создали такую атмосферу, которую не вынесли две юные девочки», – утверждалось в одной из влиятельных городских газет. Обе смолянки учились в институте уже четвертый год, и трагедия назревала долго.
Погибшая 14-летняя Надежда Кондаурова, дочь полковника, давно тяготилась обстановкой и режимом институтской жизни. Еще перед рождественскими каникулами ее «уловили» с недозволенными к чтению книгами. Они не были «преступного» содержания, но и не входили в программу института. Еще несколько подобных «выходок», и Кондаурова оказалась на плохом счету у администрации. В результате при 12-балльной системе отметок ей поставили два балла за поведение.
Кондаурова стала писать жалобные письма домой. В Петербурге жили ее мать, братья и сестры, старшие из которых тоже являлись воспитанницами-смолянками. Она умоляла, упрашивала забрать ее домой, но не встретила поддержки у родных. Сочувствие она встретила лишь у своей подруги Ольги Савинковой, происходившей из зажиточной дворянской семьи.
В три часа ночи 13 апреля, когда все смолянки спали, Кондаурова и Савинкова решили исполнить задуманное. Потом уже говорили, что девушки хотели бежать из института и утопиться в Неве, но когда попытку их бегства раскрыли, вылетели из окна. Как бы то ни было, Кондаурова закрылась простыней и бросилась вниз из окна. За ней последовала ее подруга…