Страница 24 из 29
Письмо анонима Оношкович-Яцына передал Вейнбергу, заметив с едким сарказмом: «Что же это вы, господа, меня подводите, у вас камни даже оскаливаются, а вы подсовываете акты о полной исправности?» Впрочем, Вейнберга это нисколько не смутило. Он немедленно отписал Оношковичу – мол, охота же вам считаться с анонимной мерзостью, и вообще аноним все наврал, и дела по-прежнему обстоят благополучно. На этом шумиха и закончилась. Выдача денег за якобы произведенные работы снова пошла своим чередом.
Наверное, Вейнбергу так бы и сошла с рук эта афера, если бы не случай. Однажды гласный Городской думы Николай Елизаров прогуливался по берегу Крюкова канала и, на беду Вейнберга, присмотрелся к облицовке набережной, которую, как он знал из отчетов, совсем недавно будто бы переделывали и ремонтировали. Елизаров несказанно изумился, увидев, что нижний ряд камней в значительной мере остался прежним. О своем открытии он сообщил в ревизионную комиссию, а та обратилась с запросом в Городскую управу.
Расследование на месте показало, что часть работ, за которые были заплачены деньги, просто не выполнена, и городу нанесен убыток в 10 285 рублей вследствие неправильного составления сметы и неправильного производства работ. Позднее, когда дело уже дошло до суда, обвинение звучало так: архитектор 3-го строительного участка Вейнберг намеренно доставил подрядчику выгоду в 10 тысяч рублей за непроизведенные работы и поместил в составленную им смету заведомо ложные сведения о количестве и роде работ, а также заведомо ложно удостоверил в рапорте и актах осмотра качество работ.
Под суд по «делу о Крюковом канале» кроме Вейнберга попали также техники Корзухин и Андерсин. Первый обвинялся в том, что в сообщениях о работах умышленно умолчал о замеченных недостатках в работе. Второй – в том, что ложно удостоверил в трех актах отступление от сметы, чем причинил городу убыток более чем на 10 тысяч рублей.
Допрошенный на суде помощник городского головы Демкин всеми силами выгораживал Управу: мол, она лишена возможности фактически проверять все работы, а если их производители злоупотребляют, то Управа не может себя считать в этом виноватой. Эксперты были более конкретны: они заключили, что исполнительная смета не отвечала предварительной, а работы произведены некачественно.
В своем последнем слове подсудимые просили обратить внимание на их продолжительную службу и нежелание злоупотреблять доверием. Они были готовы даже признать вину, но со смягчающим обстоятельством: небрежность была, но злой воли не было. Однако суд разжалобить не удалось.
8 февраля 1911 года особое присутствие судебной палаты признало Вейнберга виновным в «служебном подлоге из личных видов» и приговорило к заключению в крепости на один год. Старшего техника Андерсина признали виновным в небрежном отношении к службе, но за давностью времени палата решила наказанию его не подвергать. Что же касается техника Корзухина, то его оправдали. А набережную Крюкова канала в итоге пришлось переделывать!..
«Терпение совершенно истощилось»
Прошло два с половиной года, и Крюков канал, точнее, его «миазмы», вновь стали «притчей во языцех» в Петербурге. «Терпение обывателей Большой и Малой Коломны совершенно истощилось, – отмечал обозреватель. – Их хотят извести невыразимейшим зловонием Крюкова канала. Он стал вонючей клоакой».
История эта началась с перестройки моста на пересечении Крюкова канала и Офицерской улицы (ныне это мост Декабристов) для прокладки трамвая «второй очереди». Строительные работы были связаны с отводом воды и удалением грязи и ила, вследствие чего местные жители вскоре почувствовали «ужасное зловоние».
Когда просьбы и обращения жителей к городскому самоуправлению и даже к градоначальнику не привели ни к какому результату, а «зловоние» приняло характер стихийного бедствия, коломенские обыватели решили взять дело в свои руки. В середине сентября 1913 года наиболее видные избиратели этой части города, обладавшие «квартиронанимательским цензом», тщательно осмотрели Крюков канал. Они пришли к выводу, что для «уничтожения зловония» нельзя ждать окончания постройки моста – необходимо немедленно принять меры для борьбы с общественным бедствием, иначе Коломне грозит вспышка инфекционных заболеваний. Поэтому решили обратиться в Городскую думу с ультиматумом: если за два дня не будет предпринято никаких мер, тогда коломенские обыватели оставляли за собой право обратиться к градоначальнику с просьбой разрешить им на их личные пожертвования «дезинфицировать Крюков канал и восстановить в нем приток воды».
Тем не менее, им не пришлось прибегать к подобным «крайним мерам». «Вопрос о загрязнении Крюкова канала стоит в прямой связи с завершением работ по сооружению в столице фекалепровода, предназначенного для отвода городских нечистот в Финский залив», – заявил член Городской управы П.Н. Ге, в ведение которого перешло дело о Крюковом канале. Именно на этой стройке и были заняты все имевшиеся в распоряжении города три столь нужные для Крюкова канала землечерпательные машины.
После того как коломенские обыватели подняли шум, одну из землечерпательных машин перевели с Финского залива на Крюков канал. По словам П.Н. Ге, при работе одной землечерпательной машины очистка Крюкова канала займет около ста дней, при работе двух – в два раза меньше. Однако городские власти выделили деньги на работу только одной машины на канале – 18 тысяч рублей. Тем не менее в полную силу работать на Крюковом канале она не смогла: ее не смогли подвезти к тому месту, где ощущалось самое сильное «зловоние».
«Основная причина загрязнения Крюкова канала коренится в далеком прошлом, – замечал обозреватель. – Еще в царствование Екатерины II был возбужден вопрос о необходимости обводнить и усилить течение в столичных каналах. До 80-х годов XIX века это зло могло быть терпимо, но уже тридцать лет назад, когда Петербург стал разрастаться, надлежало принять меры против непомерного загрязнения почти стоячих вод. Теперь же за несколько недель невозможно поправить дело, запущенное в течение десятилетий».
Современники считали очистку Крюкова канала одним из жгучих вопросов Петербурга, погрязшего, как они считали, в «пучине внутреннего неблагоустройства». «Нужды Петербурга огромны! – восклицал еще за два года до скандала вокруг Крюкова канала репортер «Петербургской газеты». – Кажется, нет в мире второго города, так сильно страдающего от своего внутреннего неустройства. Такое мнение разделяется всеми без исключения его обитателями. В нем столько недочетов, что приходится удивляться сравнительно небольшому числу жертв неблагоустройства нашей северной Пальмиры».
Город буквально задыхался без «правильной канализации», крайне плохо функционировал водопровод, да и качество невской воды оставляло желать лучшего. Городские свалки грозили оказаться в густонаселенных кварталах. «Запущенное в течение многих лет городское благоустройство может быть восстановлено или, вернее, вновь создано лишь в более или менее продолжительные сроки», – считал член Городской управы П.Н. Ге.
За что домовладельцы «погубили» Пушкина?
«Непомерное вздорожание квартир в Петербурге заставляет обывателей среднего достатка искать какого-либо выхода из тупика, в который их загоняет судьба, – сетовал в начале 1910-х годов обозреватель «Петербургского листка». – Семейному человеку приходится тратить на квартиру чуть не половину своего заработка».
Действительно, непомерная квартирная плата и ее постоянный рост являлись насущными проблемами петербуржцев не только сегодня, но и век назад, в эпоху «блистательного Санкт-Петербурга». Само собой, вставал традиционный русский вопрос: кто виноват? Первой «жертвой» петербургского общественного мнения стали «алчные домовладельцы».
Впрочем, архитекторы видели корень зла в неправильной постановке квартирного вопроса в Городской управе и дороговизне строительных материалов. Ряд архитекторов считали, что причиной «вздорожания квартир» служит то, что строительство не считается с законами спроса и предложения. Цены на материалы искусственно подняты синдикатами, а домовладельцы побуждают архитекторов, работающих на них, устраивать заведомо «негигиеничные квартиры».