Полковник трех разведок

Другое дело – европейское, с интригующим налетом «азиатчины», лицо Курагиной: полнощекое, не столько от солнечных «югов», сколько по самой природе своей загорелое; без морщин, а главное, без предательской синевы под глазами – этой «медицинской карточки» вселенского скопища гипотоников, ежедневно убивающих себя бесчисленным количеством низкопробного кофе.

Нет, решил про себя, Пеньковский, эта «кобылица» – не из тех, кто способен затеряться в табуне. К тому же в отличие от многих коллег своих, прирожденных циников, он умел ценить достоинства женщин, даже тех, которые много раз побывали с ним в постели и давно потеряли блеск первой свежести.

– Это лишь кажется, полковник, что перед вами толстушка-переросток, – ни в коей степени не жеманясь, с подростковой непосредственностью объяснила Миледи, в очередной раз перехватив оценивающий взгляд Пеньковского. – В действительности же, у меня такая конституция, строение то есть. Да и спортивные гормоны дело свое сделали.

– Успокойтесь, с конституцией у вас действительно всё в порядке. Всем бы так повезло… с конституцией.

– Осмелюсь предположить, что это кафе мало напоминает коммунальную кухню, излюбленное место доморощенных политиков, – мягко осадила его женщина. – И вообще создается впечатление, что поговорить вы намеревались не об этом, полковник.

– Потому что с самого начала хотел поинтересоваться: почему вдруг вы решили именовать меня «полковником»? – воспользовался Олег тем, что столики их располагались рядышком. – Я, как всегда, без мундира; к тому же мы абсолютно незнакомы…

– С удовольствием признала бы в вас хоть генерал-полковника, но, увы. Буквально неделю назад видела при полном параде. Обмундировывались все-таки, по случаю.

– Могу даже уточнить, по какому именно случаю – торжественного собрания ветеранов нашего фронтового корпуса. При такой оказии, сударыня, без эполет и георгиевских крестов не обойтись.

– Звучит убедительно, и даже слегка возвышенно. Это я – про эполеты и георгиевские кресты.

– Однако вопрос: как давно я нахожусь у вас под наблюдением?

– Успокойтесь: пока еще только под наружным и далеко не «под колпаком».

– Компромата не хватает, что ли?

– Ну, компромат – дело наживное. И потом в критической ситуации я всегда могу обратиться к вашему непосредственному шефу, начальнику отдела полковнику Неродову.

– Благороднейшей души человек.

– А кто бы усомнился?!

– На своего любимого заместителя, уже сейчас рассматриваемого в качестве достойной смены, у Неродова компромата быть не может.

– Не должно быть, – уточнила Курагина. – В потенциале. Нюанс улавливаете?

– А если без нюансов и по существу?

– Я дружу с секретарем-референтом начальника вашего управления Лидией Заветовой.

– Вот он – источник слива информации обо мне! – иронично воскликнул Олег. – Наконец-то мы вышли на давно внедрившегося в нашу систему «крота».

– Не берите грех на душу, полковник. Если о ком-то из нашего с вами окружения и можно отозваться, как о благороднейшей души человеке, так это о Заветовой. Не в пример многим сплетникам, трепачам и завистникам. Во всяком случае, о вас эта дама отзывается с искренним почтением.

– Она же и рекомендовала меня?

– В какой-то степени. Как-никак мы подруги. И даже возмутилась, когда однажды услышала, как, находясь в приемной, в разговоре с каким-то чиновником, ваш «вечный полковник», он же – «несостоявшийся генерал» Неродов саркастически парировал: «Ну, решением подобных вопросов буду заниматься не я, а мой несгибаемый заместитель Пень-Пеньковский». Заветова тогда пристыдила его: «Зачем же вы так, товарищ Неродов, – о полковнике-фронтовике, о котором даже некоторые маршалы отзываются с глубочайшим уважением?»

– И как же отреагировал на это Вечный Полковник?

– Оскорбился, естественно. Пытался «демонстрировать уязвленную гордыню», как любит выражаться сама Заветова. Но эта женщина тем и прославилась, что является ходячей энциклопедией слабостей, грехов, «пунктиков зависти» и всевозможных «скелетов в шкафу» всякого, кто когда-либо оказывался в приемной её шефа. А у Неродова их, грехов и пунктиков, – как орденов на парадном мундире маршала.

– Образное сравнение.

– Оно станет еще «образнее», когда вы узнаете, что в свое время зарубил ему присвоение генерал-майора не кто иной, как маршал Жуков.

– Тогда Неродову по-настоящему не повезло.

– После этого Вечного Полковника множество раз, праведно и неправедно, представляли, проталкивали и снова представляли к генеральским лампасам, но всякий раз на какой-то из инстанций происходил сбой.

– Неужто Жуков всё еще по-прежнему пытается?..

– Как случайно выяснилось, «маршал Победы» давно забыл о его существовании. Вроде бы при случае после напоминания вспомнил, но с величайшим трудом. И конечно же после того, первого, фронтового еще, вмешательства, никогда больше Неродовым не интересовался. Тем не менее, молва твердит, что над «престарелым полковником» всё еще тяготеет «проклятие маршала». И на должности этой он задержался только потому, что в свое время один добрый человек помог ему написать и защитить докторскую.

– На которую «маршальское проклятие», судя по всему, не распространялось.

– Следует полагать. Он недолюбливает многих, но вас особенно. Уж не знаю, какие там у вас сугубо служебные отношения, но, простите, «Пень-Пеньковский» время от времени слетает именно из его уст. Полагаю, что вы должны знать об этом.

Полковнику понадобилось немало выдержки, чтобы скрыть нахлынувшее на него раздражение. Однажды краем уха он уже слышал это презренное прозвище, но теперь стало известно имя человека, которому смело можно было приписать его авторство.

– В школьные годы я и сам умудрился сотворить несколько прозвищ. К тому же Неродов уже видит во мне несвоевременного преемника.

– И правильно видит. Не позволяйте ему забывать об этом, – воинственно отреагировала Курагина, а, перехватив удивленный взгляд полковника, объяснила: – Любой карьерный рост зиждется на «законах джунглей».

– Поучительно было услышать это напоминание именно от вас, Тамила Эдуардовна. Нет, в самом деле… С величайшим уважением отношусь к деловым, рассудительным женщинам.

– Приглянулись вы мне, полковник Пеньковский; если уж так, вскрывая карты. Правда, до сих пор гадаю: «К чему весь этот сонный бред любви? Что он способен предвещать?» Но, все амуры небесные – свидетели тому, приглянулись.

Они еще дважды встречались в «Наполеоне», но при этом всегда располагались за соседними столиками. А после того как впервые побывали на этой явочной, на два дня в неделю закрепленной за Пеньковским, квартире, вообще перестали встречаться где-либо на людях, решив, что самое время шифроваться, причем основательно, вплоть до глубокого подполья.

Впрочем, всё это уже в прошлом.

Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.

Апрель 1961 года

Дэвисон уже собрался уходить, когда атташе вдруг спросил:

– Это правда, капитан, что ваши отношения с руководством ЦРУ осложнилось после того, как стало известно, что вы засели за мемуары времен войны, восстанавливая в своих «письменах» период, который касался пребывания вас, а главное, Даллеса, в Швейцарии?

Дэвисон замешкался с ответом, слишком уж неожиданным выдался тематический переход шефа, но сразу же овладел собой.

– В качестве одной из причин можно называть и эту.

– Следует предположить, что, находясь в Швейцарии, вы получили выход на начальника Главного управления имперской безопасности Третьего рейха Эрнста Кальтенбруннера?

– Увы, нашлись люди, которые предположили это давным-давно, сэр.

– Причем вели с ним переговоры, еще задолго до капитуляции Германии?

– После капитуляции, сэр, это уже не имело бы никакого смысла, – с неприкрытой иронией парировал капитан.

– Естественно, естественно, – поспешил согласиться Малкольм, не позволяя выбить себя из седла. – Меня, собственно, интересует другое: был ли задействован во время этих переговоров известный всем нам Отто Скорцени, оберштурмбаннфюрер СС, – почти по слогам прочел полковник название эсэсовского чина, написанного на календарной страничке.