Страница 19 из 21
– Что ты сказал, жидовское отродье? Кому ты рожи собрался портить? Да я те ща, – рука Андрейки просвистела над привычно поднырнувшей головой Фимы. Попади та рука кому в голову, так и раскололась бы напополам та голова, такая ручища была у Андрейки. Да только в Фиму ещё попасть нужно было.
– Да ты клоун! Ща ты у меня станцуешь свой еврейский танец! – И Андрейка вновь попробовал врезать Фиме. Фима сделал шаг назад, и ручища пролетела в сантиметре от его груди.
– Я в последний раз говорю, я не хочу никого бить, уходите!
– Хлопцы, поглядите на этого клоуна, он не хочет нас бить! – заржал Андрейка, полуобернувшись к своим друзьям. И вдруг внезапно, с полуоборота атаковал Фиму, добавив к массе своей кувалды ещё и ускорение замаха. Но что-то пошло не так. Видно, перезамахнулся Андрейка. Потому как никто и ничего не заметил. Просто Андрейка как-то смешно подпрыгнул в воздухе и приземлился на задницу. Попытался подняться, но земля чуть не ушла из-под ног. Не устоял. Поднялся и, отряхиваясь, спросил, обводя взглядом собравшихся:
– Это вот что было? Ты, щенок, на меня руку поднял? Да я тебе ща руки и ноги повырываю и в жопу вставлю. И тебе, и невесте твоей сраной! А ну, хлопцы, бей их!
Хлопцы только, казалось, и ждали команды. Да и велика ль беда, получить пару раз по роже? До свадьбы заживёт! Для того ль семь вёрст шагали, чтоб вот так просто домой вернуться. Ясно было с самого начала, что драка будет. Уж кто-кто, а Андрейка мастер по задиранию. Но тут что-то опять случилось с Андрейкой. Неужели один стакан самогона мог свалить с ног такого богатыря? Андрейка опять подскочил и рухнул оземь. Медленно поднимаясь, прямо с четверенек ринулся на Фиму, как бык на тореадора, намереваясь опрокинуть его наземь и поквитаться. И удался его план. Хоть и отпрыгнул Фима, но успел Андрейка ухватить его за штанину. Запрыгал Фима на одной ножке, но и Андрейка подтянулся и уже дёрнул за вторую, свалил Фиму и, усевшись сверху, начал месить его своими гирями. Да только начеку уже были друзья Фимины из его боксёрской секции. Недолго Андрейка восседал. Получил он пару хороших ударов, после чего уже прилёг на пару минут и больше руками махать уже не мог. Ну а свадьба раскатилась волнами. То пришельцы наступали, то наоборот, их оттесняли, как могли. Уже и забор стали ломать, и бить друг друга штакетинами. Хлопцы были хоть и не боксёрами, но в уличной кулачно-палочной потасовке толк знали. И вышибить их парой ударов было не так-то просто. Давид тоже помчался на помощь своим. Лёвчик с Яшей пытались рвануть, подсобить, но мать с бабушкой повисли на них, вцепившись мёртвой хваткой. Наконец всё было кончено. Пришельцы, хорошо награждённые тумаками и ударами штакетин, были выдворены за пределы села и ретировались, пообещав вернуться. И ушли, переговариваясь в дороге, что вот, дескать, если б не проклятые боксёры, то разметали б они и эту свадьбу, как уже испортили не одну, на которую их не пригласили. Парни ни о чём не жалели. Они хорошо провели время, выпив по стаканчику и закусив за счёт хозяев, а потом и развлеклись, как умели. А получать по физиономии было не в первой, парни-то здоровые, быстро приходили в порядок после очередной потасовки. Заняться же, кроме сельской нудной работы, было больше нечем. Так и проводили время.
Оставшиеся на свадьбе меж тем принялись приводить себя и двор в порядок. Один стол был опрокинут, еда с него была безвозвратно перепачкана и затоптана. Остатки этой еды участники потасовки отряхивали с брюк и рубашек. В заборе зияла дыра от выломанных штакетин. Пара человек ждали у рукомойника, чтобы умыть свои перепачканные лица и замыть окровавленные рубашки. Свадьба была явно подпорчена.
И тут проснулся в очередной раз дядько Степан. Встал, окинул мутным взглядом двор и запел:
– Эх, сверкнула сашка, полетела голова! – Свадьба замерев смотрела на Степана, а он продолжал раз за разом свою бессмертную песнь. И вдруг гостей прорвало, и все стали безудержно смеяться до колик в животе, прямо падая на четвереньки. И с этим смехом уходило нервное перевозбуждение, вызванное дракой. И теперь у женщин текли уже другие слёзы, слёзы от смеха. И только Степан непонимающе смотрел на свадьбу и прикидывал, что он сделал не так. Потом махнул рукой и опять улёгся спать. Через минуту уже разносился его богатырский храп.
Давид снял рубашку, обнажив худые плечи, и Маня замывала её под рукомойником, отчитывая мужа:
– Ну куда ты-то попёрся, воин? Уж без тебя-то там как-нибудь бы управились. Горе моё!
Лёвчик с Яшей обсуждали увиденное и гордились своим отцом, не побоявшимся вступить в драку. А ещё завидовали Фиме и его друзьям, хорошо отделавших незваных гостей. Лёвчик решил, что и ему стоит заняться боксом. Яша заявил, что подумает.
Наконец всё более или менее убрали. Молодые заняли свои места. Левая сторона Фиминого лица была явно припухшей, но Фиме было не привыкать, и он попросил супругу не беспокоиться по таким пустякам. Кто-то сказал, что всё до свадьбы заживёт. И все со смехом стали спрашивать, чья свадьба следующая, до которой всё должно зажить. Хозяйка баба Тоня вынесла пироги, и все сели пить чай. В конце чаепития женщины начали убирать со стола. Стали определяться с ночлегом, поскольку выезд был запланирован на следующее утро после завтрака. Старшим определили места в хатах. По предварительной договорённости родственники и соседи по селу предоставили все возможные места. Молодёжь отправили ночевать на чердак. Здесь уже родители не могли удержать Лёвчика и Яшу, и они забрались вместе с остальными наверх по неровной лестнице. Для мальчишек это было сущим удовольствием – побывать в компании старших и послушать, о чём говорят. Баянист, которого привезли с собой, тоже поднялся на чердак. Ему помогли поднять инструмент. Ещё с час он поиграл, потом, уморённый, уполз в уголок и заснул. Разбудить его уже не представлялось возможным и, поболтав немного, молодёжь начала укладываться. Девушки ночевали на другом чердаке под надёжной охраной, чтобы не было никаких поползновений со стороны юношей. Мальчишки заняли свободный матрас, укрылись лоскутным одеялом, пригрелись и заснули. Рано утром Лёвчик проснулся от того, что кто-то тянул с него одеяло. Приоткрыв глаза, он увидел дядько Степана, который неизвестно как оказался на чердаке. Лёвчик хорошо помнил, что его оставили спать около сарая. Он потихоньку тянул одеяло к себе.
– Дядько Степан, что вы делаете? Это наше одеяло, зачем вы его тащите?
– Да замёрз я.
– Да вы же на своём сидите!
Степан посмотрел под себя.
– А я-то думаю, куда ж моё одеяло подевалось. Звиняйте. Спите, хлопчики, – и Степан, вытащив из-под себя одеяло и укрывшись, пристроился на постой.
Ещё через час Лёвчик проснулся от того, что кто-то по нему бесцеремонно прыгает. Открыв глаза, он увидел, что в этот раз хозяйский петух проверял свою территорию, о чём громко возвещал кукареканьем, перебудил уже всех спящих, кроме Степана. В петуха начали бросать подушки, чтобы он уже убрался с чердака, но чёртова птица не унималась. С возмущённым кудахтаньем петух перелетал с одного на другого, но его гнали отовсюду – пришлось всё же покинуть чердак. Разбуженные ребята укладывались вновь, но не все смогли заснуть. Солнце понемногу поднималось, и чердак наполнялся светлыми лучами, пробивающимися сквозь щели стенок. С каждой минутой лучи становились всё ярче. Лёвчик выглянул вниз. Вчера они поднимались на чердак, когда уже стемнело, поэтому не могли видеть то, что он увидел сейчас. Внизу было зелёное поле пшеницы, а за ним петляла неширокая речка, впереди несколько деревьев и опять поля, окрашенные в красно-розовый свет восходящего солнца. Лёвчик замер, поражённый такой простой и естественной красотой деревенского утра. Понемногу к картинке стали добавляться и звуки. Петухи уже давно будили обитателей села, но сейчас к этому добавились ещё звуки коровьего стада: они мычали, призывая доярок освободить их от переполнявшего молока. Лёвчик услышал ещё один новый звук и, присмотревшись, увидел гусиный выводок, с кряканьем следовавший за гусыней в сторону реки. На лугу, примыкавшем к полю, паслись стреноженные лошади. Они фыркали и смешно передвигались на спутанных ногах. Внизу хрюкали поросята. Вышла баба Тоня, задала поросятам корм и пошла ставить тесто на блины. К восьми часам уже всех подняли. У рукомойника и у туалета образовались очереди. Их уже ждали горячие блинчики со сметаной или с мёдом. Несколько жирных мух крутились над тарелками, и их всё время кто-нибудь отгонял свёрнутой газетой. Из закопчённого чайника наливали кипяток в гранёные стаканы. Заварочный чайник стоял тут же, и каждый мог долить по вкусу. Ещё один медный чайник стоял на плите. На столе лежали ещё пара нарезанных караваев, и колбасы, и сало, оставшиеся от вчерашнего угощения. Скоро на стол поставили большую миску с отварным картофелем в мундире, и желающие, обжигая пальцы, выхватывали картофелины, стукая по ним кулаком, дабы немного сплющить. Считалось, что сплюснутая таким образом картофелина становится вкуснее. Обжигая кончики пальцев снимали с картошки кожуру, макали в соль, отправляли в рот и иногда даже выплёвывали подальше от обожжённого языка. Картошку макали в сметану, дули на неё, некоторые ели даже с кожурой. В общем, этим утром блины и картошка ушли просто на ура. Закончив завтрак, стали грузиться. Вдруг внезапно небо затянули свинцовые тучи и начал капать дождь. Водители начали подгонять пассажиров.