Мастер и Воланд

– В вопросах религии.

– Помилуйте, Николай Ефимович, что вы говорите, они даже арестовывали архимандрита Тихона, потому что он не согласен с политикой коммунистов.

Другой сотрудник добавил:

– А взрывы храмов? Они даже это засняли на кино.

– Значит, коммунисты уверены, что действуют правильно, – сказал редактор, – у них свое видение, свои убеждения.

Тут Михаил пояснил:

– Христианство – это не идеология, это нравственные проповеди о добре, о любви к ближнему. Почему коммунисты так ненавидят религию? Они хотят завладеть душами людей, а религия им мешает. Поэтому они обливают ее грязью.

– Может, и так, – сказал редактор, – давайте работать. Итак, Михаил, у тебя есть тема, занимайся. А вы, двое, куда собираетесь?

Булгаков покинул кабинет. Выйдя из здания с портфелем, он кинулся догнать антирелигиозную колонну комсомольцев, чтобы описать весь ход этого шествия. Затем он побывал на месте сноса еще одного храма XVII века, там была груда развалин. Старики и старушки стояли рядом и плакали. Они рассказывали Михаилу, как в этой церкви крестили их, а также их родителей и бабушек.

Когда настало обеденное время, журналист зашел в дешевую столовую, которая прежде была рестораном, с богатой лепкой на стенах и потолке, покрытую золотой краской. Там Михаил заказал тарелку борща без мяса и два куска серого хлеба.

Оттуда он зашагал в сторону Патриархии, чтобы взять интервью у какого-нибудь важного сановника. Во дворе огромного храма «Христа Спасителя» Михаил застал помощника архимандрита Тихона, старика лет семидесяти, в черном одеянии, без головного убора и длинной светлой бородой. Он давал указания двух молодым монахиням. Как только те ушли, он обратился к старцу. Тот согласился ответить на вопросы корреспондента.

– А вы не будете записывать? – спросил священник.

– У меня хорошая память.

– В таком случае, погуляем между соснами, дубами. Нынче столь тревожное время для нас, что я забыл, когда гулял тут.

– Ваша светлость, я хочу сразу предупредить, что из нашей беседы мы не всё сможем опубликовать: наш редактор опасается за газету.

– Я понимаю Вас, хотя то, что Вы осмелились явиться к нам, уже хорошо.

Около часа они вели беседу, и в конце помощник Тихона спросил:

– Я заметил, что Вы маловерующий человек, хотя к вере относитесь уважительно.

– Раньше я был атеистом, но нынче я стал чувствовать, что Россия без христианских заповедей погибнет. Хотя в загробную жизнь я не верю.

– Вы не верите, потому что оттуда еще никто не возвращался. Надо помнить, что вторая часть нашей жизни, то есть продолжение, – это духовная форма нашего бытия.

В конце беседы отец Вениамин произнес фразу, которая запала в душу Михаила:

– Если большевики отказываются от Иисуса, то ему на смену явится Сатана. Это место пусто не бывает, он тоже борется за души людей. И Сатана также будет делать добро, иначе он не сможет вести народ за собой, хотя истинные его цели – это черные дела.

ЛУНА

Ближе к вечеру Булгаков вернулся домой. Он вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. Дверь открыла жена Люся – в розовом халате, с улыбкой. Он вошел в темный коридор коммунальной квартиры, в конце которой находились общая кухня и ванная на четыре семьи. До переворота эта квартира была собственностью профессора медицины, но затем коммунисты стали отбирать жилье у состоятельных граждан и делить между рабочими, так как именно этот класс являлся опорой власти. Так, старому профессору Бирс с его женой оставили лишь одну комнату. Старики радовались лишь одному – что их дети успели сбежать в Германию. Вскоре профессор умер, и вдова осталась одна. Другие комнаты достались работнице фабрики – Варваре с пятилетней дочкой, которую мать брала собой на работу, а также две комнаты – семье милиционера с женой и сынишкой. И год назад освободившуюся комнату отдали корреспонденту Булгакову. Как оказалось, ранее эту жилплощадь занимал доцент университета Муравьев – историк, который был уволен за свои антисоветские взгляды и лишился квартиры. Когда Булгаков узнал об этом, то попросил своего редактора подыскать ему другую комнату. Остроумов возмутился: «Разве ты не знаешь, с каким трудом досталась тебе эта комната? Или забыл, где жил до этого?»

Как только супруги Булгаковы зашли к себе, он сразу бросил портфель на пол, заключил Люси в объятия и припал к ее губам. А она начала расстегивать пуговицы на его рубашке, затем скинула со своих плеч халат и молча, с лукавым взглядом, повела мужа к кровати. «Сегодня я хочу по-парижски», – сказала супруга по-французски, словно девица легкого поведения, и села на тело мужа.

– Только прошу, тише, – напомнил муж, и, как обычно, жена ответила:

– Это не в моей власти, – не знаю, как получится на этот раз.

– Ах ты, распутница! – тихо засмеялся Михаил.

– Да, я такая, – в шутливом тоне ответила она, – не зря я жила во Франции.

– Это ты у Мопассана научилась?

– Не успела, его уже не было в живых.

И оба тихо рассмеялись.

Вскоре на кухне Люси с двумя женщинами уже готовили еду. У каждого – свой примус. Сначала они лили туда керосин через воронку и начинали качать воздух, когда огонь вспыхивал. Уже затем ставили на него кастрюлю с водой и опускали туда картошку и морковь. Когда Варвара приготовила кашу и ушла к себе с кастрюлей, госпожа Бирс тихо заговорила:

– Вы знаете, у меня пропало серебряное кольцо с дорогим камнем, я забыла его в ванной комнате, а когда вернулась, то там не оказалось. Мне думается, это дело рук Варвары или жены милиционера. Как мне быть?

Не успела Люси открыть рот, как за спиной услышала злобный голос Варвары, которая стояла в дверях.

– У вас, бывших буржуев, во всем виноваты мы – пролетарии. Это вы говорите от злости, что нынче власть в наших руках. Эту историю с кольцом, я уверена, придумала это злая Баба-яга, чтобы нас очернить – мол, смотрите, какие они воришки. Мы – простой народ, нам дорогие украшения не нужны. Поняла?

– Я не желаю с Вами говорить, я разговариваю с Люси, а не с Вами.

– До революции вы глядели на нас с презрением, и теперь не можете привыкнуть, что мы управляем вами, бывшими капиталистами.

– Мой муж был профессором, а не капиталистом. И, самое главное: сначала вы научитесь как следует убирать за собой унитаз, а затем будете управлять страной.

– Сама ты вонючка, – с визгом произнесла работница, – таких, как ты, надо в тюрьму сажать, от вас нет никакой пользы.

И тут Люси прервала их ссору:

– Милые соседи, ну хватит, всё-таки живете под одной крышей, в одной стране. Не надо обижаться из-за мелочей. Всё, забудьте свои обиды.

За год жизни в этой коммуналке Люси научилась их успокаивать, иногда делая мелкие подарки соседям, тем самым располагая их к себе.

Когда Люси вернулась в свою комнату, Михаил сидел за столом и писал фельетон об увиденном. Жена поставила кастрюлю на розовую скатерть и разлила суп по тарелкам. За обедом муж рассказал о шествии на улице Маркса – блудная Мария, обнаженные комсомолки с черными лобками.

– О Господи, что творится, коммунисты совсем голову потеряли. Как можно, ведь тысячу лет это были наши святыни… Я не совсем верующая, и всё же так нельзя. Хотя в поведении этих комсомолок нет ничего странного. Сама Коллонтай – вождь пролетарских женщин – вот что пишет: теперь женщины свободны и сами решают, с кем спать сегодня и завтра. А брак надо отменить как отжившее, это капиталисты придумали. Главное в жизни – служить партии коммунистов.

– Это еще ничего! Вот что она сказала на одном из женских собраний: «Вот, к примеру, я беременна – и не знаю, от кого. И это не важно – это пережиток прошлого». Совсем с ума сошла со своей любовью к партии.

– Сегодня, после увиденного, тема религии стала для меня очень важной. Если из нашей жизни исчезнут заповеди Христа и заменят их коммунистическими проповедями, то для России наступят черные дни. Как жить без добра, без любви друг к другу?