CCP

Соратники не обижались на неинтеллигентные замечания контуженого полковника, ибо на фоне большинства других преподов , как правило, читавших лекции по истрепанным с пожелтевшими страницами тетрадкам , полковник был ярким лучом света в темном царстве отечественной науки. А потому, в отличие от остальных предметов они гражданскую оборону старались не пропускать – смешнее бывало разве что на концертах Аркадия Райкина.

Особо они любили задать полковнику каверзный вопрос: «Что делать, если начнется атомная война?» На что старый вояка без тени улыбки регулярно ответствовал следующим образом: «Лечь на живот и крепко держать яйца!»

… – С горохой! – хмыкнул Цукер.

– У них пьют пиво с вареным горохом, – постарался избавить Сурена от дальнейшей лингвистической экзекуции Виктор. – Только где его взять? И где сварить?

– Проблему нашли, – воздел к потолку указательный палец правой руки Сурен. – Я в гастрономе вчера видел. Сварить… Вон на этаже общая кухня, там электроплита здоровая, как в столовой. Бери, вари.

– Можно подумать, мы всю жизнь только и делали, что варили твою «гороху», – упрекнул соратника Арег. – Как варить? Что добавлять? Асумес – эли (Говоришь…)…

– Если вы мне скажете где этот узун – ахмах (длинный дурак – тюрк.) прячется, я сварю, – предложил сделку Сурен.

– Как только узнаем, Суро-джан, сразу скажем , – заверил Цукер, оживляясь от пьянящей перспективы. – Хеч чи мтацес (Не бери в голову). Сколько там, казначей-джан, общих денег осталось?

– Есть пока, – был немногословен Сурик, он же – держатель «общака» (перед началом практики друзья внесли в фонд ССР взносы в размере месячной стипендии – 40 руб.).

– Тогда давай червонец, пожалуйста, керосинку покупать будем, – почти как в «Джентльменах удачи» изрек Цукер. В общем, мы, втроем, за пивом, а ты – за своей «горохой».

Примерно через час гранфаллонцы вернулись с трофеями.

– Только не торопите меня, – воздел к потолку указательный палец Сурен. – Долгое дело. Гороху сперва замочить надо, потом …

– Лав – эли! Ты что будешь всю неделю свою «гороху» варить? – оборвал его Цукер, устремив свой указательный палец в сторону гастрономовского ящика, в котором красовались 20 бутылок «Жигулевского». – Гижа, ара!

Спустя несколько минут они уже расположились в личных кроватях с «Жигулёвским» в руках.

– Хорошо-то как Вася!– куда-то в потолок умиротворённо произнёс Цукер.

– А я не Вася!– умиротворённо в свою очередь изрёк Виктор.

– А, всё равно хорошо!– продолжил традиционную перекличку Арег.

– Ещё бы баб несколько, было б ещё лучше,– традиционно завершил Виктор.

– Самим пива не хватит, ну их, баб этих,– не согласился с ним Цукер.

Был ли секс в СССР?

Следует заметить, что будто в ответ на гнусные утверждения недругов социализма об отсутствии в СССР секса, эсэсэровцы рассматривали проблему отношений между полами, не избегая диалектического материализма. И не только рассматривали, но и с первого же семестра, встав на ударную, как говаривали в ту достойную пору, вахту, вносили достойный вклад в дело разрушения сей нелепой басни, безусловно, порочившей честь и достоинство резидентов 1/6 части суши.

Секс в стране Советов, конечно же, имелся. Кому как не славным эсэсэровцам было судить об этом: на весь курс из 78 человек лишь 8(восемь!) парней! «Филоложечки», как их игриво называли соратники, очаровательные, как правило, создания в мини-юбках, утомленные лингвистикой, а также штудированием произведений русских и армянских классиков литературы, посвящали свои тревожные будни отнюдь не только лишь анализу глубины творчества А.П.Чехова или Ованеса Туманяна.

Ничто человеческое им, факультетским гехецкуи, было не чуждо.

А потому нетрудно догадаться с какими далеко идущими намерениями на филфак иногда наведывались студенты какого-нибудь мехмата или физфака! Причем нередко визитеры (вот уж что в СССР было точно – так это протекционизм и блат во всем и везде) прибегали к дружескому посредничеству эсэсэровцев с просьбой привести на вечеринку сокурсниц. И следует особо отметить, что удовлетворение такого рода просьб страждущих собратьев по храму науки стало для членов сообщества едва ли не делом чести.

Избалованные вниманием прелестных сокурсниц соратники, таким образом, являлись на какую-нибудь очередную лекцию, ощущая себя едва ли не султанами в серале…

Справедливости ради нужно заметить, что при этом от превратностей учебно-воспитательного процесса, так и норовившего всячески омрачить их упоительное бытие, соратники всё же не были застрахованы. В список золотых легенд ССР вошла история о том, как Виктор был подвергнут обструкции преподшей по древнерусскому языку.

Как-то раз на лекции соратник, устроившись с симпатичной кареглазой блондинкой за последней партой в огромной аудитории, принялся срывать цветы любви (нынче это зовется на западный манер петтингом), не обращая никакого внимания ни на пожилую даму, всякое повидавшую на своем педагогическом веку, ни на остальной окружающий мир, в том числе, нимало не заботясь о необходимости вести конспект.

Минут 20 (двадцать!) спустя, когда терпение профессорши порядком истощилось (нужно заметить, что при поцелуях и страстных объятиях, а также иных безнравственных действиях, несовместимых с учебно-воспитательным процессом, парочка испускала громкие стоны, разносившиеся по всей увлечённо строчащей конспекты аудитории), она с сардонической улыбкой сделала предававшимся петтингу эпохальное замечание: « Воркуете, голубки!..», после чего до того хихикавший поток (70 студенток и 8 студентов) разразился, наконец, громким и недоброжелательным хохотом.

Нужно ли говорить о том, что в результате данного нетактичного замечания петтинг был забыт и парочка вынуждена была отдаться учебно-воспитательному процессу?!

Следует заметить, что рассматривая превратности, связанные с осуществлением учебно-воспитательного процесса, как неизбежное, под стать очередям в магазинах или толчее в городских автобусах, зло, Виктор достаточно быстро утешился и в дальнейшем уже на основы советской педагогики посредством петтинга не посягал.

Нужно также заметить и что славные обаятельные эсэсэровцы уже в первом семестре научились пользоваться своим привилегированным (султанским) положением, почти как деятели партии и правительства причитавшимся им по рангу спецобслуживанием. Так, Арег, беззастенчиво, если не цинично, эксплуатируя большое и чистое чувство, которое к нему испытывала хрупкая и нежная однокурсница, повадился водить к ней на ужин всю компанию. В честь данных культурных мероприятий Виктор, перефразируя некую песенку безнравственного содержания, даже разразился следующими виршами:

« Армишка, милое созданье!

Спешим к тебе мы на свиданье!

Если в доме горит свет,

Значит, дома папы нет!

Чап – чарап– чарап – чарели!»

Надо ли говорить, что суть воспетого свидания сводилась к быстрому освобождению чужого (особо при этом свирепствовал алчный Цукер) холодильника от излишков дефицитных продуктов?

– А что делать?– пытался бывало оправдать свои и соратников неблаговидные действия лучший футболист гранфаллона. – Бедному студенту всегда хочется кушать

Фыстана, Фыстана…

В скорбном молчании Сурен, захватив с собой кастрюльку, пакет с горохом и бутылку пива, ушел на кухню, располагавшуюся в противоположном крыле их второго этажа.

В его отсутствие жизнь в комнате, населённой исключительно эсэсэровцами, вошла было в обычное русло, а именно, под звон гитары послышалось пение Арега: «Тише, люди, ради Бога, тише…», как вдруг с улицы донёсся крик: «Тхек! Дзер мот инча катарвум (Ребята, у вас что там происходит?)?»