Страница 62 из 95
Фактически с утра 13 сентября началась «зачистка» обоих сел. Параллельно добивали уцелевших боевиков в «зеленке» между населенными пунктами. Это было непросто. Двое суток (вплоть до 15 сентября) мы выкуривали бандитов из всех щелей. Побросав оружие, они просачивались из зоны боев поодиночке и мелкими группами. Заворачивались в ковры, ползали на четвереньках между овцами в стадах, в общем, шли на все ухищрения, спасая свои шкуры. Горько признавать это, но, к сожалению, некоторым удалось уйти. В том числе и Надиру Хачилаеву. До сих пор не могу понять, как это случилось. Не исключаю, что его могли пропустить за деньги местные милиционеры. Хотя могу и ошибаться.
В целом же в Кадарской зоне была разгромлена мощная группировка боевиков – до 1000 человек. Сотни убитых и раненых, захваченных в плен. Разрушен мощный укрепрайон. Ваххабитский анклав Дагестана прекратил свое существование. Раковая опухоль была удалена с тела республики.
Оценивая успешные действия федеральных сил, надо подчеркнуть, что во многом их предопределяло на сей раз четкое взаимодействие подразделений различных силовых ведомств. И в этой связи не могу не отметить генерал-полковника М. Лабунца, руководившего подразделениями внутренних войск. Думаю, без такой опоры мне пришлось бы тогда трудно. Позже он достойно воевал в Чечне, особенно отличился при разгроме банд Р. Гелаева в селе Комсомольское. Я ходатайствовал перед главкомом ВВ и министром внутренних дел РФ о представлении к званию Героя России и генерала М. Лабунца, как и полковника В. Керского, чья бригада показала образцы воинского мужества при взятии Карамахи. Считаю, что они достойны золотых звезд.
В Кадарской зоне пришлось еще раз убедиться в надежности нашей артиллерии. И, поверьте, не ради формального долга хочу отметить в этой связи начальника ракетных войск и артиллерии СКВО генерал-майора В. Боковикова. Именно четкое управление с его стороны во многом способствовало в целом успеху Кадарской операции.
Однако, высказывая добрые слова в адрес офицеров и генералов, надо прежде всего поклониться мужеству, доблести наших солдат, отдать должное их боевой смекалке, находчивости. Меня, в прошлом танкиста, просто поразило мастерство наводчика орудия танка Евгения Капустина: как он молниеносно и точно поражал цели… В горячке боя, не дожидаясь команды, самостоятельно открывал огонь на поражение.
Помню, я заметил в бинокль, как около полутора десятка бандитов бросили свои позиции и перебежали в один из домов. Не успел сказать об этом командиру танкистов, как вдруг вижу – дом с боевиками взлетает на воздух. Точнехонько в окно положил снаряд кто-то из наводчиков орудий.
– Кто стрелял? – спрашиваю.
– Сейчас узнаю, – ответил офицер-танкист. Выяснил. – Это рядовой Капустин. Он, товарищ генерал, всегда бьет без промаха. А сегодня к тому же праздник – День танкиста.
В дальнейшем я с особым интересом наблюдал за действиями этого солдата. И ни разу он не дал повода усомниться в своем мастерстве. То попадание в окно не было случайной удачей (впоследствии он был награжден звездой Героя РФ). И такие солдаты в нашей группировке были в преобладающем большинстве. Я старался всех их представлять к государственным наградам. Заслужили ребята.
15 сентября я доложил министру обороны и начальнику Генштаба об успешном завершении операции в Кадарской зоне.
Анатолий Квашнин. Штрихи к потрету
Уже по моим дневниковым записям читатель мог понять, как тревожился при проведении Кадарской операции А. Квашнин. Звонил по пять-семь раз на дню: «Как идет дело?.. На каких рубежах?.. Что ваххабиты, как отреагировали на ультиматум?..» До того измотал допросами, требуя постоянно докладывать, что в один такой момент я не выдержал и велел своему офицеру связи: «Скажи Квашнину, что меня нет – уехал на другой участок, на рекогносцировку…»
До курьеза дошло: обстановку начальнику Генштаба докладывал начальник пресс-центра нашей восточной группировки, который лишь в общих чертах разбирался в оперативных вопросах. Кстати, надо отдать должное и НГШ, и военному журналисту. Первого не смутила такая разница в рангах (главное – обстановку знать), а второй довольно грамотно и четко выступил в роли «полководца».
Позже, когда схлынула горячка боя, я мысленно посочувствовал Квашнину: днюет и ночует в Генштабе, рвется на передовую (а дела не отпускают), хочет знать, что творится на местах, переживает за исход дела… Еще неизвестно, как бы я вел себя на его месте. Может, не семь, а семнадцать раз в день звонил бы на командный пункт!..
Тут сплелись воедино и душевная тревога Квашнина, и его дотошность, желание быть в курсе…
Помню, еще в первую войну я столкнулся с этими его качествами при планировании операции в горах. Анатолий Васильевич посмотрел на карту, ознакомился с моим решением и засомневался:
– Здесь надо по-другому… – начал корректировать мой план.
– Но я там был, товарищ командующий, – говорю, – мне на месте виднее…
– Нет, тут мне твой вариант не нравится, – продолжал настаивать на своем Квашнин.
– Ну, тогда идите сами командуйте моей группировкой, – вспылил я. – Менять план не буду.
– Что ты взъерепенился? – спокойно отреагировал он на мой демарш. – Давай все же разберемся…
Кончилось все миром. Решение мое после доработки (с учетом его замечаний) было одобрено и утверждено, хотя в тот момент, как мне кажется, он еще не доверял мне до конца. Поверил, когда задуманная операция прошла достойно: задачу войска выполнили успешно, потеряв двух солдат, а противника наголову разбив.
Квашнин, несмотря на естественную для его положения требовательность и жесткость, был терпим к мнениям других. С ним можно было спорить, отстаивая свою точку зрения.
Я познакомился с ним в 1973 году в Москве. Мы учились в Академии бронетанковых войск на одном курсе, и нас, слушателей, поражало глубокое знание Квашниным военного дела. При том, что он не заканчивал военного училища, был «из пиджаков» – так в армии называют тех, кто пришел на службу после гражданского вуза, имея за плечами лишь военную кафедру.