Страница 68 из 92
В том, что это остров Пасхи, Роберт почти не сомневался, ведь плато, на котором он стоял, было явно тем же самым. Но что случилось с горой Поике, куда делась Теревака и почему океан с одной стороны несколько ближе, чем должен быть, а с другой существенно дальше?
Молодой человек повнимательнее присмотрелся к вершине горы, потом снял рюкзак и сел на траву. Даже если этот вулкан начнет извергаться прямо сейчас, времени вполне хватит вернуться на свой остров, где все три вулкана давно потухли. Значит, можно без суеты осмотреться и обдумать, куда и в когда его занесло и что делать дальше. Именно в такой последовательности, то есть сначала юноша решил определиться во времени и быстро припомнил все, что он знал про историю острова Пасхи – он решил исходить из того, что это именно тот самый остров.
Итак, остров Пасхи возник в результате последовательного извержения трех вулканов, причем самый первый, Поике, пробудился довольно давно, не менее миллиона лет до нашей эры. А по другим источникам, вообще не менее трех. Потом произошло извержение Рано-Као. И уже совсем недавно, примерно за двести тысяч лет до появления здесь первых аборигенов, произошло третье извержение, в результате которого возникла гора Теревака, а остров приобрел современный очертания.
Так вот, никакой Тереваки тут точно не было. Более того, сколько Роберт ни глядел на запад, в том числе и в бинокль, Рано-Као он тоже не обнаружил. Значит, этого вулкана тоже еще нет, или, в крайнем случае, он пока еще настолько мал, что его не видно из-за леса. Выходит, меня закинуло на миллион или более лет назад, прикинул Роберт. В плейстоцен, причем ближе к началу. Тогда косяком шли оледенения, и, значит, уровень океана может быть значительно ниже, чем в двадцать первом веке. Понятно, почему на юге океан отступил так далеко. Да и прохладно тут сейчас по сравнению с тем миром, что юноша недавно покинул. Опять же в лесу есть деревья, похожие на сосны, а раньше (или, наоборот, позднее) их не было совсем. Пожалуй, надо исследовать остров, причем ничто не мешает начать это прямо сейчас.
Роберт несколько удился в принципе несвойственной ему торопливости. И вообще он чувствовал себя как-то странно. Его буквально переполняла энергия, и он сидел как на иголках. Хотелось бегать, прыгать, даже орать что-нибудь нечленораздельное - в общем, вести себя прямо как обезьяна, которая только что слезла с дерева, отчего возгордилась, почувствовала себя человеком и теперь искала только дубину поздоровее, чтобы крепко сжать ее в волосатых лапах, издать воинственный визг и начать прогрессировать.
Еще только начиная переходы на остров Пасхи, Роберт заметил, что вроде бы он там чувствует себя лучше, чем в двадцать первом веке, но отнес это к влиянию чистого воздуха и вообще неизгаженной экологии. Хотя, конечно, все странности это не объясняло. Например, почему в девятом веке (Роберт считал, что на его острове сейчас именно девятый век) похожий по размеру синяк сходит в полтора раза быстрее, чем в двадцать первом?
Так вот, сейчас он чувствовал примерно то же самое, но в гораздо большей степени. Пять миль до океана молодой человек преодолел чуть ли не бегом. По лесу! С довольно тяжелым рюкзаком! И совершенно не устал, только есть захотелось. Кроме того, спускаясь с плато, юноша рассадил руку о какой-то острый камень. Естественно, он не растерялся, а, быстро достав аптечку, продезинфицировал и перебинтовал рану. Она почему-то весь день чесалась, хотя раньше такого не происходило. На всякий случай вечером Дюваль разбинтовал руку, чтобы посмотреть, не началось ли там какое-нибудь воспаление. И замер, удивленный.
Никакой раны он не увидел. На ее месте был малозаметный шрам, на вид – примерно двухнедельной давности.
Через двое суток и он исчез. Как, впрочем, и все остальные шрамы и шрамики, которыми молодой человек успел обзавестись за свою недолгую жизнь.
За эти пару дней Роберт смог более или менее изучить вариант своего острова в далеком прошлом. В первый день он дошел от горы Поике до крайней западной оконечности, а во второй исследовав остров по береговой линии, отмахав за день миль тридцать. Вот тут он уже устал, но совсем немного. И эта усталость была приятной.
Сидя у потрескивающего костра, Роберт лениво размышлял о неизведанных пока тайнах своего острова, когда его внимание привлекла странная веточка, лежавшая футах в шести слева. Но вставать, чтобы взять ее и рассмотреть повнимательней, было лень. Вот если бы она лежала поближе и до нее можно было дотянуться, не вставая…
Веточка вдруг двинулась к молодому человеку. Ба, да это палочник! Но какой же крупный – почти десять дюймов в длину. Во времена, которые Роберт условно считал девятым веком, таких насекомых на острове Пасхи не водилось. А вот за миллион лет до нашей эры – почему бы и нет? Птиц тут пока не очень много, а нелетающих, похоже, нет вообще. Видимо, еще не успели в райском месте разжиреть и облениться до потери крыльев. Птицам ведь нужно довольно много времени для того, чтобы прийти выводу о ненужности полетов. Типа, зачем, когда крылья только мешают ковыряться в земле? К тому же с высоты можно и упасть, а из норы при всем желании не получится. Да, птицам потребовалось около миллиона лет… а человечество прекрасно успело за сто с небольшим. В начале двадцатого века оно стремилось в небо, в середине – в космос, а в двадцать первом куда? К кормушке! Какой еще космос, когда и на земле очень даже неплохо! Ну, не всем, разумеется, а только гражданам цивилизованных стран. И средства лучше пустить на увеличение социальных выплат, чем вкладывать их в космос, то есть пускать по ветру.