Страница 8 из 12
В ожидании поездки у меня были некоторые опасения, в основном потому, что Рагга неожиданно пропала на несколько недель.
Я пребывала в полной неизвестности, где буду жить, и встретит ли она меня, и вообще – состоится поездка или нет. В самый последний момент она закидала мою электронную почту сообщениями, но я все еще не знала, где остановлюсь. В гостинице? На диване? В кровати с одним из моих студентов?
Но новости были хорошими. Рагга проводила меня в квартиру на верхнем этаже своего дома, всего в нескольких шагах от церкви Супермена. Каждые пятнадцать минут звонили колокола, часто напоминая нам, что мы куда-то опаздываем. Внутренние часы Рагги никуда не спешат.
В общем коридоре царил характерный затхлый запах разнообразных жизней. Странные специи, масла, духи и еще один аромат, в котором я в конце концов опознала запах ног. Рядом с каждой дверью стояли небольшие полки для обуви. Некоторые были пусты, другие – переполнены. Я представила себе, как зимой здесь громоздятся высокие кучи ботинок и сапог. На каждой лестничной площадке окна с кружевными занавесками позволяли заглянуть в мир задних двориков – на террасы, балконы и дворы, которыми пользовались довольно редко.
Было еще рано, не пробило и восьми утра. Оставив мои вещи, мы обогнули здание и сели на скамейку перед любимым кафе Рагги, до открытия которого оставалось несколько минут. В такое время здесь в основном были сонные школьники, их родители и коты. Много котов. Глазеющих на нас из-под машин. Греющихся на солнышке. Неспешно прогуливающихся по тротуару. Вызывающе подергивающих хвостами в нашу сторону. В Рейкьявике коты повсюду. Сидя на этой скамейке, я узнала еще кое-что – оказывается, Рагга не страдала метеоризмом, это слишком большое количество серы в системе водоснабжения города. Весь Рейкьявик пахнет – ненавязчиво, периодически, бесспорно – тухлыми яйцами.
Листья только начинали опадать, и в воздухе ощущалась та самая осенняя прохлада, как в начале учебного года. К декабрю у них останется всего четыре часа и семь минут дневного света – у нас же в распоряжении будет целых шестнадцать часов. Во время пребывания в Исландии я поймала себя на том, что снова и снова возвращаюсь к мысли: «На что похоже это место зимой?» Представляла улицы, окутанные мраком и снегом. Должно быть, это идеальное место, куда можно прийти после тяжелого расставания, затаиться и предаться своему горю. Затем наступает лето, и к июлю придется столкнуться с противоположной проблемой: Исландский солнце, которое никогда не заходит. Оно просто переходит в режим сумерек на несколько часов, а затем вновь поднимается над горизонтом.
Исландский язык – эта великолепная, богатая, сложная, абсолютно непролазная мешанина древнескандинавских звуков. На письме он выглядит так, будто кошка случайно прошлась по клавиатуре.
Вот кафе открылось, и мы перекочевали внутрь. Меню было непостижимой головоломкой. Я не нашла ничего, что можно было бы, если убрать точки и закорючки, определить как «ка-пучино». Смотреть на цены также не имело смысла, поскольку 1 króna равнялась примерно 0,00886 доллара США. Выбрав что-то наугад, я спросила у Рагги, вкусно ли это что-то. «Конечно! Ага!» – сказала она. Стоило это что-то 500 krónur.[15] Мой брат предупреждал меня, что в Исландии все дорого. Никогда раньше я не платила 500 чего-бы-то-ни-было за кофе, но мой мозг, затуманенный сменой часовых поясов, был неспособен производить математические вычисления.
Мы сидели за столом, переделанным из старой ножной швейной машинки. Рагга пододвинула к себе поднос с лаками для ногтей, которые предоставлялись всем посетителям кафе. Я видела это в ленте Instagram у некоторых туристов. В ожидании заказа она намазывала что-то горчично-желтое на свои короткие ногти. Играла музыка, и время от времени кто-нибудь подходил к проигрывателю, чтобы поменять пластинку. Мы прослушали Talking Heads, Дебби Харри, а потом – The Beatles. Я разглядывала длинные ноги в разноцветных колготках и ботильонах на невероятно высоких каблуках – обычная обувь большинства женщин в этом городе, – как за другими столиками они покачиваются в такт музыке.
Эти люди совсем не походили на тех, кого я обычно встречаю в своем городе, даже в любимой инди-кофейне. Это были великолепные, элегантные, искусно созданные представители рода человеческого. Нежные вкрадчивые голоса, эффектная внешность – женщины выглядели как шведские супермодели, получившие Нобелевскую премию, а мужчины – как реинкарнация викингов, но в джинсах в обтяжку и высоких кроссах Converse. И неважно – кто это был, какими бы лохматыми ни были волосы, какими бы геометрическими ни были очки, – на всех была одежда из шерсти. Не из нежной и тонкой итальянской шерсти, а из толстой, грубой, исландской, связанной в объемные свитера. Такой свитер называется lopapeysa, и это национальное достояние. У каждого есть хотя бы один – и у грузчиков, и у мусорщиков, и у матерей, у хипстеров и стариков. Я не встречала собак в подобных свитерах, но это еще ничего не значит.
Было бы гораздо романтичнее считать, что лопапейса существует со времен викингов, но этот культовый стиль на самом деле был изобретением двадцатого века. Никто точно не знает, как именно это началось, но толстый свитер с красочным рисунком вокруг кокетки, а иногда вокруг талии и рукавов, стал популярным в 1950-х, примерно в то же время, когда мои бабушка и дедушка впервые ступили на этот остров.
Бабушка словно обезумела от этой шерсти и набила свой чемодан доверху готовыми свитерами и мотками исландской шерстяной пряжи, из которой навязала своим внукам удивительно грубые, колючие lopapeysur – множественное число от lopapeysa. Один из таких свитеров она носила каждый день, несмотря ни на что, независимо от времени года. Даже в старости это была такая постоянная часть ее гардероба, что систематически приходилось штопать манжеты из-за ее навязчивого чесания запястий. Я чуть было не привезла один такой свитер с собой в Исландию, но решила не рисковать, чтобы не потерять его. Lopapeysa стал символом национальной гордости после экономического краха Исландии в 2008 году. К тому времени, когда я оказалась там в 2012 году, они были повсюду.
Подождав, пока высохнет лак на ногтях, и хорошенько заправившись кофе, мы с Раггой отправились на пешую экскурсию по городу. По узким улочкам Laugavegur и Bankastræti мы зигзагами перебегали от витрины к витрине. Казалось, Рагга знакома со всеми, кто встречался нам на пути. «Мой двоюродный брат», – говорила она, махая рукой какому-то мужчине на другой стороне улицы. «Мы давно знакомы» – это еще о ком-то. «Это известный модельер», – указывая она на женщину, с которой мы столкнулись у входа в какое-то здание. Или – «это сестра моего бывшего мужа». Я пошутила, что она похожа на мэра Рейкьявика. «Не, он гораздо круче, – сказала Рагга. – Он участвовал в нашем последнем гей-параде, разодетый в пух и прах».
Можно было подумать, что автомобили тут никуда не торопятся. Они останавливались, как овцы, чтобы уступить нам дорогу. Как бы, наверное, растерялся исландец, столкнувшись с водителями – сигналящими, эгоистичными, нетерпеливыми – в столице какого-нибудь штата в США.
Я спросила, далеко ли мы ушли от дома, и Рагга ткнула пальцем в табличку с названием, судя по всему, нашей улицы. Там было написано Skólavörðustígur. Я даже не стала просить ее произнести это слово и не стала записывать. Зазубрила наизусть первую часть «Skóla», а остальную часть слова произносила, добродушно подшучивая сама над собой, как плохая пародия на шведского повара из «Маппетов».
Невозможно себе представить, насколько зашкаливает наш индикатор опасности, пока не попадешь в такое место, как Исландия. За все время пребывания там я видела только одного полицейского.
Ну да, на стенах и заборах действительно были граффити, но это всегда было яркое и красочное художественное украшение. А подростки с пирсингом, вчетвером перегородившие весь тротуар, все же расступились, пропуская меня.
15
3,5 доллара США.