Чудовища рая

Носилки занесли в здание медицинского центра, и фургон укатил прочь. Толпа тут же начала расходиться по домам. Представление окончилось.

— Черт, да он же совсем еще мальчишка. Подросток, — проговорил расстроенный Даниэль.

Коринна лишь пожала плечами.

— Обыденная жизнь Химмельсталя. Хуже всего то, что к ней привыкаешь. Поначалу я думала, как же это ужасно. Теперь только и радуюсь, что жертвой оказалась не я. Еще начинаю волноваться, к чему может привести произошедшее кровопролитие. Будет ли кто-нибудь жаждать мести. Порой подобные события запускают настоящую цепную реакцию насилия. Хотя вот этот случай, скорее всего, обычное изнасилование. За ним ничего не последует.

Даниэль сжал кулаки.

— Я сваливаю отсюда, — прохрипел он. — Это хуже сумасшедшего дома. Хуже тюрьмы. Завтра же поговорю с доктором Фишером.

— Попытка не пытка. Спасибо за ужин, кстати. Уж и не помню, когда в ресторане была. Одной ходить не в радость, а компанию составить мне было некому.

— Я провожу тебя домой.

— Ты вовсе не обязан.

— Нет, обязан. Нечего тебе идти в деревню одной.

— Если будешь меня провожать, то потом придется возвращаться одному. Лучше мне сейчас пойти, пока в деревню направляются и другие. Так я буду не одна. Спокойной ночи, и спасибо за вечер.

Коринна торопливо обняла его и поспешила за спускающейся по склону группой людей. Оказавшись в нескольких метрах от них, она замедлилась и дальше так и держалась за ними на благоразумном расстоянии. Какая же она смелая, подумал Даниэль, глядя ей вслед.

— Сходили вдвоем в ресторан? Умно.

Он повернулся и увидел Саманту, стоящую возле кустов с сигаретой. Вероятно, она находилась там уже некоторое время, но из-за скопления народа он ее и не заметил. Теперь же только одна Саманта и осталась.

На этот раз она обошлась без косметики и была одета в широкие джинсы и спортивную куртку из полиэфира. Со своей короткой стрижкой она здорово смахивала на подростка, поджидающего на углу свою компанию.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что с твоей стороны было весьма осмотрительно выбрать ресторан. Избегаешь пивную, так ведь? Я бы тоже не стала пить пиво, если подает его она.

— Кто?

Саманта глубоко затянулась сигаретой и лукаво уставилась на Даниэля сквозь облако дыма. Запрокинула голову, наигранно выставила локоть и покачала рукой. Наконец медленно произнесла:

— Дзинь-дзинь.

Коринна по-прежнему продолжала выступать в образе пастушки, однако Даниэль уже какое-то время не появлялся на ее представлениях. Он подумал о ее подтянутом, мускулистом теле и молниеносной реакции во время ударов по груше. Ее тайной сильной стороне, столь далекой от издевательской пародии Саманты.

Он повернулся было к женщине спиной, чтобы направиться в коттедж, но вдруг передумал. Внезапно его разобрало любопытство, и он не смог удержаться от вопроса:

— А почему ты не стала бы пить пиво, которое она подает?

— Из-за того, что она сделала.

— И что она сделала?

— Так ты не знаешь?

Саманта прислонилась к фонарному столбу, уставилась в темноту и напустила на себя глубокомысленный вид.

— Хм. Может, мне и не стоит говорить тебе. Ну а вдруг разрушу твой идиллический образ маленькой пастушки?

Даниэль понял, что у нее так и чешется язык все рассказать, и просто стал ждать.

— Ладно, — действительно не выдержала Саманта. — Она травила младенцев.

— Врешь.

— Она работала детской медсестрой. Что-то добавляла в их бутылочки.

— Не работала она никакой медсестрой. Она была актрисой.

— Сначала да. Потом как-то раз забеременела, у нее произошел выкидыш, и после этого забеременеть у нее уже не получалось. Тогда-то она и свихнулась на младенцах. Устроилась в родильное отделение. Работала там в сверхурочное время. Вязала одеяльца и одежду для малышей. Только там и торчала, даже на выходные не уходила. А когда дети начали дохнуть как мухи, началось расследование. Она успела отравить девятерых младенцев, прежде чем ее поймали.

Даниэль сглотнул. Ему вспомнились слова Коринны, что больше всего в долине ей недостает детей.

— Но какого хера? — пожала плечами Саманта. — Как там преподобный Деннис выражается в своих рассылках? «Не нам судить». Вернее и не скажешь. Ты же не осуждаешь, правда? Вот и я тоже. Только вот поданное ею пиво пить не стала бы. Это не осуждение. Всего лишь инстинкт самосохранения, чистейший и простейший, блин!

Женщина в последний раз жадно затянулась сигаретой, отбросила ее в кусты и плавно двинулась через лужайку.

42

Ветер оказался на удивление слабым. Откуда-то из-за медицинского центра доносился приглушенный металлический рокот, о происхождении которого оставалось лишь гадать, а вдалеке шумел двигатель автомобиля охранников, объезжающего долину по бесконечному кругу. Но то были единственные звуки, нарушающие тишину.

Марко не выказал никакого удивления, когда после ночного обхода Даниэль снова вышел наружу. По обыкновению привалившись к стенке своего коттеджа, он вяло поднял руку в молчаливом приветствии. Даниэль ответил ему тем же, затем быстро двинулся вниз по склону.

Пробираясь через лесок между территорией клиники и деревней, он размышлял над тем обстоятельством, что эта его прогулка чрезвычайно опасная, абсолютно излишняя да и вообще совершенно не в его духе. Запросто можно было и подождать до утра. Разговор с Коринной вовсе и не был таким уж неотложным.

Тем не менее его желание определенности — и определенности немедленной — оказалось сильнее любых страхов. Даниэль мог припомнить лишь один подобный случай в своей жизни, когда он вот так же жаждал прояснения истины. Едва лишь заподозрив, что Эмма, его бывшая жена, завела на стороне роман, он взял выходной и все утро исступленно перерывал ее ящики и обшаривал карманы, а затем выследил ее на свидании с любовником. Он помнил, сколь безрассудными и низкими представлялись ему собственные действия, но также и испытанное им лихорадочное возбуждение и, более всего остального, ощущение безотлагательности.

Пробежав трусцой по узким и слабо освещенным деревенским улочкам, Даниэль взлетел по лестнице к лофту Коринны.

— Это я, Даниэль! — прокричал он, чтобы не напугать девушку стуком.

Когда Коринна в конце концов открыла дверь, по лицу у нее сбегали влажные дорожки, будто она плакала. Затем, однако, до него дошло, что это пот, а нахмуренный лоб выражает раздражение по поводу прерванной тренировки. На ней были только шорты да майка, из колонок раздавалась латиноамериканская музыка, а под мышкой девушка держала боксерские перчатки.

— В чем дело? Что-нибудь случилось? — бросила она.

— Нет. Просто нужно поговорить.

— Сейчас?

— Сейчас.

Коринна впустила его.

— Не подождешь десять минут?

Даниэль кивнул и уселся на диван. Отхлебнув воды из-под крана, девушка снова натянула перчатки и возобновила тренировку. Ее костюм пастушки висел на стене, выстиранный и отутюженный.

Он стал наблюдать за ее атаками на грушу. Коринна что-то ожесточенно бормотала себе под нос, словно бы разговаривая с воображаемым противником, и теперь Даниэль уже и не понимал, слезы или же пот струится по ее щекам — возможно, впрочем, и то и другое вместе. Ее освещал подвешенный к потолку прожектор, остальная же комната была погружена во тьму, не считая красных, зеленых и синих огоньков гирлянд.

У Даниэля возникло ощущение, будто его оставили в комнате, где только что завершилась вечеринка, но вот-вот должно было произойти кое-что еще. Некое незапланированное афтерпати для нескольких избранных.

Сердце у него по-прежнему заходилось после стремительного броска и необъяснимой мучительной тревоги, и мысли его вновь обратились к Эмме и последним жутким неделям их брака. Тогда он выдавливал из нее правду, словно зубную пасту из тюбика, однако, как бы сильно ни нажимал, неизменно оставалась малость, до которой ему никак было не добраться. Он выследил жену, поймал с поличным, все ей предъявил. Потом настало облегчение и боль от выясненной правды. И досада, что правда известна все-таки не вся.