Страница 5 из 11
— Обговариваю детали контракта, — окликает её Гермиона, демонстративно закатывая глаза. Амелия кивает и заставляет себя рассмеяться.
И как только она отворачивается, Гермиона резко хватает пергамент. В этот момент ей не хочется анализировать свои эмоции. Не хочется думать о том, почему она может быть такой нетерпеливой. Даже взволнованной. Нет, она не станет думать об этом.
Насколько же ты высокомерна, Грейнджер. Так уверена в себе? — насмехаются его каракули. — Что заставляет тебя думать, что ты когда-нибудь сможешь научить меня, прежде чем иметь возможность увидеть его?
Она пытается не обращать внимания на то, как громко рычит, заставляя уголки пергамента распрямиться, чтобы нацарапать свой ответ. Её перо раз или два рвёт растрепавшийся материал.
О, я могу научить тебя, Малфой. Держу пари, это займет у меня меньше суток.
И, возможно, она отсылает его слишком быстро. Возможно, он вышел на встречу. Возможно, письмо перепуталось с сотнями и сотнями других, летающих рядом. Или, возможно, он игнорирует. Но его ответ приходит только через несколько часов.
Она уже заканчивает собираться, стараясь не думать об этом. Ещё больше стараясь не чувствовать разочарования, потому что это… ну, это просто смешно.
Но как только она решила переступить порог кабинета, его ответ действительно бьёт её прямо в нос.
И Гермиона благодарит небеса, что Амелия уже ушла, потому что никто не должен видеть, как она распрямляет этот сморщенный комок, некогда самолётик.
Что-то нервное или нервозное трепещет в животе, когда она смотрит на его слова, но видит что-то необъяснимое.
Докажи это.
Глаза пробегают по тёмным каракулям раз, другой, третий, пытаясь каким-то образом выявить его намерения из чернил.
Она проводит рукой по волосам, уже взъерошенным и спутанным оттого, что весь день возилась в них нервными пальцами. Он серьёзно? Или он шутит? Может быть он считает, что это просто блеф? Не может же он…
Глаза зацепляются за угол страницы, где та сильнее измята и согнута, так она замечает, что и на обороте что-то написано.
Переворачивает бумагу так быстро, нижняя половина отрывается начисто.
Да, — он написал. — Я серьёзно.
Её дыхание сразу становится прерывистым, нервно вырываясь из горла. Нет пометок ни о времени, ни о месте, а значит, она может только предполагать, что он имеет в виду сейчас. Прямо сейчас.
И она…
Что ж…
Чёрт, думает она.
Теперь это полный провал.
***
Она стучит дважды. Тихо.
Потому что теперь она уверена, без всяких сомнений, что это худшая идея, которая у неё когда-либо была. Точно так же, как она уверена, что в любую минуту сердце может выпрыгнуть из груди и мокро шлепнуться на пол возле кабинета Малфоя.
По крайней мере, ему придётся прибираться.
— Полагаю, ты всё ещё не Феликс? — сухо спрашивает он. И будь он проклят за то, что каким-то образом нашёл всю эту ситуацию забавной.
— Нет, — хрипит она. Конечно, это походит на карканье. Не тот уверенный в себе, волевой, женственный голос, который ей следовало бы использовать. Нет, конечно, нет.
На этот раз Малфой сам открывает дверь. И снова на неё обрушивается запах его одеколона, который взрывной волной преследует её, вырвавшись из кабинета.
— Хорошо, — коротко говорит он, оглядывая её с ног до головы. — Феликс мне не очень нравится.
И что это должно означать?
Она моргает, глядя на него. Сегодня он весь в чёрном. Она не уверена, почему отмечает это.
— Собираешься стоять здесь и глазеть весь вечер? — протягивает он.
— Если только ты не убёрешься с дороги. — язвительность, по крайней мере, срабатывает автоматически, когда он оказывается рядом. И слава богу за это, потому что остальная её часть почему-то подтормаживает.
— Прошу? — с наигранной вежливостью предлагает пройти внутрь.
Она усмехается и заставляет себя нырнуть под его руку, шагая с легкой небрежностью.
Взгляд задерживается на столе, когда она слышит, как закрывается дверь, там обнаруживается маленький портрет Нарциссы и больше ничего личного. Только груды пергаментов. Перья. Пакетик мятных леденцов.
И одна странная, изящная на вид чайная чашка, которой она раньше не замечала. Она не вяжется с остальными предметами.
Это белый фарфор с маленькими золотыми и розовыми завитушками на таком же блюдце. И это так обезоруживает — найти подобную вещь на столе Малфоя, что она подсознательно тянется к ней.
Раздаётся шлепок, с которым его рука перехватывает её запястье. И вот она уже чувствует жжение там, где соприкасается их кожа.
Она резко втягивает воздух, инстинктивно отшатываясь от стола ближе к нему.
Малфой так же быстро отпускает руку, делая два шага, чтобы отсечь её от своего стола. Смотрит на него широко раскрытыми глазами, заложив руку за спину, где как она чувствует, всё ещё расцветают красные отпечатки его пальцев.
— Что не так с…
— Не трогай вещи, которые тебе не принадлежат.
Её удивляет резкость в голосе. Она пытается скрыть своё потрясение фырканьем и презрительным взглядом.
— Чайную чашку, Малфой? Ты серьёзно?
— Особенно её.
Она фыркает, пытаясь вернуть себе небрежный вид, и плюхается в жёсткое кресло.
— Это из разряда богатенькие мальчики и их игрушки? — усмехается она, закидывая ногу на ногу.
Медленно жесткость исчезает с лица Малфоя, оставляя после себя саркастическую маску.
— О, я люблю свои вещи, Грейнджер. Ты не ошиблась. — он долго смотрит ей в глаза. Достаточно долго, чтобы по-настоящему выбить её из колеи. Затем он отступает в сторону, давая ей снова увидеть чашку.
— Но это единственное, что я люблю, и к чему даже я не прикоснусь.
У неё в груди поднимается волна предательского любопытства, когда он садится за стол.
— Почему?
С лёгким раздражением Малфой отвечает:
— Потому что это убило первых трёх человек, которые попытались. — он откидывается на спинку стула и скрещивает ноги, закинув лодыжку на колено.
Её брови взлетают вверх. — Она проклята?
Его взгляд расчётлив. Он ждет мгновение, прежде чем кивнуть. — Единственное проклятие, которое я ещё не смог сломать.
Тогда какого чёрта он держит это на своём столе, психованный ублюдок?
— И ещё она моя любимая, — добавляет он, кривя тонкие губы.
Гермиона ёрзает на месте, потому что его тон странный. Тёмный. Сложный.
— Почему? — снова спрашивает она, уже мягче.
Взгляд Малфоя, кажется, обостряется с каждой секундой. Проникая сквозь её глаза и копая всё глубже, как будто он пытается осмотреть её голову изнутри. — Мне нравятся вещи, которых я не понимаю.
Она позволяет себе смотреть на него лишь на мгновение дольше, прежде чем чувствует, что действительно может что-то потерять. А что именно, она не понимает. Тогда, отведя взгляд, начинает разглядывать свои чулки.
Теперь, конечно понятно, почему он выбрал специальность Разрушителя Проклятий. Работа полная загадочных, бессмысленных вещей.
Требуется собрать всю волю в кулак, чтобы сосредоточиться на текущем вопросе, но каким-то образом ей удаётся откашляться и сказать:
— Патронус — сложная штука.
— О, я знаю всё о Патронусе, Грейнджер. — он наклоняется вперед, уперевшись локтями в стол. — Я просто не могу его вызвать. Жаль, если ты проделала весь этот путь в надежде до смерти заучить меня своими лекциями. Одного Флитвика было достаточно.
Она пытается выпрямить спину в этом ужасном, неудобном кресле, чтобы показать, что её ни капли не задевают его слова.
— Практический метод — это единственный способ научиться заклинанию. Будь уверен, ты услышишь от меня очень мало теории.
Он ещё больше наклоняется вперед.
— Обещаешь?
Её глаза напрягаются. Она быстро поднимается и достаёт палочку. — Если ты пообещаешь не быть занозой в заднице.
Малфой демонстративно откидывается на спинку, как будто само слово дунуло на него порывом ветра. — Сквернословие. Боже, боже. У Золотой девочки грязный рот. Кто бы знал?