Христофор Колумб

Вскоре испанский кормчий неожиданно умер, унес в могилу тайну неизвестного острова, вынесших к нему течений. Он скончался в доме Колумба, дневники с расчетами пилота достались Христофору. Смерть изможденного моряка, чудом достигшего земли, выглядела естественной и закономерной. Обычно две трети команды судов дальнего плавания болели цингой, от которой умирало до половины матросов и офицеров. О смерти Алонсо Санчеса не вспоминали до тех пор, пока Колумб не предложил Жуану II послать экспедицию на запад. Злые языки обвинили капитана в умышленном убийстве соперника с целью возглавить флотилию.[38]

Я не берусь судить о поступке Колумба, ибо не знаю, был ли он в действительности. О морских течениях южнее Канарских островов, уносивших корабли на запад, знали плававшие в Африку португальские моряки. Принимая участие в гвинейской экспедиции 1483–1484 годов в Сан-Жоржи-да-Мина, Христофор слышал о них. Северное течение из моря Мрака к берегам Европы тоже было известно давно. Оно выносило к Азорским островам стволы незнакомых деревьев, обломки лодок с трупами краснолицых людей. Алонсо Санчес подтвердил то, что знали моряки. На карте Тосканелли на широте Азорских островов около пятидесятого градуса западной долготы находилась Антилия, в том месте, где плавал испанский кормчий. Многолетний опыт португальских моряков, собственные наблюдения Колумба позволили ему найти правильную дорогу на запад.

«Уже сам по себе выбор генерального курса – до Канарских островов на юг и далее на запад – был решением гениальным, – замечает Я. Свет. – Лучшей дороги из Испании в тропические области Нового Света не существует. От берегов Пиренейского полуострова к Канарским островам следует очень сильное Канарское течение. Сразу же к югу от этих островов оно круто поворачивает на запад и вливается в струю Северного Пассатного течения. Это течение в полосе восточных пассатов пересекает Атлантический океан в интервале между 25 и 10 градусами северной широты и доходит до берегов Кубы и Флориды. Но по Северо-пассатному пути возможно лишь одностороннее движение (конечно, для парусных кораблей, а не для паро- и теплоходов). В обратном направлении, от Антильских островов в Испанию, надо держать путь в зоне Гольфстрима, который пересекает Северную Атлантику с юго-запада на северо-восток и выносит корабли к Азорским островам. Именно так шел Колумб домой в 1493 году, вторично избрав единственно верную трассу. С той поры только так – туда через Канарские острова, обратно через Азоры – ходили решительно все корабли на линиях, связывающих Испанию с Центральной и Южной Америкой. Правда, в 1664 г. один упрямец решил пройти из Америки в Испанию по "южной" дороге, но вместо полутора месяцев он затратил на этот путь полтора года.

Колумб, таким образом, открыл кольцевые течения в Атлантике и тем самым предопределил всю систему трансокеанской навигации».[39]

Кренясь под ветром, каравеллы уходили на юго-запад. Впереди по-прежнему плыла «Пинта». Сильно раскачиваясь, «Санта-Мария» поспешала за ней. «Нинья» замыкала кильватерную колонну. Короткий киль флагмана и глубокая осадка не давали ему хорошей остойчивости, бортовая и килевая качка изматывали людей, впервые ступивших на палубы кораблей. Толмач Луис де Торрес, королевский постельничий Перо Гутьерес, полномочный инспектор короны Родриго Санчес де Сеговия лежали в матросском кубрике, изредка выползали на палубу опорожнить и без того пустые желудки. Не лучше чувствовал себя главный альгвасил (полицейский) флотилии Диего Энрикес де Арана. Работы для этих «пассажиров» не было и в ближайшие дни не предвиделось. Их болезнь не мешала команде управлять парусами, вести каравеллу следом за Мартином Пинсоном. Последнее обстоятельство беспокоило адмирала, подрывало его авторитет. Флагманскому судну полагалось возглавлять флотилию, а оно еле успевало взойти на волны от форштевня «Пинты». По мнению моряков, оседлать волну соперника – значило получить преимущество в скорости. «Санта-Мария» не желала прибавить хода, только больше раскачивалась из стороны в сторону.

Расстроенный адмирал у поручней юта наблюдал, как внизу на камбесе боцман Чачу кулаками подгонял нерасторопных матросов. Для боцмана, как и для капитана, было делом чести обогнать «Пинту». Шлепая босыми ногами по палубе (матросы на каравеллах обувались только в холодных северных широтах), вахтенные дружно тянули канаты, поднимали дополнительные паруса.

– Все в порядке! – пропел (как полагается) с марса в положенный час дозорный.

Юнга перевернул колбу с пересыпавшимся вниз песком, пробил склянки. Песка в колбе хватало на полчаса. Каждый раз юному моряку следовало ударить в колокол, чтобы все знали о ходе времени, подсчитали склянки до конца вахты. Восемь раз переворачивались песочные часы, восемь раз мелодичный звук растекался по судну, пока трудилась очередная вахта. Четыре часа, но как они изматывали моряков!

Суда, казавшиеся в гавани подготовленными к походу, на открытой воде преподносили сюрпризы. Ужасно скрипел, стонал рангоут. Вахтенные на ходу устраняли неполадки, оставшиеся после недобросовестных мастеров. Матросы подмазывали жиром трущиеся части такелажа, перевязывали бесчисленные узлы. Настроить парусное судно на ветер всегда было сложным, долгим делом. Если капитаны затевали гонки, работа команды усложнялась вдвойне. Обычно в первые дни всем морякам, от адмирала до юнги, хотелось узнать возможности своего корабля, его сильные и слабые стороны, поэтому вахтенные работали не за страх, а на совесть.

– Хорошо идут! – услышал Колумб голос кормчего Пералонсо Ниньо.

Христофор обернулся, увидел молодого моряка, смотревшего в след «Пинты».

– Думаешь, не догоним? – подошел к нему капитан.

– Да, сеньор адмирал. У Мартина матросы, как на подбор. В основном они жители Палоса, плавают не первый год, прекрасно знают ремесло.

– Чем хуже наши моряки? – с досадой спросил Колумб.

– Они не притерлись друг к другу, – пояснил Пералонсо, – спорят, шумят, тратят силы по пустякам.

– Мы набрали самых крепких парней, опытных в морской науке, – возразил Христофор.

– Этого недостаточно. Нужна команда, а не тридцать мастеров. Когда они научатся с полуслова понимать товарищей, ценить дружбу, тогда возникнет отличный экипаж.

– Чачу быстро вобьет в них дисциплину и желание трудиться, – улыбнулся капитан.

– Иногда кулаки мешают делу, – глубокомысленно заметил кормчий. – Боцман горяч, как все баски.

– Баски отличные моряки, – похвалил Христофор уроженцев севера.

– Остальные не хуже, – добавил Пералонсо.

– Что скажешь о «Ниньи»? – поинтересовался капитан.

– Легка на ходу, маневренна, мелко сидит, удобные косые паруса, – подходящее судно для прибрежного плавания. Боюсь, мы потеряем ее в океане.

– Почему? – спросил Христофор, разглядывая отставшую каравеллу.

– С косыми парусами при попутных ветрах ей не угнаться за нами.

– Что-нибудь придумаем, – нахмурился капитан. – Согласуем систему сигнализации, договоримся о месте встречи.

– В океане? – усмехнулся кормчий. – Там не нужна способность «Ниньи» к лавировке.

– Советуешь сменить паруса? – догадался Христофор.

– Да.

– Как же мы будем исследовать неизвестные берега?

– До них далеко, – вздохнул Пералонсо, вообразив безмерность пути.

– Мартин тоже предлагал заменить паруса, – вспомнил командующий. – Впереди у нас есть неделя до Канар. Посмотрим, как покажет себя «Детка». Если пойдет медленно, поставим прямые паруса.

– Я слышал, у Мартина плохие отношения с хозяевами «Пинты»? – намекнул штурман на разговоры в Палосе.

– Братья Кинтеро со своим другом и совладельцем судна Гомесом Расконом не хотели отправляться в плавание. Городской совет заставил их выйти в море. Вопреки традиции, Мартин сделал шкипером каравеллы не ее хозяина, а своего брата Франсиско, чем оскорбил братьев Кинтеро. Они часто перечат ему.

38

Блон Ж. Великий час океанов / Пер. с фр. А. М. Григорьева. М.: Славянка, 1993. Т. II. С. 42.

39

Свет Я. Колумб. М.: Молодая гвардия, 1973. С. 172–173.