Убийство с гарантией

Многие арендаторы вышли полюбоваться, как Василя топят, но чтобы подсобить, такого, конечно, не было. Всюду это равнодушие, как будто они не в одном помещении сидят. Ведь сейчас его заливает, а через минуту вас начнет. Ульяна тряпочку мяла двумя пальчиками, воды собрала в свое ведро на донышке. Протерла пол внутри и снова села на табуреточку. Святые угодники, дайте Василю сегодня терпения. Не выдержал:

– Ульянка! Вокруг себя протерла и всё? Вода закончилась, значит? Не видишь, что ли, сколько осталось?

Осчастливила – снова принялась тряпкой елозить.

Посетители морщатся, перескакивают через грязную воду, смотрят с укоризной. Не будет тебе сегодня клиентов. Не твой день.

Кумушки из «Продуктов» помочь ему и Виктории не вызвались, только стояли, смотрели и злорадничали, один хрен, не их затопило. Ничего, Виктория тоже позлорадствует, когда придет к вам через неделю арендную плату собирать. Не любят у них Вику, никто не любит. Это от недальновидности. В смысле, любить жену хозяина, конечно, не обязательно, но вот гадить ей точно не стоит. А вот Василю Вика нравилась. И не только потому, что красивая, а потому, что есть в ней еще деловая жилка. Правда, Викой он ее называл только про себя, а вслух всегда, конечно, Викторией Львовной.

Когда Иван на ней женился, все заладили: «Дырка Ивана». А Вика стала мужу нехило так помогать, ремонт в здании кое-какой сделала. Комплекс-то раньше выглядел не ахти-вахти. Вывески у них висели в стиле «кто в лес, кто по дрова». Так она заставила мужа все содрать и напечатала всем одинаковые, красные с белым. Стало аккуратно. Виктория тоже дальше своего носа глядит, хочет, чтобы у них был не сарай, а приличное место. Потом она кафе здесь открыла, посетителям есть где перекусить. Ничего такое кафе, уютное. Но про Вику все равно шипят по углам: «Соска хозяйская».

А Василь вот хочет нормальные условия. И с Викторией, надо признать, стало лучше, чище и светлее. Вика-то не принцессой сюда приходит, чтобы пальцем тыкать в чужие недостатки. Она не боится руки испачкать. Иногда возьмет швабру и сама пол протрет.

Виктория уже спешила к нему на тонких каблучках. Нервничала, но улыбалась во все зубы. Следом устало шел ее брат, уминая на ходу пирожок. Рубашка на нем мокрая и расстегнута чуть не до пупа.

– Василий, простите, – издалека еще начала Виктория. – У меня трубу прорвало, и все вам досталось.

– Не беда, – вежливо ответил он, – дело житейское. Я и полы заодно протер.

Ульяна высунула голову из подсобки, но, увидев Викторию, сразу юркнула обратно.

Виктория протянула ему картонную коробку:

– Попробуйте наши новые пирожные.

От начальства знаки внимания приятны.

– У вас точно все в порядке?

– Виктория Львовна, дорогая моя, не беспокойтесь. Дай бог вам здоровья.

Брат ее ни слова не сказал, жевал поодаль. Но уж как на него пялились отовсюду… Кирилл этот – сущее наказание, бабья порча. Лучше бы пореже сюда заходил, а то у женской половины при его появлении мозг проваливается в одно место. Но Кирилл заходит часто, у него в этом же торговом комплексе, с тыла, свой автосервис. И продавщицы пытаются с ним кокетничать, хотя он им явно не по зубам и не по рангу.

Под ключицей у Кирилла оказался шрам, розовый, ровный. Приглядевшись, Василь увидел еще один и еще. Он раньше и не замечал, что Викин брат так покоцан.

Иногда Виктории казалось, что комплекс недолюбливает ее. Каблуки застревали в решетке на входе. Внутри начинали пропадать вещи. Просто так, без видимой причины. Комплекс играл с ней в странные игры. Подержав бумаги или ключи какое-то время, он их обычно отдавал, но обязательно что-нибудь портил – находилось пятно, царапина, которых раньше, она готова была поклясться, не было.

А несколько месяцев назад у нее пропало здесь кольцо с крупным бриллиантом, которое Иван подарил ей на годовщину свадьбы. Плохая примета. У нее похудели пальцы, и, моя руки, она снимала его от греха подальше, чтобы не спустить в слив. Однажды, положив его на раковину, она забыла о нем ненадолго, а вернувшись, обнаружила, что кольца уже нет.

Когда они только переехали в квартиру на проспекте Просвещения, что-то подобное тоже с ней происходило. Квартира будто приняла ее в штыки – билась током, брызгалась водой, иногда больно прищемляла пальцы дверями, – но потом смирилась. А торговый центр не оставлял в покое, будто дулся за что-то, и она не могла понять, в чем провинилась.

А теперь потекла труба. Она хотела справиться сама – вызвала сантехников и собиралась контролировать ремонт от начала до конца. Мужики пришли из тех, которые больше ноют, на любой вопрос отвечали: «Ну, не знаю, мы ножовку не взяли…» Она сломалась и позвонила все-таки Кириллу. Когда брат пришел, она была уже совершенно красная и всклокоченная. Кирилл стал молча разглядывать сантехников. И проблема решилась быстро и эффективно! Мужиков даже не потребовалось приструнять. «Чего, вы говорите, вам для работы не хватает? Ножовки? – спросил Кирилл. – А может, рук или башки?» Сразу же нашлась ножовка по металлу. Кирилл придерживал трубу, навалившись на нее грудью, пока один из мужиков елозил по ней ножовкой. Лезвие появлялось и исчезало, и Вика вдруг отчетливо увидела – лезвие погружается в грудь Кирилла и снова появляется. Сейчас на рубашке появится красное пятно, как тогда… Она вскрикнула. На нее посмотрели с удивлением.

– Извините, – она стала обмахиваться ладонью. В горле набух горький комок.

А они все пилят и пилят! Картина была такая яркая. Рука, как и в тот страшный день, наносит Кириллу удары один за другим. На Кирилле сегодня, как назло, даже рубашка такая же, как тогда. Сейчас он упадет на пол, и рубашка из белой станет полностью алой. В тот день, когда рухнул мир, когда она чуть не потеряла брата, у нее была температура, она не вполне понимала, где явь, а где ее фантазии. Она думала, что кричит кто-то другой, а потом оказалось – это она. Сейчас ножовка визжала, как она тогда. Она отвернулась и, посмотрев вверх, стала часто-часто моргать. Не плачь, сказала она себе, ведь он жив и здоров.

Когда ей было девять, в школе им задали написать сочинение на тему «Папина работа». Она написала: «Папа говорит, что мужчина не должен обсуждать с женщиной свою работу. Чем меньше женщина знает о том, откуда у нее берутся деньги, тем счастливее семья. Женщина – хранительница домашнего очага, а мужчина – добытчик. Так должно быть в каждой семье. Женщину не должно интересовать, что мужчина делает на работе. Если он приносит ей деньги, значит, он ее любит. Еще папа говорит, что спрашивать посторонних об их заработках – неприлично. Все, что я могу сообщить про папину работу, – это то, что она очень сложная и ответственная. Но папа хорошо с ней справляется, раз деньги есть, а больше меня ничего волновать не должно. Так он сказал».

Ей поставили двойку. Но папа вовсе не рассердился. Он взял тетрадь и под оценкой написал: «Да, я так все и сказал! Перечитайте, если не поняли».

Папу убили через шесть лет – расстреляли в его «ауди» в узком переулке возле дома. Мама к тому моменту уже год как умерла.

Вика очень рано узнала, что папа «бандит», – настолько рано, что эта новость не произвела на нее никакого впечатления. Так другие дети узнают, что их папа «алкоголик» или «гуляка» еще до того, как понимают, что это такое. Раз папа – бандит, значит, все бандиты такие, как папа, решила она – красивые мужчины, и очень умные, которые больше всего на свете любят своих дочерей.

Кирилл не открыл ей главного, когда папы не стало, с порога просто сказал: «Папа умер в таком-то переулке», но она, конечно, и так поняла, что случился не инфаркт. Надо было срочно бежать туда. Папу нужно просто хорошо потрясти, крикнуть: «Папа, я здесь!» – и он очнется. Она вдруг поняла, что не может сделать вздох. Но ноги еще двигались, и надо было бежать к папе. Кирилл схватил ее за пижаму, она пыталась вырваться. Папа лежит рядом в переулке, а ее туда не пускают! Потом была острая боль в груди, такая, что не шевельнуться. Она описалась и стала мычать, позабыв внезапно все слова. Час жизни полностью стерся из памяти. Потом в больнице ей рассказали, что из-за острого стресса она пыталась убить себя, наглотавшись сонных таблеток. В ночь папиной смерти ее забрали в частную психиатрическую клинику в состоянии острого психоза. Много времени потребовалось ей, чтобы сообразить: никакого психоза у нее не было и таблетки она не ела. Кирилл просто сбагрил ее на неделю в частную дурку, чтобы оградить от похорон и допросов. Кирилл всегда старался первым делом защитить ее, рассмотреть любую ситуацию с точки зрения – безопасна ли она для сестры, а потом уже приступать к делу.