Функции памяти

— Тебе просто нужно немного научиться, — приободрил меня харр. — Но не сейчас, верно.

С этими словами Нидар подхватил меня на руки и решительно шагнул вперёд.

Больше всего это было похоже на короткое падение, или головокружение, или тот момент на грани сна и яви, когда тебе кажется, что ты падаешь, а на самом деле по-прежнему лежишь в кровати. Но одновременно — совсем не то. Какое-то неопределённо-тянущее чувство внутри — не то в затылке, не то в животе, — направленное словно во все стороны разом. Не настолько выраженное, чтобы всерьёз испугать, но очень отчётливое и запоминающееся.

Ощущение длилось совсем недолго, несколько шагов Нира, которые тот проделал вроде бы по знакомому лесу. А потом мир мигнул — и в лицо дохнуло запахом моря.

Нидар аккуратно поставил меня на мелкий белый песок, и я наконец-то нашла хотя бы одно преимущество новых ног: грубую шкуру лап не обжигал нагретый солнцем песок, а кожаные «перепонки» между пальцами не давали вязнуть. Но всё это я отметила мельком, пока анализировала ощущения перехода и их последствия. А потом — с наслаждением, глубоко до боли в лёгких вдохнула солёный воздух, наслаждаясь открывшимся взгляду совсем сказочным пейзажем, в лучших традициях туристических проспектов, только — настоящим.

Лазурная чаша лагуны, расчерченная безупречно ровными линиями волн. Пенные языки лизали широкую полосу пляжа, отделявшую воду от леса — бирюзово-зелёного с вкраплениями всех цветов радуги. Впереди, где берег обрамлял море, зелень подходила к самой воде; кажется, там пробивался ручей.

— Ну как?

— Нир, это… У меня нет слов! — пробормотала тихо, оглядываясь с такой жадностью, как будто мгновение-другое, и вся эта безмятежная красота исчезнет, оказавшись виртуальным рекламным трюком.

— Почему? — озадачился мужчина.

— От восторга, — пояснила и вместо других благодарностей обхватила его руками за шею, чтобы притянуть к себе и поцеловать — со всей самоотдачей, на какую была способна.

Следующие полтора дня оказались лучшими если не во всей моей жизни, то уж за последние годы — точно. Харр привёл нас на довольно большой остров, расположенный совсем рядом с материком; при желании переплыть пролив в безветренную погоду могла бы и я, даже несмотря на то, что совсем не профессиональный пловец. Здесь было пустынно, совсем как в лесу: местные жители не интересовались этим клочком суши, им хватало земли и на материке. Нидар встречал едва заметные следы чужого присутствия, значит, порой сюда заглядывали другие любители уединения, но сейчас на всём острове, кроме нас, никого не было.

Порой в голове всплывали вопросы, начинал покусывать исследовательский зуд и даже как будто совесть — за то, что я откладываю на потом важные вещи. Но я отмахивалась от них, ссылаясь на то, что времени впереди масса. А еще сдерживал иррациональный… нет, не страх, но какой-то внутренний протест. Выяснив, что случилось с моими друзьями пять лет назад, я никак не могла окончательно через это перешагнуть и отринуть инстинктивное опасение перед храмом.

Так что я решила устроить себе полноценный отпуск, пусть и всего на пару дней. И мы с Нидаром гуляли по окрестностям, для разнообразия не подвергая собственные жизни смертельной опасности: харр уверял, что ничего такого на острове не водится. Любовались изумительными видами, купались в море и в небольшом пресном озере, расположенном в укрытых чащей скалах.

Говорили до хрипоты обо всём на свете — вспоминали истории из жизни, заочно знакомились с родными. К моему облегчению, рыжий оказался не так уж одинок, вскоре после смерти родителей его приютил родной дядя и его семья. В которой приблудного мальчишку явно не обижали: слишком тепло для обиженного он вспоминал приёмных родителей, сестру и двух братьев. Сейчас они общались мало, харры вообще очень ценили уединение, но старались приглядывать друг за другом и быть в курсе событий из жизни родных.

Целовались до умопомрачения — то жадно, словно дорвавшиеся до чего-то запретного и вожделенного, то нежно, как будто в первый раз.

Занимались любовью — к счастью, не на песке, подобное развлечение мне пробовать не хотелось. И хотя, благодаря храму, в этом вопросе мы были заочно знакомы довольно давно, каждое мгновение близости всё равно становилось маленьким открытием и откровением.

И ощущение, будто мы одни в целом мире, умножало удовольствие, заставляло трепетать от восторга.

Очень быстро в этой безмятежности, на этом белоснежном пляже под сенью высокого прозрачного неба, я поняла, почему так легко вспыхивают курортные романы. И если бы не успела полюбить рыжего харра раньше, то непременно наверстала бы теперь.

Возвращалась назад я со смешанными чувствами. С одной стороны, совсем не хотелось покидать идиллическое побережье, на котором еще и погода царила как на заказ, а с другой — хотелось уже разобраться с важными вопросами, с собственным будущим и достичь какой-то определённости, и сейчас это было гораздо важнее.

В этом противоречии меня сильнее всего приободряла простая мысль: остров никуда не денется, и мы с Ниром можем сбежать туда снова, когда закончим с делами.

В наше отсутствие в человеческом лагере ничего не изменилось, и это в первый момент показалось странным: тут же кругом лес, и обычно его обитатели весьма любопытны. Но объяснение оказалось простым: храм отпугивал всяческую неразумную живность, а незваные гости обосновались как раз на его территории.

Поскольку стены пирамиды больше не угнетали и не вызывали желания срочно убраться подальше, устроиться решили внутри, со всеми удобствами. Причём не в большом основном здании, а в одном из маленьких. Они как раз для этого и предназначались: для жизни тех, кто работал в исследовательском центре и не желал куда-то перемещаться. По-моему, запредельная лень, с их-то сетью телепортов!

К счастью, древние харры знали толк в удобстве и всё оборудование работало исправно: нашлись и туалет, и ванная, и вода любой температуры, и даже варочная панель и аналог духовки. Так что одно место для дальнейшего проживания я себе уже присмотрела, да и Нир как будто не возражал.

Но мне начало казаться, что самой важной технологией хвостатых окажется даже не телепортация, а потрясающая надёжность всего их оборудования. Это даже пугало: несколько тысячелетий прошло, а здесь всё выглядит так, как при постройке. Наверное. Во всяком случае, единственное, что отличало эти комнаты от видений моих снов, это отсутствие растительности.

Искин объяснил, что те цветы разводились специально. Во-первых, харры находили подобное красивым, они так понимали комфорт. А во-вторых, имелась и практическая надобность: специфические растения облегчали как контакт хвостатых с биополем Вселенной, так и вообще обмен информацией, на всех уровнях.

Материал, из которого состояла пирамида, впечатлял особенно. Вещество, способное прихотливо изменять собственную атомную структуру, это — сильно. Но что меня особенно озадачивало, внешний вид камня в результате всех этих преобразований не менялся вовсе. Жилая комната выглядела всё тем же нагромождением каменных блоков. Даже уже виденная мной разноцветная подсветка оказалась виртуальной, это было одним из средств общения искина с хозяевами. Немного выделялась на общем фоне только ниша в стене, в которой предлагалось разогревать или охлаждать продукты: её во время работы закрывала странная полупрозрачная светящаяся субстанция, больше всего похожая на густой дым. Щупать это вещество я не рискнула, совать через него руки внутрь — тем более.

Судя по всему, представления об эргономике у древних харров здорово отличались от человеческих. Или им просто было плевать на внешний вид, главное — удобство?

Нидар все эти метаморфозы монолитного по виду камня воспринимал с философской насторожённостью. Но больше всего его смущали даже не сами изменения вещества, а то обстоятельство, что прежде ему и в голову не приходило, сколько странного и необычного здесь спрятано и насколько внешность древнего храма обманчива. Впрочем, к этому и я никак не могла привыкнуть.