Страница 153 из 157
Глава XCIV. СМЕРТЬ АРЕНСА РИНГГОЛЬДА
Я не имел ни малейшего представления о намерениях вождя и о том, какое зрелище меня ожидало.
Сгорая от нетерпения, я спросил его об этом.
— Новый способ добывать себе возлюбленную, — ответил он с улыбкой.
— Но кто влюбленный? И кто предмет его страсти?
— Терпение, Рэндольф, и вы все увидите. О, это редкое зрелище, самый забавный и запутанный фарс!.. Он был бы просто смешон, если бы в него не была вплетена трагедия. Вы все увидите. Только благодаря верному другу я узнал об этом и сейчас сам увижу все это собственными глазами. И тем, что я здесь, и тем, что мне удалось спасти вас (теперь это стало ясно!), и, более того, спасением чести вашей сестры вы обязаны Хадж-Еве!
— Благородная женщина!
— Тсс! Они близко. Я слышу топот копыт. Раз, два, три… Да, это, должно быть, они. Взгляните-ка туда!
Я взглянул в указанном направлении. Небольшая группа всадников выехала из лесу и стремительным галопом понеслась к поляне. Пришпорив лошадей, они с громкими криками мчались вскачь прямо в середину лагеря. Домчавшись до него, они разрядили свои пистолеты в воздух и, продолжая кричать, поскакали к противоположной стороне поляны.
Это были белые, что меня крайне удивило. Но еще больше меня удивило то, что я их знал. По крайней мере, мне были знакомы их лица… Эти люди — самые отъявленные негодяи из нашего поселка. Но третий сюрприз ожидал меня, когда я пристальнее вгляделся в их предводителя. Его-то я знал очень хорошо: это был сам Аренс Ринггольд!
Не успел я оправиться от третьей неожиданности, как меня уже ожидала четвертая. Негры и индейцы ямасси, по-видимому испугавшись этого нападения, разбежались и попрятались в кусты. Они громко вопили и, удирая, тоже стреляли из пистолетов в воздух.
Тайна за тайной! Что все это значило?
Я собирался уже снова обратиться с вопросом к своему другу, но заметил, что он занят и, видимо, не хочет, чтобы его отвлекали. Он осматривал ружье, как бы проверяя прицел.
Снова взглянув на поляну, я увидел, что Ринггольд подъехал к моей сестре и остановился. Я слышал, как он назвал ее по имени и произнес несколько любезных фраз. Он приготовился сойти с лошади, в то время как его спутники продолжали с криками носиться по поляне и стрелять в воздух.
— Его час пробил, — произнес Оцеола и бесшумно двинулся вперед. — Давно уж он заслуживает кары, и наконец она свершится!
С этими словами он вышел на открытое место.
Я видел, как он поднял ружье. Дуло его было направлено прямо на Ринггольда. В следующее мгновение раздался выстрел. Пронзительное восклицание «Кахакуине!» сорвалось с губ Оцеолы. Лошадь Ринггольда бросилась в сторону с пустым седлом, а сам он свалился на траву и начал судорожно биться.
Среди его спутников раздались крики ужаса. Не сказав ни слова ни своему раненому предводителю, ни человеку, стрелявшему в него, они мгновенно скрылись в кустах.
— Прицел был неточен, — холодно заметил Оцеола: — он еще жив. Я слишком многое перенес по вине этого негодяя, но все-таки я пощадил бы его, если бы не данная мною клятва. Клятву я должен сдержать! Он умрет!
С этими словами он бросился к Ринггольду, который уже приподнялся и пытался уползти в кусты, словно еще надеясь спастись. У негодяя вырвался дикий вопль ужаса, когда он увидел, что грозный мститель настигает его. Последний раз в жизни я услышал его голос.
В несколько прыжков Оцеола очутился рядом с ним. Длинный нож сверкнул в воздухе и опустился с такой быстротой, что едва можно было различить удар.
Это был смертельный удар. Ноги Ринггольда подкосились, и он рухнул мертвым на том самом месте, где его настиг Оцеола, — его застывшее тело так и осталось скорченным.
— Это четвертый и последний из моих врагов, — промолвил вождь, возвращаясь ко мне. — Последний, кому я поклялся отомстить!
— А Скотт? — спросил я.
— Это третий, и он был убит вчера вот этой рукой… До сих пор, — продолжал Оцеола после минутного молчания, — я сражался, чтобы отомстить, и я отомстил. Я удовлетворен, и теперь… — Последовала большая пауза.
— И теперь? — машинально переспросил я.
— Теперь мне все равно, когда они убьют меня!
Произнеся эти странные слова, Оцеола опустился на упавшее дерево и закрыл лицо руками. Я понял, что он не ждет возражений.
В голосе Оцеолы звучала грусть, как будто какая-то глубокая, неодолимая скорбь таилась в его сердце. С ней нельзя было совладать, ее нельзя было смягчить словами утешения. Я уже давно заметил это. В такую минуту лучше всего было оставить его одного, и я тихо отошел в сторону.
Через несколько секунд сестра была уже в моих объятиях. А рядом Черный Джек утешал Виолу, прижимая ее к своей черной груди.
Его старого соперника нигде не было видно. Во время ложного нападения Желтый Джек последовал примеру своих подчиненных и скрылся в лесу, и, хотя теперь большая часть их возвратилась в лагерь, желтого вождя и след простыл.
Его отсутствие возбудило у Оцеолы подозрение. Энергия и решимость вернулись к нему. Он созвал своих воинов и отправил нескольких человек на поиски мулата. Но они нигде не нашли его и прискакали обратно. Один из воинов объяснил, в чем дело: у Ринггольда было пять спутников, а внимательно всматриваясь в дорогу, индеец обнаружил следы шести лошадей.
Это известие, по-видимому, произвело на Оцеолу не очень приятное впечатление. Он вновь отправил воинов на поиски и приказал во что бы то ни стало доставить к нему мулата живым или мертвым.
Строгость, с которой был отдан этот приказ, говорила о том, что Оцеола начал сомневаться в верности Желтого Джека. Воины, по-видимому, разделяли подозрения своего вождя.
Партия патриотов, много претерпевшая за последнее время, значительно уменьшилась. Несколько небольших племен, уставших от войны и доведенных голодом до отчаяния, последовали примеру племени Оматлы и прекратили сопротивление. До сих пор индейцы одерживали победы во всех схватках. Но они не понимали, что белые имеют решающее превосходство в силах и, рано или поздно, окончательная победа будет за ними. Чувство мести за долгие годы несправедливости и угнетения сначала вдохновляло их, но они отомстили полной мерой и удовлетворились этим. Любовь к родине, привязанность к земле своих предков, чувство патриотизма — все это было брошено на одну чашу весов, а на другой был ужас перед полной и неизбежной гибелью. И вторая чаша перетянула.