Страница 11 из 24
Однако, спустившись, Гарри с разочарованием обнаружил, что директор не ждёт его в прихожей и придётся возвращаться в гостиную.
В гостиной было тихо. Дамблдор едва слышно напевал себе под нос, явно чувствуя себя как дома, но атмосфера сгустилась так, что её можно было резать ножом, и Гарри, не осмелившись даже посмотреть в сторону Дёсли, произнёс:
— Профессор… Я готов.
— Хорошо, — сказал Дамблдор. — Тогда последний вопрос.
И он ещё раз обратился к Дёсли.
— Как вам, несомненно, известно, Гарри через год станет совершеннолетним…
— Нет, — отозвалась тётя Петуния, впервые с момента прибытия Дамблдора вступая в разговор.
— Прошу прощения? — вежливо переспросил Дамблдор.
— Нет, не станет. Он на месяц младше Дадли, а Дадлику исполнится восемнадцать только через два года.
— Понятно, — довольно сообщил директор, — но в мире волшебников становятся совершеннолетними в семнадцать лет.
Дядя Вернон пробормотал «Чёрт знает что!», однако Дамблдор не обратил внимания на его слова.
— Сейчас, как вам уже известно, в мир возвратился волшебник, называющий себя Лордом Волдемортом. Колдовское сообщество в настоящее время находится в состоянии войны. Гарри, которого Лорд Волдеморт уже пытался убить множество раз, сейчас грозит даже большая опасность, чем в тот день, пятнадцать лет назад, когда я оставил его у вас на пороге. Тогда же я оставил и письмо, в котором рассказал об убийстве его родителей и выразил надежду, что вы будете заботиться о нём, как о собственном ребёнке.
Дамблдор сделал паузу. Хотя голос его оставался мягким и тихим и очевидных признаков гнева заметно не было, Гарри ощутил нечто вроде холода, исходившего от директора, и заметил, что Дёсли очень тесно придвинулись друг к другу.
— Вы не выполнили мою просьбу. Вы никогда не относились к Гарри как к сыну. Он не видел от вас ничего, кроме презрения и, зачастую, жестокости. Лучшее, что можно о вас сказать — он, по крайней мере, избежал ужаснейшего вреда, который вы нанесли несчастному мальчику, сидящему между вами.
Тётя Петуния и дядя Вернон машинально оглянулись, будто ожидали увидеть кого-то, кроме стиснутого между ними Дадли.
— Это мы-то плохо обращались с Дадликом? О чём вы?.. — с яростью в голосе начал дядя Вернон, но Дамблдор остановил его призывающим к молчанию жестом; воцарилась тишина, словно дядю Вернона лишили дара речи.
— Волшебство, к которому я обратился пятнадцать лет назад, обеспечивает Гарри мощной защитой, пока он может называть это место родным домом. Каким бы несчастным, каким нежеланным он себя здесь ни чувствовал, как бы плохо вы с ним ни обращались, но вы хотя бы, скрепя сердце, предоставили ему кров. Это волшебство перестанет действовать в тот момент, когда Гарри исполнится семнадцать; другими словами, в тот миг, когда он станет мужчиной. Я прошу только одного: чтобы перед его семнадцатым днём рожденья вы позволили ему последний раз вернуться в этот дом, благодаря чему до этого времени защита останется в силе.
Никто из Дёсли ничего не сказал. Дадли слегка хмурился; похоже, он старался припомнить, когда же это с ним плохо обращались. Дядя Вернон выглядел так, словно у него в горле что-то застряло; на щеках тёти Петунии, однако, вспыхнул странный румянец.
— Ну, Гарри, время идти, — наконец сказал Дамблдор, поднимаясь и поправляя свой длинный чёрный плащ. — До встречи, — бросил он Дёсли, весь вид которых свидетельствовал о том, что они согласны отложить следующий визит навсегда.
Приподняв шляпу в прощальном жесте, Дамблдор покинул комнату.
— Пока, — поспешно бросил Гарри семейству Дёсли и последовал за Дамблдором, задержавшимся у чемодана, на котором громоздилась клетка с Хедвиг.
— Пожалуй, нам не стоит обременять себя вещами, — сказал директор, снова вытаскивая палочку. — Я отправлю их в Нору, и пусть они ждут нас там. Впрочем, мне бы хотелось, чтобы ты взял свой плащ-невидимку… Просто на всякий случай.
Гарри не без труда выудил свой плащ из чемодана, стараясь, чтобы Дамблдор не заметил, какой беспорядок царит внутри. Когда он запихнул плащ во внутренний карман куртки, директор взмахнул палочкой, и чемодан, клетка и Хедвиг исчезли. Дамблдор опять махнул палочкой, и парадная дверь отворилась в холодную туманную тьму.
— А теперь, Гарри, давай шагнём в ночь и последуем за ветреной искусительницей, имя которой — приключение!
Глава четвёртая. Гораций Хорохорн
Последние несколько дней Гарри провёл отчаянно надеясь, что Дамблдор, и правда, заберёт его. Несмотря на это, шагая с ним вместе по Бирючинному проезду, юноша отчётливо ощущал неловкость. Он никогда раньше не общался с директором вне Хогвартса, и обычно они находились по разные стороны стола. А воспоминание об их последней встрече и вовсе не способствовало уменьшению замешательства; он тогда слишком много кричал, не говоря уже о приложенных усилиях по разгрому части высокоценного директорского имущества.
Дамблдор же, напротив, казался совершенно спокойным.
— Держи свою палочку наготове, Гарри, — отчётливо произнёс он.
— Но сэр, я думал, нам не разрешено пользоваться магией вне школы?
— Если на нас нападут, — сказал Дамблдор, — я разрешаю тебе использовать любые контрзаклинания или проклятия, какие придут тебе в голову. Хотя, полагаю, сегодня ночью тебе не стоит волноваться.
— Почему, сэр?
— Ты же со мной, — просто ответил Дамблдор. — Приступим, Гарри.
Он резко остановился в конце улицы.
— Ты, разумеется, не сдавал тест по телепортации.
— Нет. Я думал, его сдают в семнадцать, — ответил Гарри.
— Ты прав, — подтвердил Дамблдор. — Итак, тебе нужно очень крепко взяться за мою руку — за левую, если ты не возражаешь, — как видишь, моя правая сейчас не в том состоянии.
Гарри схватился за предложенную руку.
— Очень хорошо, — сказал Дамблдор. — Отправляемся.
Гарри почувствовал, что рука профессора выскальзывает из пальцев, и сжал её с удвоенной силой. В следующий момент всё почернело, тело стиснуло со всех сторон; он не мог дышать, железные оковы сжали грудь; глазные яблоки и барабанные перепонки будто кто-то вдавливал внутрь головы… внезапно к нему вернулась способность дышать, он вдохнул полной грудью прохладный ночной воздух и открыл слезящиеся глаза. Гарри чувствовал себя так, будто его протащило по очень узкой резиновой трубе. Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что Бирючинный проезд испарился. Похоже, они с Дамблдором очутились на пустынной деревенской площади со старым военным памятником и несколькими скамейками в центре. Когда разум возобладал над чувствами, до Гарри дошло: мгновение назад он первый раз в жизни телепортировался.
— Всё в порядке? — участливо спросил Дамблдор. — С непривычки ощущение не из приятных.
— Нормально, — ответил Гарри, растирая уши, которые, похоже, покинули Бирючинный проезд весьма неохотно. — Но думаю, лучше уж на мётлах.
Директор, улыбнувшись, поплотнее запахнулся в свой дорожный плащ и, указав «нам туда», быстрым шагом направился мимо пустующей гостиницы и ряда домов. Судя по часам на церкви, была почти полночь.
— Гарри, скажи мне, — поинтересовался Дамблдор, — твой шрам… болит ли он?
Юноша инстинктивно поднял руку и потёр свою метку-молнию.
— Нет, — ответил он, — и меня это удивляет. Я думал, шрам будет жечь всё время, ведь Волдеморт вновь обретает могущество.
Он взглянул на Дамблдора и увидел выражение удовлетворения на его лице.
— А я думал иначе, — сказал Дамблдор. — Лорд Волдеморт наконец осознал, насколько опасна твоя способность проникать в его мысли и чувства. Похоже, теперь он сам использует Окклюменцию, дабы защититься от тебя.
— Что ж, не имею ничего против, — ответил Гарри, который не скучал ни по беспокойным снам, ни по пугающим обрывочным проникновениям в сознание Волдеморта.
Они повернули за угол, минуя телефонную будку и автобусную остановку. Гарри снова взглянул на Дамблдора.