Сходство

Фрэнк привалился к стене и присвистнул, тихо и протяжно. О’Келли закатил глаза.

Этого еще не хватало. Жаль, что я чуть раньше не догадалась сесть.

– Кто-нибудь из ее друзей об этом упомянул? – спросила я.

– Ни один, – ответил Фрэнк, а Сэм мотнул головой. – Девочка наша друзей берегла, а тайны свои – тем более.

– Она могла и не знать, – предположила я. – Если у нее бывали задержки…

– О боже, Мэддокс, – ужаснулся О’Келли, – еще не хватало нам это выслушивать. Напиши в отчете или где-нибудь еще.

– Есть ли возможность по ДНК определить отца? – спросил Сэм.

– Почему бы и нет, – ответил Купер, – если у предполагаемого отца взять образец. Срок около четырех недель, эмбрион – почти пять миллиметров в длину и…

– Ради бога, – простонал О’Келли, и Купер усмехнулся. – Не надо нам этих гадких подробностей, закругляйтесь скорей. Причина смерти?

Купер красноречиво помолчал в знак пренебрежения к командам О’Келли.

– В среду вечером, – продолжал он, убедившись, что его поняли правильно, – ей нанесли ножевую рану в грудную клетку с правой стороны. Судя по всему, напали на нее спереди – сзади удар под таким углом нанести сложно. Я обнаружил небольшие ссадины на обеих ладонях и на одном колене, как от падения на жесткую землю, но повреждений, характерных для самообороны, нет. Рана нанесена острым предметом не менее семи с половиной сантиметров в длину, не обоюдоострым, без особенностей, это мог быть карманный нож или хорошо заточенный кухонный нож. Он вошел по среднеключичной линии на уровне восьмого ребра, под острым углом, задев легкое и вызвав клапанный пневмоторакс. Проще говоря, – он хитро покосился на О’Келли, – в легком образовался клапан. При каждом вдохе воздух попадал в плевральную полость, а на выдохе клапан закрывался и воздух не выходил. Если бы ей вовремя оказали помощь, то почти наверняка бы спасли. Но помощи не оказали, и воздух постепенно накапливался, сдавливая органы грудной клетки. Наконец сердце не смогло больше наполняться кровью и она умерла.

Тишина, лишь гул ртутных ламп. Я представила ее в холодном заброшенном доме – стонут в вышине ночные птицы, моросит дождь, и каждый вдох приближает ее к смерти.

– Сколько она после этого прожила? – спросил Фрэнк.

– Зависит от многих обстоятельств, – пояснил Купер. – Если, скажем, после ранения она бежала, то дыхание участилось и стало глубже, тогда клапанный пневмоторакс развился быстрее. Кроме того, лезвие задело одну из крупных вен грудной клетки, при беге разрыв увеличился, что привело к серьезной кровопотере. Предположительно, через двадцать-тридцать минут она потеряла сознание, а спустя еще десять-пятнадцать минут умерла.

– А за эти полчаса, – спросил Сэм, – далеко ли она могла убежать?

– Я не ясновидящий, – мягко сказал Купер. – Адреналин творит с организмом чудеса, а жертва, по всем признакам, была сильно возбуждена. В момент смерти у нее сжались кулаки и в таком положении остались, что говорит о крайнем душевном напряжении. При сильном побуждении к бегству – учитывая обстоятельства, – преодолеть милю-другую ей не составило бы труда. А может, напротив, она и нескольких метров не протянула.

– Ясно, – кивнул Сэм. Взяв с соседнего стола маркер, он начертил на карте круг, с коттеджем в центре, в этот круг попали и деревня, и усадьба “Боярышник”, и несколько акров пустых холмов. – Значит, место преступления может быть где угодно в пределах этого круга.

– А боль не помешала бы ей пробежать далеко? – спросила я.

Взгляд Фрэнка метнулся ко мне. У нас не принято спрашивать, страдала ли жертва. Если речь не о пытках, нас это не касается, избыток сострадания лишает нас беспристрастности, не дает спать спокойно, а близким мы все равно скажем, что смерть была легкая.

– Обуздайте воображение, детектив Мэддокс, – сказал Купер. – Клапанный пневмоторакс обычно не слишком болезнен. Ей не хватало воздуха, учащенно билось сердце; когда наступил шок, кожа похолодела, выступил липкий пот, голова слегка закружилась, но о мучительной боли и речи нет.

– Какой силы был удар? – спросил Сэм. – Требовал ли он большой физической силы?

Купер вздохнул. Мы всегда спрашиваем: мог это сделать физически слабый мужчина? а женщина? а ребенок? какого возраста?

– Судя по форме раны, – начал Купер, – и по тому, что клинок вошел в кожу почти без разрывов, у лезвия был острый кончик. Ни кости, ни хрящи не задеты. Я бы предположил, что рану мог нанести и мужчина любого роста, и женщина, крупная или миниатюрная, и сильный подросток. Ответил я на ваш вопрос?

Сэм промолчал.

– Время смерти? – настойчиво спросил О’Келли.

– Между одиннадцатью вечера и часом ночи, – ответил Купер, разглядывая свой ноготь. – В заключении у меня так и сказано.

– Можем немного сузить, – отозвался Сэм. И провел новую ось времени, чуть ниже той, что начертил Фрэнк. – Дождь начался примерно в ноль десять, а криминалисты считают, что под дождем она провела минут пятнадцать-двадцать, не больше, ведь она почти не промокла, – значит, около половины первого ее перенесли под крышу. А в это время она была уже мертва. Учитывая то, что сказал доктор Купер, ранили ее не позже полуночи, возможно, и раньше, потому я считаю, что когда начался дождь, она уже теряла сознание, иначе спряталась бы под крышей. Если верить ее друзьям, что из дома она ушла в полдвенадцатого, целая и невредимая, то ранили ее между половиной двенадцатого и полуночью. Если они ошибаются или лгут, это могло случиться между десятью и двенадцатью.

– Вот и все, – сказал Фрэнк, седлая стул, – больше ничего у нас нет. Ни следов, ни крови – все смыло дождем. Ни отпечатков пальцев – кто-то порылся у нее в карманах и протер все ее вещи. Под ногтями у нее тоже ничего не нашли – видимо, сопротивления убийце она не оказала. Все волосы и волокна – ее собственные либо друзей, ничего постороннего нет. Мы прочесываем местность, но пока не нашли ни орудия убийства, ни засады, ни следов борьбы. Словом, ничего, кроме трупа.

– Красота, – буркнул О’Келли. – Очередная безнадега. Мэддокс, у тебя в лифчике магнит для висяков?

– Это дело не мое, сэр, – напомнила я.

– И все-таки ты здесь. Версии?

Сэм, отложив маркер, стал загибать пальцы:

– Первая: случайное нападение. – В Убийствах привыкаешь все расписывать по пунктам, чтобы угодить О’Келли. – Она шла, и кто-то на нее набросился – хотел ограбить, изнасиловать или просто напугать.

– Если бы были признаки изнасилования, – возразил Купер устало, опустив взгляд на свои ладони, – я бы уже сказал. На самом деле на недавний сексуальный контакт ничто не указывает.

Сэм кивнул:

– Как и на ограбление – бумажник при ней, все деньги целы, кредитной карты у нее не было, а телефон она оставила дома. Но версию ограбления это не исключает. Могло быть так: она защищалась, он ударил ее ножом, она бросилась бежать, он догнал, а когда понял, что натворил, – испугался… – Сэм метнул на меня быстрый вопрошающий взгляд.

О’Келли психологию в грош не ставит – делает вид, будто не знает, что такое психологический портрет. Пришлось мне начать издалека.

– Ты уверен? – обратилась я к Сэму. – Вот что мне пришло в голову… ведь ее перенесли уже мертвую, так? Если она умерла через полчаса после ранения, значит, либо преступник все эти полчаса ее разыскивал – а зачем это грабителю или насильнику? – либо позже ее нашел кто-то другой, отнес под крышу, а нам звонить не стал. Думаю, и то и другое возможно, но маловероятно.

– К счастью, Мэддокс, – пробурчал О’Келли, – твое мнение больше не наша забота. Как ты справедливо заметила, дело расследуешь не ты.

– И все же… – пробормотал Фрэнк себе под нос.

– Есть в версии с незнакомцем и другие нестыковки, – заметил Сэм. – Местность довольно безлюдная даже днем, а ночью и подавно. Если бы кто-то искал приключений, с какой стати ему бродить глухими тропами, поджидая жертву? Не отправиться ли лучше в Уиклоу, Ратоуэн или, на худой конец, в Глэнскхи?