Страница 6 из 32
Народ здесь жил простой: мастера гончарного дела. В каждом дворе стоял гончарный круг, а портовые прилавки ломились от искусно вылепленных и расписанных кувшинов, блюд и горшков. Каждая улица хранила свой секрет приготовления глиняной смеси. Одни сыпали в сырую глину мелкотолчёный песок, другие — резаные птичьи перья, третьи — жжёный камень. Одни обжигали непременно на ореховых дровах, другие на акации, третьи не жалели денег на привозные дубовые. На базаре каждый нахваливал свою посуду, утверждая, что у соседа и глина дурная, и краски, и обжиг… Словом, обычный городок, не хуже и не лучше десятков других, лепившихся к силлионскому берегу. Пять десятков глинобитных домиков под соломенными крышами. Кто побогаче — у тех дома каменные и кровли медные. Оливковые и апельсиновые деревья тянут тяжёлые ветви через низкие заборчики прямо на улицу. Узкие улочки ныряют вверх-вниз между выбеленных домиков. И море — безбрежное, бирюзовое, несущее к гостеприимным берегам паруса всех размеров и цветов.
Сперва Март поселился на постоялом дворе, а через год уже имел собственный белёный домик с прачкой, кухаркой и мальчишкой-помощником. Он брался за всё: вправлял вывихи, шил раны, принимал роды, промывал желудки, рвал зубы, унимал плачущих младенцев, облегчал боли у стариков. Слава о лекаре с чудодейственными снадобьями и лёгкой рукой пошла по окрестностям, и скоро у Марта отбоя не было от страдающих гостей. Вплоть до того, что после ужина в его дверь нередко стучались чужеземцы-мореплаватели, услышавшие о чудо-лекаре в трактире. Март поносил нетрезвых проходимцев разными крепкими словами, позаимствованными ещё у стратега Варриона, но никому не отказывал.
Мореходы приносили с собой не только хлопоты и звонкие монеты, но и вести о кунге Сигверте. С руин Лаконики военачальник вернулся героем, и осторожный правитель поспешил спровадить его с очередным невыполнимым поручением аж в Тёмные земли. Слава о тех местах шла дурная, но Сигверт поехал и тем упрочил свою славу. Люди болтали, будто кунга не берёт ни оружие, ни колдовство. Март рад бы пропускать эти сказки мимо ушей, но у полуграмотных гончаров будто не было других тем. На базаре, на причале, в трактире хоть один да заведёт про непобедимого кунга. Тьфу, да и только!
Многие хвори мог излечить лекарь, но не совладал с той, что точила его самого. Без сожалений расстался он когда-то с орзорумской знатью, без скорби принял поражение лаконского стратега, а теперь не мог смириться с тем, что молодой военачальник забыл о благодарности. Говорили, кунг Сигверт помнит по имени каждого в своём неисчислимом войске. Всех помнит, кроме тюремного лекаря, которому обязан жизнью и свободой.
Зимой у Марта, и без того редко сидевшего без дела, совсем не осталось свободных дней. Теперь у него лечился не только весь гончарный городок, но и больные из соседних селений. Даже мелкие лекари и повитухи, раньше недолюбливавшие приезжего, не стыдились обращаться к нему за помощью.
Учеников Март из непонятного упрямства не брал, друзей не заводил. Городские новости и сплетни пропускал мимо ушей. Если не сидел у больного, то готовил снадобья. Острый медный нож крошил твёрдые корни, в тяжёлой каменной ступке превращались в порошок листья, в пузатых бутылях настаивались масляные, уксусные, винные вытяжки. Дела не оставляли времени сожалеть о прошлом, и лекарь работал упорно, словно перетирая вместе с неподатливым сырьём свои честолюбивые надежды. Многое пережил Март, переживёт и славу бабьего лекаря, и унылое однообразие мирной жизни.
Весной по городку прокатилась очередная волна пересудов — кунг Сигверт вернулся с Тёмных земель живым и здоровым и даже заключил с тамошним правителем торговое соглашение. Март только головой качал, вполуха слушая болтовню слуг. Чем кунг собрался торговать с нищими и малонаселёнными пустошами? Одной десятой силлионского войска хватило бы, чтобы подчинить Тёмные земли и обязать их поставлять ко двору юношей для военной службы и женщин для их всестороннего обслуживания. Больше-то там брать нечего.
Мирное соглашение могло означать только одно: Сигверт добыл себе достаточно воинской славы и теперь предпочитает решать вопросы разговорами. Благо язык у него подвешен как надо — уболтает любого.
В эти дни Марту работалось хорошо и спокойно, будто он сбросил тяжёлый груз. Хотя дела были — скучнее не придумаешь. У старого гончара с Яблоневой улицы надо вырвать зуб, хорошо хоть дальний, о трёх корнях — к такому и не подберёшься толком. У городского головы беда от сидячего образа жизни, и пора вырезáть кишечные пузыри, выпадающие из насиженного прохода. Вот молодые подмастерья явились целой толпой просить снадобий, ослабляющих мужское семя, и Март от души отругал их за распутство. А вот, наконец, и награда лекарю за терпение — мальчишка свалился с дерева, знатно распорол себе руку и теперь истекает кровью. За такую работу Март брался бы каждый день, только где её найдёшь?..
Мирное время — мирные дела, скучные, бесславные…
Осенью, как всегда, прибыли сборщики налогов. Гончары ворчали, отсчитывая серебро и отдавая лучшие сосуды: с прошлого года поборы выросли в два раза. Вместе с деньгами и посудой на телеги грузили мешки ароматных яблок, апельсинов и прочего, что удавалось собрать в городских садах.
— Война, что ли, будет? — с досадой спрашивали ремесленники. — Никогда столько не брали! В будущем году подчистую выгребете или как?
— Войны вроде не обещают, — разводили руками сборщики. — Нам самим с этих поборов толку мало. Жалование не то что не подняли, а ещё и урезали. Получай по горсти медяков да по мешку вашей ругани и зимуй как знаешь…
Город волновался и негодовал. Масла в огонь подливали вести с севера: в тех провинциях из-за налогов вспыхнули мятежи. Ожидали, что порфирогенет жестоко расправится с недовольными, однако он послал туда Сигверта, и тот решил дело миром. Неизвестно, что больше убедило людей — его красноречие или свита из двух сотен воинов, но дело обошлось без жертв. Налоги были собраны, а жители вернулись к работе, послушные воле правителя.
Март невольно вспомнил Лаконику и усмехнулся. Это в молодости не в цене ни своя жизнь, ни чужая. Нынешний Сигверт наверняка попытался бы договориться и с Варрионом. И в крепости не восхищались бы стойкостью пленника, а смеялись над его жалкими попытками сторговать свою жизнь за золото. И уж тем более не шептались бы о нём в сторожевой башне той ночью, когда галера стратега маячила меж островов…
Сигверт же, уладив дела в северных провинциях, отправил сопровождавших его воинов в столицу, а сам поехал назад кружной дорогой — по побережью. Через гончарный городок, где жил Март.
Глава вторая, в которой много разговаривают
Март не вышел встречать высокого гостя. Здравицы в честь кунга были хорошо слышны сквозь запертые и зашторенные окна. Судя по шуму, он проехал базарную площадь и засел в одном из трактиров, который побогаче.
На восходе, когда Март только поднялся, Сигверт явился к нему с двумя молодыми воинами, нагруженными корзинами. Ввалился, шумный и радостный, приветствовал Марта как старого приятеля и сразу же, на пороге, вручил ему подарки: мешок аранского табака и тёплый плащ из мягкого коричневого меха.
— По всему берегу идёт слава о лекаре с юга. Я сразу подумал о тебе и, смотри-ка, не ошибся! Вот, держи. Табак настоящий, высокогорный! — заверил он Марта. — Не та труха, что на здешних базарах продают. Такой табак только наш порфирогенет в трубку кладёт, до торговцев он не доходит!
— Пахнет вроде ничего, — согласился Март, взвешивая мешок в руке. — За этот подарок спасибо. А плащ ты зря вёз, мне второй ни к чему.
— Бери-бери! Готов спорить, ты таких в глаза не видел. Это северная выдра. Тёплый, воду не набирает, грязь к нему не липнет. С сукном не сравнить! Веринги шьют такие плащи для себя, на базаре не найдёшь. Мех хороший и редкий.