Страница 2 из 5
Очнулся я, лежа на крутом склоне. В голове шумело. Грудь болела. В трех шагах находился край пропасти.
«Проклятый козёл! – подумал я, поспешно отползая от обрыва. – Какая чёрная неблагодарность за спасение!
ОЛЕНИЙ ВОЛК
Вечерело, когда мы с егерем спустились на конях в ущелье и решили переночевать на берегу горной реки. На поляне с густой травой, уже прихваченной первыми заморозками, мы расседлали коней, спутали их и отпустили, а сами стали устраиваться под тянь-шаньской елью.
Стояла тишина, нарушаемая легким шумом воды. Спутанные кони спокойно паслись на поляне. Егерь хлопотал у костра.
Вдруг кони захрапели, навострили уши, косясь на край поляны, где из травы торчали сухие белые ветви. Что-то непонятное испугало коней. Егерь взял карабин и пошёл вперед. В траве лежал ещё свежий труп марала. Рога животного торчали как сухие ветви. На боку зияли две запекшиеся раны – аккуратные, словно бы от точных ударов. Трава кругом была смята и выбита до земли. Видно, недавно произошёл смертельный поединок двух оленей-самцов. Но странными казались глубокие раны: неужели они от ветвистых рогов?
– Не иначе как браконьер, – сказал егерь. – Увидал нас – и тикать…
– Везде Вам чудятся браконьеры, – улыбнулся я.
– Отчего же нет? Бывают, знаете, случаи: сцепятся маралы рогами, оторваться не могут, тогда подходи и бери их хоть голыми руками. Ну, видать, браконьер услыхал нас и скрылся. Одного марала только уснет – пристукнуть, а другой отмотался кое-как и удрал…
Я пожал плечами. Догадки егеря казались не очень правдоподобными. Почему браконьер пощадил второго марала? И откуда у него клинок, чтобы нанести такие глубокие раны? Ясно было одно: марал-соперник таких ран нанести бы не смог.
Мы сняли шкуру с оленя, разрубили на части мясо и перетащили к месту привала. Поужинав, мы влезли в свои спальные мешки. Горные леса затихают, как только скроется солнце. Осенние ночи в горах удивительно беззвучны. Только речка дышала рядом, и перезвон воды о камни словно бы куда-то звал.
– Слышь… – всполошился вдруг егерь и толкнул меня локтем. – Ревёт!
Над нами, далеко вверху, раздался трубный звук. Это ревел марал, вызывая на бой соперника. Потом надолго затихло, и опять слышно было, как журчит по камням вода. Я повернулся на бок, собираясь заснуть, но тут вдруг снова протрубил марал, уже много ближе.
– Как бы на нас не набежал.
Но слова егеря прервал рев другого марала, и на этот раз так близко, что мы невольно вздрогнули. Тут же послышался топот ног и стук рогов.
– Дерутся, – прошептал егерь.
Шум драки, однако, быстро стих. В темноте недалеко от нас пробежал марал, направляясь вверх, а вскоре с перевала донёсся его призывный рёв, но вызов остался без ответа. И опять тишина… Но куда исчез соперник?
Рассвет не балует теплом, а осенью особенно. Егерь развел костер, повесил чайник, а мне ещё долго не хотелось вылезать из тёплого спального мешка…
Через час, навьючив мешки с мясом на коней, мы уже поднимались вверх по ущелью.
– Интересно, где же они всё-таки вчера дрались? – спросил егерь, оглядываясь по сторонам.
Долго ехать нам не пришлось, кони вдруг остановились и захрапели. Перед нами, как и вчера, лежал труп марала-самца. И снова такие же глубокие, чуть не сквозные, раны. Сомнений не было: убийцей был марал, который ночью пробежал мимо нас. Но как он убивает? Не рогами же?
С тремя егерями мы несколько дней обследовали все ближайшие ущелья и нашли ещё труп марала-самца. Опять всё кругом было истоптано и носило следы яростной схватки, а на трупе такие же удары «копьем».
Разделившись, мы прослушивали по ночам сразу несколько ущелий. Но никто из нас не слышал брачного рёва самцов-маралов. Видимо, все они были истреблены в этом районе. Решили попытать счастье в последний раз. Едва сгустились сумерки, мы оседлали лошадей, чтобы разъехаться по ущельям. Как назло, один из егерей никак не мог поймать свою лошадь. Она порвала путы и не давалась. Мы долго гонялись за ней верхами и поймали её уже в полной темноте.
И вдруг высоко в горах прозвучал рёв марала. Мы бросили лошадей, пробежали по ущелью и залегли в ельнике перед поляной. Один из егерей поднял трубу, ответный рев «марала» прозвучал в ущелье. Егерь проделал это мастерски. И сейчас же, словно эхо, с вершин ущелья раздался ответ. Теперь нужно было выждать. Ночную тишину беспокоил только тихий шелест ельника от верхового ветерка. Он уносил наш запах вниз, и марал не мог нас почуять. Томительно долго тянулись минуты ожидания. Егерь снова протрубил «вызов» на бой.
Ответный рёв раздался на этот раз совсем близко от нас, и почти вслед за ним послышался топот. Марал мчался галопом прямо по ельнику. Он выскочил на поляну и остановился, озираясь по сторонам. Вместо светлых ветвистых рогов на голове у него были какие-то палки, рассмотреть их было невозможно из-за темноты. Несомненно, было одно – это был олень-убийца. Нельзя терять ни мгновения.
Егери выстрелили залпом, и олень рухнул как подкошенный. Эхо выстрелов ещё катилось по ущелью, замирая вдали, а мы уже бежали к маралу. Он лежал не шевелясь. Свет электрического фонарика скользил по голове. Так вот оно в чем дело. Вместо обычных ветвистых рогов торчали два оголенных рога – длинных и острых, как шпаги. Вся шерсть на его голове слиплась от запёкшейся крови соперников. Марал колол их одного за другим.
– Вот тебе и раз! – вздохнул один из егерей, присев на корточки возле марала.
А другой, закуривая, сказал:
– Природа хитро придумала, что дала им ветвистые рога, а то бы давно перекололи друг друга…
На кордоне отец одного из егерей, старый охотник из Забайкалья, рассказал нам, что у них в горах очень редко, но встречаются, неизвестно отчего, взрослые маралы с рогами без ветвистых отростков. Во время драк они насмерть закалывают противников. Охотники в Забайкалье не жалеют времени и сил, чтобы застрелить такого урода. Значит, и в Джунгарском Алатау завелся такой же олений волк.
– В семье не без урода! – закончил старый охотник.
БЕГЛЕЦ
Застава пограничников в пустыне, за двести пятьдесят километров от пресной воды, была похожа скорее на место ссылки: так здесь было тоскливо поначалу. Но жизнь на заставе текла точно так же, как в любой другой воинской части.
Охрана границ, занятия, клуб, радио, самодеятельность – скучать солдатам не приходилось.
Ручной ворон был старожилом заставы. Уже несколько раз менялись пограничники, отслужив срок, а ворон всё нёс службу на заставе сигнальщиком. У него было прекрасное зрение, и он всегда первый замечал крошечную точку на горизонте в пустыне: это шёл грузовик с пресной водой.
«Крру!»– возвещал ворон на всю заставу и летел навстречу машине, тяжело разгребая крыльями горячий воздух. И тотчас же из-под навеса появлялся верблюд и лениво бежал за вороном, оставляя за собой облачко пыли. Дневальный выходил из казармы, открывал ворота.
Первым подлетал к машине ворон с открытым клювом. За ним подбегал верблюд. Шофер останавливал машину и, улыбаясь, наливал в ведро воды. Сначала пил ворон, потом верблюд. Такова была традиция на заставе, и пограничники никогда не нарушали её. Дальше машина шла к заставе с вороном на кабине. Следом тащился верблюд.
Но однажды возле заставы появились охотники на конях. В барханах забелели палатки. К охотникам присоединились пограничники, свободные от нарядов. В бинокль следили за горизонтом, кого-то поджидая. Всю ночь бодрствовал на вышке часовой.
Под утро первым проснулся ворон:
«Крру!»
Из-под навеса высунулся верблюд: не машина ли с водой? Но на горизонте показался табунок диких ослов, похожих на маленьких лошадок. Это были куланы, совершавшие перекочевку из Афганистана в Туркмению. Они легко пересекали пустыню, не испытывая жажды; передвигались прохладными лунными ночами, днем питались сочными листьями пустынной ферулы, сухими злаками и даже полубородчатой живокостью – растением, ядовитым для других животных.