Дельта

Хорошо одному. Доггинз был Найлу по душе, но его общество странным образом выматывало.

Казалось, что все его мысли и чувства сориентированы на решение исключительно практических вопросов. Мир, по Доггинзу, существовал не как особая, самостоятельная среда, а как нечто, что нужно непременно осваивать и покорять. Какой-нибудь час общения с ним, и у Найла уже возникло неодолимое желание забыть об окружающем и уйти вглубь себя.

В комнате стояла приятная прохлада. Через окно доносилось ласковое журчание фонтана, детские голоса; в комнату с жужжанием влетела муха. Найл с глубоким вздохом расслабился, словно утопая в груде ароматной листвы. Переборов желание заснуть, он сосредоточился до того порога, когда становится внятной завеса тишины внутри себя.

В черепе мгновенно ожила точка света. Найл расслабился еще больше, и тогда стал внятен капля за каплей сочащийся ток силы

– будто кроткий прилив, лижущий морской берег волна за волной.

И тут совершенно неожиданно Найл ощутил в глубине сознания гнетущую напряженность

– не чувство опасности, а просто чуткую настороженность. Нечто подобное он уже испытал, сидя в камере при дворце Каззака, – ощущение, что за тобой следят.

Он позаботился не выдать настороженности ни единым движением лица; всякий, взглянув на него, подумал бы, что он спит. Лежа на спине и ровно дыша, Найл мысленно прощупывал комнату. Одной секунды оказалось достаточно, чтобы выяснить: тайный соглядатай наблюдает через окно. Гулко хлопнувшая в отдалении дверь дала подходящий повод шевельнуться и открыть глаза; Найл, зевнув, сел и поглядел в окно.

К его удивлению, там никого не оказалось

– ничего, лишь безоблачное небо. Встав, он, не спеша, подошел к окну, затем вытянулся, якобы потягиваясь, и чуть отодвинул занавеску. Мимо головы с жужжанием пролетела муха и опустилась в углу потолка. Найл прикрыл глаза, вдыхая прохладный воздух; внутренний монитор показывал, что наблюдение осуществляется сверху.

Небрежной походкой Найл возвратился к диванчику, поласкал гладкую ткань подушки и тут, схватив ее внезапным движением за угол, резко швырнул через комнату вверх.

Сноровка прирожденного охотника не подвела: насекомое не успело толком сняться со стены, как его подушкой смахнуло на пол.

Найл одним прыжком перенесся через комнату; защищенная жестким покровом тварь хрупнула под подошвой сандалии. Это была небольшая муха, размах крыльев с ладонь. Найл дочиста обтер сандалию о дорожку, затем подошел и притворил окно.

Снова закрыв глаза, почувствовал, что соглядатая больше нет.

Мрачного удовлетворения как не бывало: страх вызывала догадка, что за ним, Найлом, можно следить сквозь призму сознания насекомого.

В таком случае, получается, ему вообще некуда деваться от беспрестанной слежки. Это значит и то, что Смертоносцу-Повелителю, не исключено, известно о каждом его шаге за последние несколько дней.

И хотя. по размышлении, такую мысль он отклонил (подсознательная сторожевая система непременно подала бы сигнал предупреждения), Найла никак не оставляло досаждающее чувство собственной уязвимости. Он вообще-то понимал, что Смертоносец-Повелитель потому постоянно и напоминает о себе, чтобы лишить покоя, но легче от этого не становилось.

В этот миг обостренной чувствительности неожиданный щелчок задвижки заставил Найла вздрогнуть. В комнате стояла Мерлью и уже вставляла в задвижку деревянную шпильку, чтобы не открылась. На Мерлью было короткое, оставляющее руки открытыми, платье из красной шелковистой материи; золотистые с рыжинкой волосы плавной волной стекали по плечам. Когда она с улыбкой повернулась к Найлу, сердце у него гулко стукнуло; он никогда не видел ее такой красивой.

Она ничего не говорила, стояла, опустив руки. Вот она прошла через комнату; остановившись, секунду-другую смотрела на него; затем, обвив ему шею, поцеловала. Обнаженные ее руки были прохладны, а губы теплы. И тут до Найла дошло, что он ошибался, полагая, будто Мерлью ему безразлична. Тесно прижав ее к себе, он с изумленным восторгом чувствовал ее губы, сознавая, что и она принимает его ласку с таким же вожделением.

Мерлью высвободилась первой.

Пробежав пальцами по волосам юноши, она прильнула щекой к его щеке.

– Я пришла забрать тебя обратно в город, к себе.

Найл попробовал качнуть головой, но Мерлью поспешно притиснулась щекой к его лицу, и шевельнуться не получилось.

– Ты же знаешь, я не могу этого сделать.

– Ты не хочешь, чтобы мы были вместе?

– Хочу, конечно. Но еще и в живых остаться хочу.

Мерлью приникла губами к его уху, и ласковая их мягкость вызвала такое сильное ощущение, что Найл замер в истоме.

– Давай не будем сейчас об этом. Я хочу, чтоб ты меня поцеловал.

Взяв Найла за руку, она подвела его к диванчику. С легким замешательством он смотрел, как Мерлью проверяет, хорошо ли закрыта дверь. Возвратись к диванчику, она улеглась, протянула руки Найлу навстречу.

И они снова канули в омут самозабвенной ласки, впитывая сущность друг друга так, будто утоляли голод или жажду. Найл в очередной раз осознал ее сущность практичной женщины, досконально знающей, что ей нужно, и воспринял это как должное, без вызова. Ничего в Найле не восстало против, желание отодвинуло все на второй план.

В этом было даже нечто, относящееся непосредственно к Мерлью: несносная тоска и разочарованность, желание забыться в руках мужчины.

И то чистое удовольствие, которое они дарили сейчас друг другу, по мере того, как его мужская жизненная энергия переходила в нее, а он впитывал ее женскую энергию, тоже отгоняло все на второй план.

Это был простой физический процесс, вполне сравниваемый с едой; причем, они оба удивительно подходили для того, чтобы утолить физический голод друг друга.

Мерлью отстранилась первой, нежно оттолкнула Найла. Она отодвинулась в угол диванчика и стала оправлять разметавшиеся волосы. Улыбнувшись юноше сверху вниз, положила ладонь ему на щеку.

– Я хочу, чтобы ты возвратился со мной. – Едва Найл попытался покачать головой, как она прикрыла ему рот рукой. – Я обещаю, что они не то что тронуть – дунуть на тебя не посмеют. Я не позволю им.