Прощай, Лоэнгрин!

— Ах, да! — из органайзера на столе была молниеносно выужена папка. Глаза забегали по строкам и на переносице Нелли появилась складка. — Да, ты бы лучше ее оговорила. А то столько вложить надо и вдруг все прогорит.

— Знаю, но боюсь, что это будет единственное, что поддержит ферму на плаву.

— Как так?

— Я скорее всего уже не приеду, — вот тут я не стала кривить душой и выложила чистую правду.

— Все так плохо?

Выразительное молчание были слишком красноречивым ответом на заданный вопрос.

— Подсоби в последний раз, Нелль! — мой голос опустился до шепота. — Сотку мы не потянем. Максимум сорок, — от заискивающих ноток в собственном голосе меня замутило. Как-то слишком сильно я в образ вошла.

Но в голове у чиновницы уже крутились ходики вычислительной машины, которая взвешивала шансы получить куш и остаться с носом. У этого народа был нюх на поживу и он редко изменял хозяину.

— Я бы с радостью и мой интерес тут минимален. Надо подмаслить целую вереницу товарищей у нас в конторе. Так, что это не реально.

Старая знакомая явно ожидала, что торги продлятся и когда я медленно поднялась с засаленного стула, ее рот скривился, а глаза забегали.

— Ну, на нет и суда нет. Нелль, спасибо, что приняла, — трудно было сдерживать негодование, которое так и сочилось в голосе, но моя дерганность вполне могла сойти, за разочарование. — Не буду тебя задерживать.

Нелли в недоумении захлопала глазами. Она плотно сжала губы и в глазах блеснуло презрение.

— Конечно. Удачи тебе!

Больше того, что мне отказывают, я не любила, когда желают удачи, считая, что на эту субстанцию уповать, как минимум, легкомысленно.

Спасительно затревознил телефон в кабинете и я покинула крохотный помещение, заваленное потасканными папками и обставленное допотопной мебелью.

На парковке управления, сидя в «Ниве» меня ждал Вася. Я плюхнулась на сиденье рядом с ним и уставилась невидящим взоров в лобовое стекло.

— Понятно, — с досадой протянул он и повернул ключи в замке зажигания.

— Вась, помнишь у тебя воздушка была, мы еще из нее по сорокам палили, когда те повадились цыплят таскать?

— Воздушка? После разговора с Нелькой? Дорогуша, да тебя в нашу думу надо запустить — точно станешь террористом!

Я перевела тяжелый взгляд на Василия и он торопливо закивал.

— Да, начищенная под кроватью лежит.

Через два дня в местной газете «Сурский рубеж» появилась крохотная заметка в разделе криминальной сводки, что машину местной чиновница из санитарного надзора неизвестные расстреляли из винтовки. Пострадали исключительно протекторы. Ведется следствие.

Так что звонка от Нелли долго ждать не пришлось. Новая резина на Киа Спектра как раз стоила в районе сорока тысяч. Этот факт я выяснила еще до того, как нанести визит «старой» знакомой.

— Вот, баб Нюр! Держи! — я гордо сунула разрешение Анне Витальевне. — Делай теперь сыр, сколько душе угодно. А тут образцы упаковки. Потом выберешь, я отдам в типографию на заказ, чтобы все как у людей было.

— Ой, спасибо, Авочка! Добила все таки этих чинуш! — баба Нюра и не догадывалась насколько она была близка к истине, даром что мое негодование коснулось только автотранспортного средства.

— Порадовала ты старую дуру! — но тут она запнулась, едва сдерживая слезы. — Небось Нелли Олеговне отвалила денег гору?

— Она мне скидку сделала…

— Ох, уж эти скидки, — взгляд бабы Нюры помрачнел. — Не руководители, а торговцы! Да, заслужил русский народ этих тунеядцев на свою шею. Сильно Бога, видать, прогневали, когда семьдесят лет церкви жгли. Попомните мои слова еще семьдесят лет нам лишения и несправедливость терпеть. Это если мы с себя начнем исправляться.

Но вдруг, она осеклась и просияла.

— А я вот тут стою и осуждаю человека, который дал мне добро. Храни, Господь, Нельку! И что, Авушка, подарок, поди, прощальный?

В очередной я удивилась проницательности пожилой женщины и виновато пожала плечами.

Глубже вздохнув, я отвела глаза, снова залюбовавшись виноградным навесом.

— Как же мне тебе отплатить? Ведь ничего не могу предложить, кроме того, что у тебя уже есть.

— Не надо, баб Нюр. Все к тому и шло. Одно хорошо, больше не будет у вас чужих людей. С эко-туризмом покончено.

Явное облегчение промелькнуло на лице бабы Нюры, но жалостливый взгляд продолжал меня буравить.

— А что же ты?

— Может личной жизнью займусь.

— Никак ухажеру зеленый свет дашь? — воскликнула женщина.

— Посмотрим, — поддакнула я, сама почти поверив в это.

— И правильно! Такая деваха, а все маешься с этими делами проклятущими! Их не переделаешь! И все деньги не заработаешь… Счастье не в них. Да, что я тебе говорю. Ты и сама поди поняла. Не встречала я в своей жизни человека, который бы так убивался. Сколько же у тебя на душе тяжести, ангел мой. Хоть и рвешь ты ее каждый раз, приезжая сюда к нам, а вот гляжу и снова в глазках твоих болезнь горькая, и словно, неизлечимая. Ох, даже знать не хочу от чего ты такая, но буду молиться за тебя, дите. Авось отпустит!

Баба Нюра принялась крестить меня, после чего благословила и поцеловала в лоб. Я слышала о русских православных обрядах. Самым серьезным считалось причастие, но его суть была слишком далека от меня. Однако в этот момент меня накрыло теплой волной, от которой по всему телу пробежала дрожь с мурашками.

И как оказалось, баба Нюра только с виду была простоватой. Сейчас ее глаза, полные щемящей заботы обо мне, глядели так пронзительно, что мне по неволе стало стыдно за свою жизнь.

Хотя на это я не имела никакого права. За моим выбором, сделанным в тот день, когда я впервые встретила своего отца в парке колледжа, последовала буквально кровавая жертва.

— Бабаааа, я покакаль! — раздалось из-за декоративного заборчика, где, как оказалось, Игорек сидел на горшке.

Всплеснув руками баба Нюра бросилась помогать ненаглядному внучку с гигиеническими процедурами.

Вася вынырнул из дома со связкой вяленого омуля и чехони. На обратном пути мы купили свежего пива, а рыбу нам подоспел главный рыбак Пылюкановки — дед Памай. Местные его за глаза величали, не иначе как дед Поймай, только у него клевало всегда и в любую погоду. Рыба у Памая была отборная — свежая, жирная, вкусная. Мелкую он всегда отпускал.

— Опять пьянствовать будете? — по-доброму подколола нас баба Нюра, дотирая попу Игорьку. — Вася, ты мне абрикосу обещал спилить еще неделю назад и кадушки помыть. Авушка пока под навесиком посидит, отдохнет дите, а ты иди увалень, поработай! А то смотри эта сухая каряга завалится и на Игорька.

Тихо бубня себе под нос список дел и угроз, баба Нюра нарочно не смотрела в нашу сторону, зная, что мы с Васей вдвоем понесемся выполнять поручения. Давно прошли те времена, когда эта женщина хваталась за сердце, видя, как я рублю дрова или поднимаю тяжести. Так, что со старой засохшей «абрикосой» мы расправились за час, сложив поленья около баньки.

Покончив с делами, мы втроем уселись под навесом, вцепившись зубами в соленую рыбку, добивая организм, который полнился наслаждением, жадными глотками прохладного пива.

Эти несколько дней, разделялись для меня не наступлением утра и вечера. Время приняло форму голоса Анны Витальевны, которая ровно три раза в день вопила на всю деревню:

— Иииииигорь!

Обед, полдник и ужин.

Мысли сами собой приводились в порядок, возвращалось чувство покоя и уверенность, что я смогу справиться с нормальной жизнью, на которую взяла курс.

Деньги, закопанные в огороде я оставила в распоряжении Васи. Мол, на мелкие расходы и на поддержку сыроварного дела бабы Нюры.

Последняя ночь в Пылюкановке была бессонной. Я покинула ферму на рассвете, молча обнявшись с Анной Валентиновной. В неярком свете фонаря, тускло блеснул ее крестик, за воротом длинной ночной рубашки и теплого пухового платка, накинутого на плечи.

Рекс сонно зарычал на прощание, Марсик лежал с ним рядом, и только лениво подрагивал его подрезанный хвост.