Страница 3 из 17
– Из чего черный пудинг? – спросил он.
– Свинячья кровь, – радостно сказала хозяйка. – А белый из свинячьего жира! С овсяным зерном и хлебными крошками.
В желудке что-то предательски булькнуло.
– Вишь ты, морщится с непривычки, – подтолкнул жену локтем ирландец. – Оно и понятно: кровянку не так вкусно уплетать, ежели на сухую. К такому зашибенскому угощению неплохо бы пивка…
– Ой, да ты и мертвого уболтаешь, чертов алкаш. Только одну пинту[6]!
– Конечно, конечно! Разве ж я ради пьянства окаянного?! Я же чтобы человека с дороги уважить, – он тайком подмигнул Льву, азартно потирая руки. – Наливай дорогому гостю да себя не обдели, а после уж и мне капелюшечку.
Хозяйка спустилась в погреб и вскоре принесла полный кувшин. Почтальон уже подсуетился, выставил на стол три пивных кружки. Поразмыслив чуток, заменил одну на маленький стакан с золотой каймой.
– Женщина не должна пить пиво наравне с мужчинами. Иначе у нее потускнеют волосы, а у моей-то красотулечки кудри – пожар! Грешно такими рисковать.
– Скажешь тоже, – фыркнула Мюрин. – Врешь, собака хитрая, но приятно врешь. Не тяни корявки, сама разолью. Вот, видишь, всем хватило. Пожалуйте, сэра. А ты, бесстыдник, пей не спеша, больше ведь не дам!
Напиток по цвету напоминал, скорее, кофе, но искрящиеся пузырьки и высоченная шапка пены не оставляли сомнений – это знаменитый ирландский стаут[7].
– М-м-м… Я надысь проезжал мимо пивоварни Бимишей. День хмурился, тучи висели набузганные. Но тут, вишь ты, начали обжаривать ячмень и случилось чудо. Дивный запах поплыл по округе, разогнал хляби небесные, в прореху вывалилось солнце, над полем засверкала радуга. А что на конце радуги? Сокровище. Я увидел в том добрый знак, заехал и взял бочонок. На последние шиши, да оно ведь того стоило… Ну, вздрогнули!
Лев зарекался не пить, но негоже обижать радушных хозяев. Один глоток не повредит. Пригубить из уважения. Да.
М-м-м-м…
Действительно, чумовое пиво. Хмель почти не чувствуется. Зато раскрываются изумительные нотки. Погодите-ка, они туда горький шоколад добавляют?! Эх, не разобрал. Хотел ведь глоточек, а в итоге не смог оторваться до самого донышка.
– Хех! – ирландец тоже выдул пиво залпом и помахал пустой кружкой. – Не спеша, говоришь? А сама-то мухой опрокинула.
– У тебя усы остались, – хихикнула Мюрин.
– У тебя тоже!
Он смахнул пену большим пальцем и звонко чмокнул супругу прямо в губы. Та зарделась от смущения, схватила кувшин, деловито обтерла передником.
– Ладушки, принесу вам добавки.
– Давай я сам.
– Еще чего! Ты там присосешься к крану и будешь пить, пока не рухнешь замертво. Схожу уж. Токмо чтоб в последний раз!
– О, в благословенный день взял я в жены этого ангелочка! – прокричал почтальон ей вслед.
Вторую кружку смаковали и растягивали, пили по чуть-чуть, наслаждаясь ощущениями. Хозяйка жмурилась на солнечный луч, выжигающий на щеке веснушки, довольно кивала, а потом вдруг ойкнула и всплеснула пухлыми руками.
– Нас же давешней ночью обокрали!
– Неужто чегой-то ценное пропало?! – встрепенулся муж.
В его левом глазу явственно проступил страх разоблачения – видимо, почтарь иногда выносил из дома вещички и менял на выпивку, но в этот раз был ни при чем. В правом глазу тут же промелькнуло сожаление, что на этом деле заработает кто-то другой.
– Само собой! Стала бы я иначе шум поднимать?! Злодей залез в холодильник и съел половину рагу из кастрюли.
– Тьфу ты… Я уж подумал…
– Что подумал?
– Не, не, ничего такого… Дети, небось, шалят.
– Вот уж нет. Старший сын уехал на три дня в Лимерик, а близнецы спали крепко, с утра в школу еле добудилась, – и тут ее осенило. – А-а-а-а… Невестка. Она, стервозина. Она!
– О, как! – изумился ирландец. – Наша дуреха мечтает стать похожей на худышек из модных журналов. Выходит, днем она сидит на диете, а как стемнеет, крадется на кухню и жрет?!
– Может, все-таки мальчики? – предположил Лев. – Я вот часто совершаю ночные набеги на холодильник.
– Тогда бы в раковине остались грязные ложки. Мужчины в этом доме, сэра, воспитаны правильно. Никогда не станут мыть посуду, даже, чтобы отвести от себя подозрения.
Она фыркнула и стала демонстративно убирать со стола. Так, понятно. Гостю пора откланиваться.
– Далеко ли до Дублина?
– Смотря как считать. Ежели прямо сейчас встанешь и пойдешь вдоль побережья, никуда не сворачивая, – он нарисовал пальцем в остатках томатного соуса причудливо-изломанную линию, – то к послезавтрему дошкандыбаешь. А на машине, по дороге, – на этот раз линия получилась прямая и ровная, – часа два-три.
Ирландец облизал палец, отщипнул хлебный мякиш и собрал подливку вместе с импровизированной картой. Долго жевал, а когда проглотил, сказал:
– Бери мой лисапед! К вечеру будешь там.
Если бы не вторая пинта крепкого пива, Лев подумал бы и отказался. Но история обычно не терпит сослагательного наклонения, так отчего же нашей истории делать исключение?! Хмельной голове совершенно наплевать, что ногам придется крутить педали семь часов кряду, а некоторые другие части тела сотрутся о неудобное сиденье.
– По рукам! Только, как его потом вернуть?
– А, не парься! Въедешь в город по одиннадцатому шоссе, сразу уткнешься в красный дом. Справа, – хотя махнул рукой влево. – Это почта, старейшая в Эйре, смекаешь? Оставь там. Скажи – Брадан из Килмор-Ки лисапед через неделю заберет. Меня там все знают.
– Ой, прямо весь Дублин знает тебя, шалопутный! – усмехнулась Мюрин, обнимая мужа за плечи.
– За весь Дублин я не скажу. Но на той почте точно все знают.
– Получается, ты целую неделю не будешь развозить письма, – удивился Лев. – Люди же возмутятся.
– Наоборот, спляшут на радостях. Наш народ не шибко жалует почтарей.
– Почему?
– Издавна так повелось. Красотулечка, может, нацедишь еще пивка? Байка-то выйдет аккурат на кружечку.
Хозяйка покачала головой, но пошла в погреб.
– Пользуешься моей добротой, – ворчала она.
– Издавна так повелось. Когда юноша хотел объясниться в любви, он не писал признаний, а сайгачил на луг, рвал там охапку вереска и горечавки, опосля чего топтался под окном девицы, пока та не выглянет. Ну, или пока отец красавицы не прогонит дубиной. Или, вишь ты, когда бабуля из соседней деревни поздравляла внучка с днем рождения, она посылала не телеграмму, а пару шиллингов. В наших краях народ не настолько богат, чтобы тратиться на почтовые марки. Письма отправляет государство. Поэтому соседи знают: почтарь – завсегда символ беды.
Он хлебнул из кружки и облизал губы.
– Прадед мой разносил похоронки в 40-е. Эйре в ту войну не вмешивалась, но сто тысяч парней ушли добровольцами в британскую армию. Они гибли на чужой земле каждый божий день. Даже по воскресеньям. На почту приходили пачки сообщений за подписью треклятого Уинни[8]. Прадед складывал их в сумку и раз в месяц обходил наш городок, семь окрестных деревень и полсотни далеких ферм. У старика не было правой ноги, только скрипучая деревяшка, потому ходил он медленно, постукивая протезом. Этот стук пугал людей до смерти. Матери и жены, заслышав издали жуткие звуки, закрывали окна. Молились: «Господи, пусть он пройдет мимо!» Мальчишки разбегались в ужасе, с криком: «Берегитесь! Траурный вестник идет!» Так его прозвали за черный мундир.
– Но ведь война кончилась!
– На континенте, может быть. А у нас на острове… Слыхал про «Шинн Фейн», «Кланн на Поблахта», ИРА? Отряды боевиков взрывали бомбы на севере, но среди них было немало парней с юга. Так что и моему деду пришлось разносить похоронки в 60-е и в 70-е. А еще повестки: матерей вызывали в суд, чтобы они давали показания против своих детей. Дед завел упрямого осла, который поминутно останавливался и орал благим матом, требуя жратвы. Пока скотина паслась, ощипывая придорожный чертополох, дурные вести не расползались по округе.
6
Мера объема в английской системе равная 568 миллилитрам. Ирландцы ненавидят все британское и давно перешли на метрическую систему, но пиво по-прежнему меряют пинтами, поскольку пинта больше чем пол-литра. А когда в кружку наливают больше – это ведь гораздо приятнее, не находите?
7
Темное пиво из прожаренного ячменя.
8
Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании (1940-1945 гг.)