Страница 8 из 25
– Пусть уйдёт на фронт офицером, – сказал Мамчич Ботвинскому и Гаврилову. – А там – как судьба положит. Наша задача – сделать из него среднего командира взвода.
Но вышло так, что на фронт Шестая рота отправилась не в офицерских петлицах и новеньких портупеях через плечо, о которых мечтали все с первого дня обучения, не впереди стрелковых взводов, а в составе их, рядовыми бойцами. И значительно раньше.
Разговор о женщинах даром не прошёл. Молодое брало своё в этих сильных, здоровых людях.
– Эх, ребя, а вот у меня дивчина была! – вздохнул вдруг курсант из первого отделения. – О-о! Косу как расплетёт, волосы распустит – и спины не видать. Грудя – во!
– Да это ты не про тётку ли свою рассказываешь, Ванюх? А, парень?
– Про какую ещё тётку! Говорю вам, невеста была. Таня. Теперь за другого замуж пойдёт. – Курсант вздохнул, но большой печали в его вздохе не было. – А до войны Таня была моя…
– В каком смысле? Невеста, что ль?
– Ну да, вроде как она самая. Невеста.
– Так зачем же ты всем про свою невесту рассказываешь, трепло!
– А, теперь всё едино. Теперь мне её не жалко. Уже месяц писем не пишет. Брат сообщил, что к Тане моей гармонист, Сёмка, мелодию подобрал. А если так, то… Все ребята наши на фронт ушли, а Сёмка – белобилетник. У них в роду никто в армии не служил. Ему сейчас там лафа. Один на всю деревню. Таню выбрал.
– Гад он, твой гармонист, – сказал Алёхин.
Денисенко тоже встрепенулся:
– Как же это так, Ванюх? Война же идёт! Какая может быть гармонь? Что у вас за деревня такая? Несознательная какая-то.
– Деревня хорошая. Весёлая, – мечтательно продолжал Ванюха. – Журавлихой называется. Шестьдесят семь дворов. Девки, главное дело, все гладкие, справные. Яблоками пахнут.
– Какими ещё яблоками? Девка она и есть девка. Девкой и пахнет.
– Нет, – спокойно и уверенно возразил курсант, – наши, журавлихинские, яблоком пахнут. Точно говорю вам. Ребя, а что, живы будем, айда ко мне в Журавлиху! От Подольска недалеко. На поезде меньше суток.
– Девок твоих нюхать? Или гармонисту морду бить?
– Да ну его. В Журавлихе и без Таньки девок много. Невест себе выберете любых. Точно говорю вам.
– Девки, братцы, везде хорошие. Только теперь не про нас они…
А сержант Смирнов вдруг пропел фальшивым голосом:
– Пошёл ты к чёрту, сержант, со своим похабством!
Некоторое время ехали молча. Слушали, как гудит мотор и гремят внизу колёса. Иногда грузовик притормаживал, что-то объезжал.
– Что там такое?
– Воронки. Вон, посмотрите, свеженькие.
– Обстрел? Или бомбёжка?
– Какая разница.
– Большая. Если обстрел, то, значит, германы рядом.
– Может, и рядом. Скоро узнаем.
– Да, ребя, хорошо было до войны…
И Воронцова кольнуло это «до войны», произнесённое уже не раз за последние дни. Видать, прав был, дед Евсей: германца скоро не одолеть. Вон он как прёт. Фронт прорвал на всю глубину. Сколько ж у него танков и самолётов, если наши, такой силой, не смогли остановить его? Если на Десне его не удержали, то что против него мы? На какой-то речке, которую не только танки, но, может, и куры вброд переходят, как говорит дед Евсей, гузку не замочив. Правда, об этих предположениях лучше помалкивать. Командованию видней.
Курсанты уже и не пытались дремать. Постукивали подошвами сапог и прикладами новеньких СВТ по деревянному настилу кузова, ощупывали подсумки и штык-ножи в металлических ножнах на ремнях, поглаживали вещмешки, в которых лежало кое-какое личное имущество: смена тёплого белья, комплект запасных портянок, вафельное полотенце – всё новенькое, выданное старшиною прямо со склада. Там же, на самом дне, лежали пакеты с сухим пайком. Так – продукты внизу – приказал уложить ранцы помкомвзвода Гаврилов. Теперь они поняли, почему.
Полевой кухни у Шестой роты не было. Обещали прислать следом. Будет ли она, кухня? Будет ли горячая каша и кипяток для чая? А сухпай – вот он, в ранце, пощупать можно, погладить, понюхать.
Самозарядные винтовки им выдали совсем недавно. Привыкнуть к ним как следует ещё не успели. А штык-нож – просто шик. Им можно было резать, при необходимости даже колоть, но, главное, удобно вспарывать консервные банки сухпая. Новые винтовки требовали более аккуратного обращения. Когда в затворный механизм попадала земля, самозарядки частенько заклинивало. Так что обращения они требовали более нежного, чем старушки с четырёхгранными штыками. Но из новеньких самозарядок взвод палил всё же гуще, веселее, и пули скорее сметали мишени.
Неожиданно грузовик замедлил движение, водитель переключился на пониженную, а вскоре и вовсе притормозил и свернул на обочину. Машину встряхнуло раз-другой, похоже, на выбитых булыжниках, и она остановилась. Мотор заглох. Фары погасли. Мимо в кромешной тьме пробежал вестовой.
– Выходи строиться! – выкрикивал он, стуча по бортам черенком малой сапёрной лопаты.
– Ну, вот и прибыли на войну.
– Наконец-то.
– А где война-то?
– А ну, давай, засранцы, пошустрей! Ничего не забывать!
Стали торопливо выпрыгивать наружу. Загремели сапогами по булыжной дороге. Кто-то неосторожно уронил винтовку.
– Оружие беречь! Разоспались, сучата!
– Ничего не видать.
– Это ж что, братцы, и есть передовая? А где германы? Разбежались, что ли?
– Передовая, а не стреляют. Почему не стреляют?
– Погоди. Не стреляют… Настреляешься.
– Это так. Не спеши, коза, на клык, все волки твои будут.
– А говорят, немец ночью не воюет? Так ли, товарищ старший сержант?
– Прекратить разговоры!
Воронцов спрыгнул на дорогу, придержал на весу винтовку и подсумки с патронами. Ноги затекли и закоченели. Многим хотелось сразу же справить маленькую нужду. Но кустов нигде поблизости не наблюдалось. Да и команды на то не было. Значит, сразу куда-то погонят.
– Становись!
– Первый взвод!..
– Второй взвод!..
– Третий!..
– Проверить наличие оружия! Подсумки! Каски! Сапёрные лопаты!
Лейтенанты и сержанты наперебой подавали команды, строили своих людей, проводили перекличку.
Воронцов занял привычное место в строю, посмотрел на левый фланг. Звёзды сияли так ярко, что можно было разглядеть лицо третьего человека. Третьим в строю стоял пулемётчик Селиванов. А дальше, четвёртым, должен был стоять второй номер – Краснов.
Возле бронемашины ходили Мамчич и начальник штаба Передового отряда капитан Челышев[4] с какими-то незнакомыми людьми в бушлатах и лётных куртках. По их поведению и возгласам было понятно, что курсантский отряд с орудиями они ждали давно. В темноте поблёскивали то стволы короткоствольных трофейных автоматов, то длинные плоские рожки, то белые повязки бинтов. Эти люди не были похожи на бойцов регулярных частей РККА, какие всё лето шли и ехали по большаку к фронту мимо Подлесного. Однако именно они, непохожие на бойцов и командиров, дрались здесь и покуда ещё удерживали фронт. Если фронт, как таковой, в районе шоссе существовал. И кто там, среди них, был командир, а кто простой боец, тоже понять было нельзя.
Они что, раненых не отправляют в тыл, подумал Воронцов.
Это были авиадесантники из диверсионного отряда капитана Старчака, та самая группа Старчака, о которой во время короткой остановки в Малоярославце говорил «кожаный реглан».
Старчак[5] едва успел вывести своих людей из Юхнова. К группе десантников пристало подразделение охраны Юхновского аэродрома, а также несколько десятков бойцов комендатуры и различных служб гарнизона. Чуть позже присоединились остатки отряда полкового комиссара Жабенко. Несколько малочисленных групп и одиночки, отбившиеся во время схватки и отхода, все, кто уцелел после ближнего боя с «древесными лягушками».
4
Челышев Е. П. – в октябре 1941 года капитан, начальник штаба сводного Передового отряда подольских курсантов. Значится в наградном списке отличившихся в октябрьских боях на подступах к Москве.
5
Старчак Иван Григорьевич – в октябре 1941 г. капитан РККА, начальник парашютно-десантной службы Западного фронта, затем начальник парашютно-десантной школы Западного фронта, которая дислоцировалась в районе Юхнова. Отличился в боях на р. Угре и в районе Воронков. После оставления позиций на р. Извери выведен в резерв Западного фронта. В ходе Битвы за Москву руководил диверсионной группой, которая активно действовала в тылу противника. Тяжело ранен. Войну закончил в звании майора. Автор книги «С неба в бой».