Страница 14 из 30
Фесс оставлял позади себя настоящую просеку. Спасти его могла только быстрота, нельзя было дать тварям вцепиться ему в ноги – что они обычно проделывали со своими противниками.
Его заметили. И оказалось, что маги Флавиза очень даже пристально следили за всем, что творилось на площади.
Фесса спас инстинкт. Воспитанный в Долине, прошедший неплохую школу у Клары Хюммель, он успел уклониться в последний момент. Облачко зеленой пыли проплыло возле самой его головы – и, промахнувшись, опустилось на какую-то злодейского вида многоножку, только-только высунувшую уродливую харю из-под земли.
Заклятье само просилось наружу, и Фессу стоило немалых усилий сдержаться. Радуга не должна ничего знать о нем.., по крайней мере пока.
Однако становилось ясно, что люди проигрывают битву. Слишком много повылезало Нечисти; ярость уступала место страху и желанию выжить.
Таран бросили. Сперва постепенно, а затем все быстрее и быстрее люди начали отходить; и не прошло нескольких мгновении, как отступление превратилось в паническое бегство.
Люди бежали – а твари мчались по пятам, бросаясь на их плечи всей массой и заваливая вожделенную добычу. Немногих уцелевших спасло лишь то, что бестии тотчас устраивались пировать, забыв про все на свете.
Фесс видел, как чешуйчатая зеленая крыса вспрыгнула на плечи истошно завизжавшей девчонке лет пятнадцати, увидел, как в тонкой руке взлетел нож и как проткнутая тушка покатилась по камням – и как сразу три крысы вцепились девчонке в ноги, а едва она, взвыв от боли, нагнулась, размахнувшись ножом, сразу пара тварей оказалась у нее на голове и шее. Брызнула кровь из прокушенных вен; девочка выпустила нож, зашаталась и рухнула навзничь. Полчища крыс тотчас накинулись на новую добычу.
Глефа воина Серой Лиги опоздала на считанные мгновения.
Отбиваясь на ходу, Фесс бежал следом за остальными, всей спиной чувствуя нацеленные в него полные ненависти взгляды.
Радуга распознала врага.
Агата замерла, подобно птичке перед удавом, глядя на громадную уродливую фигуру. Хозяин Ливня был во все той же древней, покрытой пробоинами и вмятинами броне, рогатый шлем, чудовищный череп-фонарь в левой руке, глазницы пылают зеленым огнем; длинный фламберг в правой длани, по черному клинку бегут струйки Смертного Ливня; злая сила, чужая самой плоти этого мира, «древних ратей воин отсталый», неведомо как избегнувший объятий смерти и сохранивший в себе одно-единственное чувство – жажду. Жажду теплой крови, словно истинный вампир.
Агата не могла двинуться, не могла пошевелиться.
И маги Красного Арка надеялись, что она справится с эдаким страшилищем? Она, безоружная?
Она не могла ни бежать, ни сражаться. Только стояла, бессильно уронив руки, и смотрела на приближающуюся смерть.
Что ж, может, оно и к лучшему. Там, в Вечном Лесу, куда уходят после телесной гибели все Дану, она рано или поздно встретится с родителями, с друзьями детства, с кем играла под походными телегами армии Дану…
Пусть только скорее.
Чудовище остановилось. Череп повернулся, два зеленых луча-кинжала уперлись в Агату. Магия Арка выдержала удар – хотя отдача разлилась тяжелой болью по всему телу девушки-Дану.
– Чую, чую, чую… – забубнил глухой шлем. Смотровая щель обернулась к Агате. – Выпью душу, выпью душу, выпью.., выпью…
И Хозяин Ливня сделал первый шаг к обмершей Дану.
«Конец…» – обреченно подумала она. И, точно в сказках. Агата на самом деле вдруг увидела себя совсем крошечной, играющей рядом с родителями; только теперь она понимала, что за странные повозки окружают их и почему и мама, и отец облачены в доспехи, а за поясами – длинные и тонкие мечи с рукоятками, выточенными из корней тех деревьев, что росли рядом с домом.
Картина сменялась картиной. Вот праздник Первого Локона, после которого девушка считается взрослой и может жить сама, как считает нужным – но в полном согласии с многочисленными обычаями Дану. Вот на празднике звучат обращенные к ней, Сеамни Оэктаканн, слова жреца, слова Уст Леса: желает ли она покинуть родительский кров? И ее ответ в полном согласии с традицией: «Разве я изменщица отцу моему и матери моей? Разве оттолкну я взрастившее меня лоно и защищавшую меня грудь?»
И потом – дни и ночи, ночи и дни, походы, сражения, краткие мирные передышки… Империя наступала, легионеры шли сквозь леса, и даже все искусство прославленных лучников-Дану не способно было их остановить.
И потом – о, злая судьба, пославшая ей и тотчас же отнявшая Иммельсторн, последнюю надежду народа Дану!
Иммельсторн… Агата представила себе, что в руке – чуть шершавый эфес Деревянного Меча. Представила себе его дивную соразмерность, остроту его гибельного лезвия…
Когда она открыла глаза, то почти по-детски обиделась невесть на кого, увидев свою правую ладонь по-прежнему пустой.
Однако Хозяин Ливня не приблизился ни на шаг. И даже зеленый блеск в глазницах черепа как-то приугас.
Острие фламберга опустилось к земле.
– Вы.., пью… – повторил Хозяин Ливня, но уже без прежней уверенности.
Неужели сама мысль о Деревянном Мече повергла непобедимое чудище в такой ужас? Дрожа, Агата постаралась вновь вызвать ускользающее видение – представить себе восхитительно гармоничный изгиб клинка, баланс, при котором оружие кажется продолжением руки, спокойную силу Лесов, что дремлет где-то в душе Меча, в ее непредставимой глуби, а когда открыла глаза… Хозяин Ливня закинул свой чудовищный черный фламберг на плечо.
– Дочь Дану! – внезапно прогудел он. Вполне членораздельно, хотя и очень низким рокочущим басом. – Дочь Дану.., изведавшая.., принявшая… Дочь Дану!
Агата наконец нашла в себе силы попятиться. Говорящий Хозяин Ливня казался еще страшнее молчаливого.
– Возрадовался я, что ты оказалась на пути моем! – Страшный череп теперь и вовсе смотрел в землю. – Рад я вельми! Дай руку мне, Дочь Дану, и мы покинем сию юдоль!
– К-куда? – еле-еле смогла пролепетать Агата.
– Ко мне, Дочь Дану, ко мне на восходный брег великого моря, где солнце поднимается из воздушных бездн, где стоит мой дом. Давно я искал равную тебе, о Дочь Дану! Многих встречал я, но.., лишь ты, приявшая великую силу Иммельсторна… Идем же!