Страница 15 из 22
– Расскажи.
…Это ужасно. Была еще бабушка, у которой в юности был возлюбленный. Богатый и красивый. У них до первого поцелуя дело дошло через девять месяцев после начала отношений. Он катал бабушку на рысаках, водил в театры, угощал дорогим шоколадом, предлагал руку вместе с сердцем, а она все думала и думала: можно ли простой рабочей-трикотажнице выходить за богатого. Надумала, согласилась, и вот однажды, когда у него в гостиной они остались наедине и он подошел к ней близко-близко и она не отвернула зардевшегося лица, он наклонился и приложился методом целомудренного касания, безо всяких там внедрений в розовые девические сфинктеры, и тут, конечно, внезапно открылась дверь, вошла его мать, добродушно сказала "ну-ну", и бабушку охватил, как положено, жгуче-сладкий стыд. Короче говоря, за дедушку, бедного солдатика, она выходила абсолютной девственницей, обидевшись на богатого за невинную проделку: на день рождения к богатому из далекой Ялты явилась его бывшая любовница, проститутка по имени Муха. Красотка за праздничным столом подпила, разрезвилась, посмотрела на бабушку, одобрила выбор своего любовника и, поздравляя его душевным тостом, чмокнула именинника в красивые, очень импонировавшие бабушке губы. Бабушка вышла за дверь, тихо покинула празднество и убежала. Через две недели расписалась с дедушкой: он уже давно, стоя на посту, присмотрел себе невесту, все ждал, когда они там с богатым поссорятся. Дождался.
О, сколько раз бабушка рассказывала мне про тот первый поцелуй с богатым! И какой был деликатный мужчина, и какой вежливый, и уважительный к ее девственности, – и как, напротив, была страшна первая ночь с дедушкой, а еще страшнее утро. Дедушкина родня, прибывшая на городскую свадьбу из старообрядческого села, утром села чуть не под дверь спальни – к выносу брачной простыни. Жаждали крови. Проверив, что да, кровь на месте, успокоились и вернулись к столам.
А еще страшнее, что непосредственно перед смертью бабушка со слезами на глазах вспоминала того. С первым поцелуем. А дедушке велела передать, чтоб даже к дверям больничной палаты не приближался. С дедушкой было прожито пятьдесят шесть лет.
– Другие времена, может быть, не стоит об этом вообще? – спросил попутчик примирительно.
…Другие? Автору проблематики первенства я с удовольствием прищемила бы дверью…
А моего первого поцелуя, равно как и первого мужчины, в природе нету. После рыжего Вовочки пошел ряд поражений, сопровождавшихся одобрительным гулом в женских рядах семьи. В первом классе меня посадили за одну парту с мальчиком. Когда мама этого мальчика приводила его в школу и говорила "ну-я-пошла-на-работу", мальчик нежно и прилежно целовал маму на прощанье. Я тут же влюбилась в мальчика. Через две недели выяснилось, кто из детей как учится, за нашей партой оказалось сразу два хороших ученика, и нас рассадили. Меня перевели к девочке, которая вообще ничего не понимала, классическая двоечница, дабы я взяла ее "на буксир", а моего мальчика соединили с еще одной дурой. Вечером того чудовищного дня я начала рыдать в подушку. Утром следующего дня прекратила. Моя мама восхищенно докладывала потом бабушке: дочь влюбилась! Первое чувство! Да какое оно, к черту, первое! – хотелось крикнуть мне. И что вы обе понимаете про чувства: одна с первым поцелуем девять месяцев носилась, другая зеркала об пол бьет, когда не может получить от мужа прямого ответа на прямой вопрос – где он вчера был.
Меня душило негодование: мне уже восьмой год, время летит, женская нереализованность накапливается, невоплощенность терзает. Юное дарование простаивает. Понемногу меня начинали злить и сами щенки: какого рожна брюки нацепили, если только с собственными мамочками и целуетесь!
Потом эти сюжеты стали повторяться, щенки продолжали демонстрировать полную невменяемость. Я была круглая отличница. Меня, вопреки трафарету, в классе уважали.
Жизнь становилась невыносимой. Я тяжело заболела. Мама умерла. Отец женился на другой, мы стали жить врозь.
Появился Н. Мне уже было четырнадцать. Незадолго до появления Н я, прослушивая матерные шутки веселых забулдыг в доме отдыха, я внезапно по контексту, подставив вместо их затейливых глаголов и существительных свои возможные синонимы, я вдруг догадалась, что процесс, экивоками описанный в литературе, – оказывается, связан с гениталиями и их прикосновениями, проникновениями!!! До меня в четырнадцать лет дошло, что последний штрих ко всей картине жизни, яркий важный штрих, которого мне и не хватало, – теперь он вышел на поверхность, меня уже не проведешь, я поняла, чем надо заняться – и немедленно.
– Невероятно. Ты до четырнадцати лет не догадывалась, что этот орган, затвердев, может проникнуть в тот орган и, подвигавшись там, произвести разнообразные эффекты? – попутчик перебил Ли и чуть-чуть повернул к ней серое дубленое лицо.
…Да. До четырнадцати не догадывалась. И с тех пор я искренне считаю, что девочек надо лишать девственности в роддоме. Родилась девочка – тут же произвести быструю несложную хирургическую операцию – и навсегда избавить и ее, и общество от одной из самых циничных проблем на свете. Чтобы мальчики даже в голове не держали идею первенства.
– Отдохни немного. Ты уже почти злишься, ты почти забыла – чем мы хотели заняться. Сударыня, я предлагаю следующее: вы помолчите, а я развлеку вас историей. Я тут по случаю книгу с собой взял, хотите почитаю? – попутчик положил ладонь на штапельную темно-бордовую обложку. Ли краем глаза разглядела изящную кисть, квадратные лунки, крупный большой палец, резко вынесенный вбок.
– Рассказывайте. Там… похоже на меня?
– Да-да. Конечно. Неуместная застенчивость. Дело было…
Дело было в постели. Ночью. Зимой. Он и она. Интригует, не правда ли? Можете не отвечать.
Ему тридцать, ей двадцать два. Оба давно знакомы с процессом, отношения прекрасные, про любовь ни звука ни с одной стороны. Кровать удобная, белье свежее, тела чистые, речи корректные, оба страстно увлечены каждый своей находкой. Он нашел ее, она – его. Оба состоят в браке, каждый в своем, детей нет.
У него есть редкая манера, с которой она столкнулась впервые. Вроде бы ничего особенного, но ее восторг ввиду этой манеры увеличивается день ото дня. Желая проверить и углубить ее готовность, он вводит в нее большой палец левой руки.
Она умиляется и движется навстречу этому странному длинному пальцу, мысленно представляя себе жест с поднятым большим пальцем вне рассматриваемой ситуации: здорово! Отлично!
Она шутит: милый, у тебя же все пальцы очень длинные, ты сам вон какой длинный, почему ты пробираешься в меня именно большим?
Во! – какая ситуация, – грубовато разъясняет он. И мне так удобнее, а тебе? Мне нравится, соглашается она.
Пока они беседуют, палец изучает местность, не пытаясь выдать себя за что-нибудь другое. Палец – корректный разведчик, но он только палец. Владелец пальца отменно воспитан. Он ничего не путает, никуда не торопится, он не занят никакими прелюдиями, он честно и эгоистично наслаждается. Она тоже ничего не ждет и никуда не торопится, потому что он выносливее ее и лучше просто тихо полежать. Подумать, почувствовать. Потому что когда он решит, что пора начинать – она потеряет зрение, слух, память и прочие возможности.
Начинает он очень медленно, у него большой, объемистый, увесистый прямой орган, с которым лучше не суетиться. Его надо осторожно расположить, чтоб не наделать бед. Габариты обязывают. Она тихонько помогает ему устроиться и в знак одобрения сжимает стенками. Он осваивается, осматривается и падает, влетает в нее первый раз. Она зажмуривается, он падает второй раз, он падает и падает в глубину, удивленно раздвигающуюся навстречу его бешеной силе, его медленности, уверенности. Она каждый раз искренне поражена: такой огромный, он всегда располагается в ней с абсолютным взаимным комфортом, она бесстрашно отвечает ему, и их столкновения так прекрасны, что идея оргазма, так захватившая одураченное человечество в текущем веке, начисто вылетает из их голов.