Мятежник

– Эй, ты! Ну-ка, просыпайся! – Кто-то лупил Леку по щекам, но она никак не могла стряхнуть с себя остатки кошмарного сна. Сознание медленно возвращалось к ней, заполняло уголки иссушенного мозга. Лека боялась открыть глаза. Ощущения были удивительно знакомыми – тысячу раз она просыпалась так в своей комнате, со следами уколов на венах, и знала, что все начнется снова – наркотическое похмелье, нестерпимая жажда и боль, боль во всем теле...

– Я несчастное больное существо, – пробормотала девушка. – Господи, ну почему все так плохо?

– Что, что ты там несешь? – На Леку вылился целый поток холодной воды. Она приоткрыла рот, пытаясь поймать живительные капли, и тут же закашлялась – вода была соленой.

«Море... – подумала Лека. – Ну конечно море! Значит, я все же не в своей квартире. – Она мгновенно вспомнила все, что с ней произошло. – Этот паршивец Эд напоил меня какой-то гадостью. Сейчас встану и вломлю ему по первое число! Поганец вежливый! Он еще не знает, с кем связался! Украсть меня, видите ли, решил!»

Она приоткрыла глаза. Эдвард стоял повернувшись к ней спиной. Самой обычной спиной, без всякой там роговой чешуи, без крылышек и хвоста. В нос Леке ударил пронзительный запах рыбы. Девушка лежала на полу в большом сарае. Стены из неструганых досок, рассохшиеся от времени и морского ветра. Заходящее солнце бросало красные блики сквозь щели. Рыба была везде – вялилась коричневыми полосами на крюках, подвешенных под потолком, мокла в больших чанах, связки сушеных рыбин грудами лежали на полу. Леку едва не стошнило от этого запаха.

«Не шуми, – приказала она себе. – Не знаю, что ему от меня нужно, но думаю, что сейчас он мне все выложит как миленький». Она напряглась, чтобы в одну секунду вскочить на ноги, но тело не послушалось ее. Она попыталась перекатиться на бок, но лишь вяло проскребла пальцами по половице.

Эдвард мгновенно обернулся на звук. Черты его неуловимо изменились – жесткие складки легли вокруг рта, нос заострился, лицо приобрело хищное выражение. Глаза по-прежнему были скрыты темными очками.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Эдвард наклонился над девушкой. Лека собралась вывалить на него весь запас самых грязных ругательств, который у нее имелся. И лишь беззвучно пошевелила губами.

– Ага. Говорить пока не можешь. Но ничего, потом разговоришься, голубушка. Нам будет о чем побеседовать. Извини, что пришлось тебя обездвижить. Знаешь, мне совсем не хотелось бы, чтобы ты сломала мне шею или применила свой любимый приемчик. «Туйшоу» – «толкающие руки» – так он, по-моему, называется? – Эдвард пошевелил неподвижное тело Леки носком ботинка. – Кстати, что это за имя такое дурацкое – Лека? Лека – калека!

«Сволочь! – Лека постаралась найти в себе хоть каплю хладнокровия. – Вечно вот так – думаешь, что человек совершенно посторонний, случайный, а он знает о тебе всю подноготную». Мысли ее двигались в голове медленно, задевая друг друга, словно стадо слепых овец. Она попыталась проникнуть в сознание Эдвардаса, но обнаружила, что не слышит ни одной, даже самой жалкой его мыслишки.

– Об этом забудь, – фыркнул Эдвард. – Твоя способность к телепатии отключилась. Так же, как и все прочие способности. Единственное, что ты еще можешь сделать, – это большую лужу под себя. – Он похабно ухмыльнулся, и Леку снова передернуло. Это была улыбка другого человека, не Эда.

– Леночка, милая, не думай так! – Человек продолжал нагло читать ее мысли. – Я твой Эдик, твой милый, скромный и красивый литовский мальчик! Я ведь очень нравлюсь тебе? Ты только сегодня сказала мне об этом три раза. Я считал.

«Литовский... – подумала Лека. – Вот чего не хватает в этом «Эдварде» – акцента. Он говорит так, будто всю жизнь прожил в России».

– Ты – глупая дрянная девчонка. Ты не слушаешь умных советов – и за это придется тебя наказать! Ты не поверила Демиду, а ведь он предупреждал тебя, что я – бо-ольшая бяка! Ты не послушала меня, когда я предлагал тебе бросить этого искалеченного зануду и предаться красивой и полной любви жизни. Что ж, ты выбрала сама. Теперь тебя ждет много неожиданностей, и не все из них могут оказаться приятными. Зато наберешься ума-разума.

– С-сука, – едва слышно прошептала Лека. – Демид... тебя... убьет.

– Что-что? Не слышу! – Парень ернически приложил ладонь к уху. – Какой такой Демид? Сожитель твой? Ты знаешь, вынужден тебя расстроить. Я подвесил его вверх ногами над вашей ванной. У бедняги обнаружилось полнокровие, и пришлось выпустить из него излишек этой красной жидкости. Может быть, я и перестарался немножко, во всяком случае, когда я уходил, он уже не дышал. Сам виноват – нельзя спать при незапертой двери! – Эдвард выхватил из-за спины огромный нож для разделки рыбы. Он подкинул его в воздух, и тот со свистом закрутился над Лекой, превратившись в сверкающее колесо. Девушка втянула голову в плечи, но Эдвард вытянул руку и молниеносным движением поймал нож. Да, этот человек умел обращаться с холодным оружием! – Я не люблю, когда кто-то стоит у меня на пути, – прошипел он. – Я всегда беру то, что мне нравится! А если кто-то против этого – может считать себя трупом. – Человек не глядя перекинул нож через плечо и поймал его левой рукой. Лезвие уткнулось в шею девушки. – И ты – вещичка, которая мне приглянулась! Только учти – время от времени любимые игрушки мне надоедают, и приходится их выкидывать. Трах, и прямо в помойку!!! – Парень захохотал. – Так что веди себя хорошо, детка, и папочка Эдик тебя не обидит!

«Кретин какой-то, – подумала Лека. – Старательно разыгрывает из себя киношного маньяка».

– А что, это идея!!! – заорал Эд. – Теперь я – маньяк! Так, – он не торопясь огляделся, – что нам может понадобиться в этом увлекательном деле? О, какие замечательные крючочки! – Он заметался по сараю, срывая рыбу и швыряя ее на пол. – Придется тебе поболтаться на вешалке в компании этой милой рыбы, воняющей, как десять мертвецких. Только не думай, что я воткну крючок в твою красивую спинку. Тогда ты можешь слишком быстро отойти в мир иной, а это не входит в мои планы.

Он извлек из кучи хлама несколько брезентовых лямок – влажных, но достаточно прочных. Продел одну из них под мышки Леке и сделал петлю выше ее головы. Потом без труда, как пушинку, приподнял девушку и нацепил петлю на один из крюков. Лека закачалась в воздухе, как Буратино, подвешенный на гвозде. Ноги ее болтались в пятнадцати сантиметрах от пола.