Страница 9 из 11
– Но в чем-то он прав, – засомневалась я, – влезть в чужой компьютер – это же все равно как прочитать чужой дневник…
– Я считаю, что между влюбленными людьми не должно быть никаких секретов, – со свойственной ей безапелляционностью заявила Мира.
С каждой минутой она нравилась мне все больше и больше.
Более того – проводя сравнительный анализ наших биографий, мы с удивлением находили их похожими! Две двадцатисемилетние кокетливые бездельницы встретились за бокальчиком глинтвейна в самый беспросветный период своей жизни.
– Что же нам делать? – Развела руками Мира, когда с обоюдным обсуждением личной жизни было покончено. – Денег у нас нет, работы и мужчины тоже, продавать себя мы, как выяснилось, не умеем…
И тогда в мою голову пришла замечательная идея.
– Слушай, если у нас и правда почти нет денег, то какого черта мы тратим их остатки в этом баре? Поехали лучше в гости… Например, к тебе, а то у меня бардак. По дороге купим замороженную пиццу или «Крошку-картошку» и продолжим разговор!
– Ко мне? – нахмурилась Мира.
– Я не клофелинщица, – на всякий случай поспешила заметить я, – и могу свой паспорт показать!
– Паспорта я проверяю только у мужчин, – рассмеялась Мира, – чтобы проверить, не врут ли они о своей неженатости… Что ж, пицца так пицца. Поехали ко мне.
Иногда я думаю – где же тот момент X, в который моя жизнь вдруг изменилась, непредсказуемо и в корне? Случилось ли это, когда металлический голос начальства сообщил мне об увольнении? Или когда я стояла перед разверстым недром гардероба, выбирая самые безумные вещи, чтобы сойти за богемную особь? Или когда блондинка в модных очках чеканным голосом разглагольствовала о фьючерсах, а я улыбалась, а сама тихо ее ненавидела, причем, как выяснилось, зря? Или все-таки когда я опрометчиво разрешила Настасье переступить порог священной в своем одиночестве моей квартиры?
Почему мы сразу же, с первого дня знакомства, стали так близки? Почему я смотрела на блондинку и даже не сомневалась, что ей суждено стать моей лучшей (и единственной) подругой на долгие века? С какой стати я сразу же ей поверила?!
Считается, что встретить своего двойника – плохая примета. Я смотрела на Настасью, а видела себя саму, и это неожиданное открытие клокотало в моем нутре закипающим бульончиком. Если бы я озвучила эту огорошившую меня мысль посторонним людям, они бы посмотрели на меня с жалостью и покрутили бы указательным пальцем у виска, намекая на мою психическую нестабильность. И в самом деле, какая тут может быть идентичность, если встречные мужчины смотрят на меня только после того, как их взгляд пресытился яркой и безупречной красотой моей новоявленной подруги? Какая тут может быть схожесть, если у нее ноги длиннее сантиметров на пятнадцать, если у нее белые волосы и белые зубы, если она – самоуверенная хохотунья с обложки журнала «Шейп». А я – ленивая расплывшаяся клуша, которую вот уже несколько лет атакуют непримиримые лишние килограммы, которая близоруко щурится, когда читает газеты в метро? Какое может быть сестринство, если я практически спиваюсь, а она два раза в неделю ходит в Институт красоты на витаминные уколы?
Тем не менее я не знаю сестер, похожих друг на друга до такой степени, как были похожи мы с Настасьей.
Мы обе сразу поняли, что случайная встреча в коридоре кадрового агентства – это не просто лишняя графа во внутреннем файле «Знакомства с интересными людьми».
Я пригласила Настасью в гости. В тот момент, когда ее сапожок «Вичини» переступил порог моей темной пыльной квартиры, я знала ее от силы два часа. Это был нонсенс. Видимо, в детстве в мою восприимчивую к прописным истинам голову слишком сильно сбили лозунг «Мой дом – моя крепость». Гостей я не люблю. Более того, чувствую себя крайне неуютно, когда на мою личную территорию попадает посторонний элемент. Чужие любопытные взгляды в сторону наскоро прибранной постели или забытой засохшей розочки в граненом стакане, покорно свыкшейся с неприхотливым интерьером, казались мне почти посягательством на личную жизнь.
А особенно я терпеть не могу, когда случайные гости начинают вести себя раскованно, по-хозяйски. Когда они осмеливаются сделать мне выговор за то, что у меня неприбрано и пыльно. Когда они без разрешения хватают с полки мои фотографии в рамочках из «Икеи», да еще и приговаривают: «Эх, мать, была и ты когда-то молодой!»
– С ума сойти! – воскликнула Настасья, обеими руками схватившись за позолоченную рамочку под старину и опрокинув при этом фарфоровую цветочную вазу (от которой не замедлил отколоться тюльпан, и я, стиснув зубы, вежливо сделала вид, что ничего не замечаю). – Мира, неужели это ты?! Какая красотка!
На той фотографии мне было восемнадцать лет. Не думаю, что я настолько сильно изменилась, чтобы переводить изумленный взгляд с моего немного отечного из-за вечерней бутылки вина лица на хорошенькую барышню, свежесть полей, наивно улыбающуюся с фотки. Да если меня накрасить и причесать и правильно выставить свет, а потом еще и обработать получившийся снимок в фотошопе… Тогда я и сейчас могла бы выглядеть ничуть не хуже.
Стиснув зубы, я вырвала у нее фотографию. Настасья ничуть не смутилась, она была двадцатисемилетним ребенком, который сам себя избаловал настолько, что понимание непрозрачных намеков было ему несвойственно.
– А это тоже ты? – Она схватилась за другую рамочку. – Мира, что же ты так себя запустила?!
Не дожидаясь ответа, наглая гостья прямо в уличных туфлях прошествовала на кухню, присела на корточках перед холодильником и принялась задумчиво рассматривать мой любимый голландский сыр, за который я отдала целых 600 рублей, потому что он несколько лет плесневел в Амстердаме по каким-то особенным элитным технологиям.
– Даже и не думай об этом, – ринулась к ней я, – это сыр не для посиделок с подругой. А для того, чтобы произвести впечатление на мужчину.
– У тебя же нет мужчины, – удивилась Настасья, быстро пряча руку с сыром за спину.
– Ну так будет, – прикрикнула я, – мужчины нет, а сыр уже лежит в холодильнике, как его предвестник.
Настасья понюхала сыр и поморщилась.
– Знаешь, я хочу попробовать. – Не успела я и глазом моргнуть, как ее ухоженные акриловые ноготки продрали дыру в красивой розовой фольге, в которую было упаковано мое покрытое плесенью чудо.
К моему ужасу, Настасья укусила сыр и блаженно зажмурилась. Вот и пускай после этого в дом незнакомых девиц, пусть даже они и кажутся тебе родственными душами.
– Вкусно, – вынесла она вердикт.
– Еще бы, – мрачно согласилась я, – лучше спроси, во сколько он мне обошелся. Ладно уж, Мисс Бесцеремонность, выкладывай его на стол. Вот тебе и «Крошка-картошка».
– Мира, ты на меня не сердись, – загадочно улыбнулась Настасья, – мне вдруг в голову пришла одна безумная мысль… Если тебе она покажется дикой, можешь выкинуть меня в окно.
– Мысль стать лесбиянками? – усмехнулась я. – Насть, как же это все не ново. Я думала об этом тысячу раз. Можно было бы носить одежду друг друга и вместе измываться над ничего не понимающими мужиками. Только вот…
– Да ну тебя! – перебила она. – Во-первых, даже если бы я интересовалась женским полом, то выбрала бы кого-нибудь посексапильнее тебя. А во-вторых, твоя аргументация провисает. Мы не смогли бы меняться одеждой, потому что ты толще меня на полтора размера. Но не в этом суть.
Я удивленно смотрела на блондинку, которая, похоже, полностью оправилась от потрясения, связанного с загубленной карьерой, чувствовала себя в моей квартире как рыба в воде и небрежно откусывала от сыра, на который я и дышать-то боялась по причине его дороговизны. От сыра, предназначенного для моего будущего любовника.
– Не нравится мне у тебя, – она со вздохом осмотрелась по сторонам.
– Тебя никто не приглашал, сама напросилась, – я начала выходить из себя.
Мне отчего-то было неприятно, что она так пристально рассматривает каждую деталь моего жилища. Такое странное чувство вдруг возникло – словно это не моя квартира находилась в любопытном объективе, а я сама была распластана на гинекологическом кресле перед группкой смущенно перехихикивающихся студентов-медиков. Ни одной мелочи не пропустила Настасья. Ее наглый ищущий взгляд надолго задержался на пыльной поверхности старомодного комода, заставленного фарфоровыми фигурками. Забавно, но почти все фигурки приехали в Москву со мной, хотя во всех своих прочих проявлениях я вовсе не склонна к столь сентиментальным жестам. Мне просто хотелось, чтобы в чужом городе была хотя бы одна частичка гарантированного уюта. Частичка моего детства.