Шторм

Неизвестно, то ли страх придал пленнице сил, то ли парень, крепивший капельницу, действительно пожалел ее, ослабив ремень. Обожгла резкая боль в растянутых сухожилиях, когда срывая кожу с большого пальца, Николь выдернула руку из петли. Дальше – легче. Еще не опасаясь выдать себя резким звуком, девушка с омерзением отлепила пластырь, удерживающий иглу в ее вене и расстегнула ремень.

Николь резко поднялась и тут же была наказана. Голова так стремительно пошла кругом, что едва не отправила ее в то состояние, в котором она провалялась…

День? Два? Неделю?

Потихоньку, часто переводя дыхание, Николь отстегнула ремни и освободила ноги. Наверху что-то покатилось. Громкий звук вернул ощущение опасности. Девушка осторожно сползла на пол и утвердилась на ногах. Качнувшись вперед, она коснулась рукой стены и медленно двинулась к выходу, превозмогая резкий приступ тошноты. Николь добралась до двери, когда дробный тихий стук остановил ее.

Тук-тук, тук-тук. Девушка постояла, приложив руку к груди. Вдруг показалось, что так громко стучит сердце.

«Как же я буду выбираться, меня же услышат?» – пронеслись в голове отчаянные мысли.

Николь беспомощно огляделась по сторонам, ища у стен ответа. И тут открылась истина: из иглы, повисшей в воздухе, срывались на пол капли. Девушка вернулась и с омерзением воткнула острие в матрас.

Наступила полная тишина. Николь снова пошла к двери, задержавшись у иллюминатора. То, что она приняла за свет звезд, оказалось огнями далекого острова, у которого, судя по всему, застыло на якоре судно.

Зрение туманилось, тошнило, но сознание постепенно прояснялось. Николь медленно поднималась по трапу, прислушиваясь к тем звукам, что доносились с палубы. Вроде бы кто-то разговаривал.

– И что он хочет? – Голос, безусловно, принадлежал Сергею.

Николь испытала такой яростный приступ паники, что только слабость удержала ее от бегства в каюту, из которой она только что выбралась.

– То же, что и всегда, кэп, – невидимый мужчина хмыкнул. – Денег за постой.

– Так заплати ему!

– Да, конечно. Только…

– Не тяни, Слухач.

– Он хочет с тобой поговорить. – Возникла пауза, потом мужчина добавил. – У меня есть сведения, что слухи докатились и до острова.

– Слухи, – пренебрежительно усмехнулся Сергей. – Ладно, будут ему слухи. Разыграем все как по нотам. Только потом… Помни, все должно быть чисто.

– О чем разговор. Кэп, и еще…

– Ты достал меня! Чего ты тянешь кота за хвост?

– Мальчишка. Помнишь? Белобрысый такой. Он не в курсе. Может… – Опять возникла пауза. – Я понял, – наконец, упавшим голосом добавил незнакомец. – Всех.

Разговор покатился дальше, стал стихать, и снова наступила тишина.

Николь почти решилась выбраться на палубу, под обстрел ветра и простора, когда неожиданно сбоку обнаружился коридор. Туда она и свернула, придерживая надорванный подол.

Сердце то замирало, то выдавало такую оглушительную серию залпов, что ломило виски. Где-то плеснуло, коротко взвыла сирена, заставив беглянку забыть об осторожности. Она буквально вывалилась на палубу, выходящую в открытое море. От соленого ветра, дохнувшего в лицо, ей в первую секунду стало так плохо, что она едва не потеряла сознание. Потом тошнота отступила.

С плеском поднимались волны, разбиваясь о борт яхты, где-то кричали, слышался смех. Николь, затравленно оглянувшись по сторонам, двинулась вдоль борта к корме. Там палуба подходила к самой воде, и можно было нырнуть в воду, не опасаясь громким плеском привлечь внимание.

Вязкий ком подступил к самому горлу, и девушка не удержалась. Она перегнулась через борт и ее стошнило. Хорошо еще, хватило сил отстраниться – у кормы, закинув канат на борт, качалась на волнах шлюпка.

Не думая ни о чем, без благодарности провидению за так счастливо подвернувший шанс, не моля господа о том, чтобы всё закончилось хорошо, не привлекая на свою сторону все известные добрые силы – Николь сняла с крюка узел, удерживающий шлюпку. Такие мелочи как обломанные до мяса ногти и пятна крови, которые она оставляла на стенках борта, не волновали ее. Она чувствовала лишь одно – еще пара минут и не силы – от них она вправе была ожидать большего, но сознание оставит ее. Царапая борт, скорее по наитию, чем четко видя цель, Николь шлепнулась в лодку, качнувшуюся под ее тяжестью.

Сюда не доходил свет, падающий с яхты. В полной темноте на ощупь отыскав весло, Николь попробовала опустить его на воду и это стало последним, что удержала ее память.

***

Ни слова, ни мысли – череда событий, брошенных в пучину бесчисленных повторов. Сознание, сотворенное из знакомых образов, укладывающихся в бесконечную цепочку существования. И все это, вместе взятое, нанизано на стержень, связующий реальность.

Голод.

Она была голодна.

Постоянно.

Всегда. Даже когда наступал кратковременный период насыщения.

Голод – бог, которому ежедневно приносилась жертва.

Цепь. Звенья которой начинались в прошлом и  состояли из двух понятных колец: сначала голод, потом еда. Желудок, набитый пищей, на время занимал то место, где обитал Голод.

И снова бесконечная гонка по кругу, из которой складывалось все. Существование делилось на две ипостаси. И конец одной означал начало следующей. Голод и еда – морская змея, кусающая себя за хвост.

Так было всегда.

Тем непостижимей вдруг стал клин, вспоровший ткань привычного бытия.

Она не помнила боли. Лишь ее отголосок тянул веко и ноздревое отверстие, затрудняя обзор слева. И запах жертвы, внезапно оказавшей сопротивление, тесно переплетался со вкусом ее собственной крови.

Расстояние не имело значение. Она чуяла его постоянно – за многие тонны воды, отделяющие их друг от друга. Пристегнутая к строптивой пище ненавистью…

Или, скорее, нежеланием так принимать свое существование, где жертва могла в ответ открыть пасть, полную острых зубов.

Он был рядом – то ближе, то дальше. Чаще, он источал флюиды охотника, делившего с ней одно водное пространство.

Иногда он казался беспомощным и уязвимым.

И очень редко – она знала точно – один бросок, одна атака и кровь врага зальет желудок, задобрив не признающего компромиссов бога.

Скользя у самой поверхности, она не торопилась, ловя спиной свет. И пусть ускользающая добыча теперь летела во мрак, почти уподобляясь той, у которой не было соперников.

Ее бог мог подождать.

Некоторое время.

***

Финт крался, прижимаясь к палубной надстройке. Пот разъедал глаза. Кто бы мог подумать, что на затрапезной трехмачтовой шхуне окажут такое отчаянное сопротивление, разбавленное щедрой порцией замшелого патриотизма?

"Врагу не сдается наш гордый «Варяг», – почти громыхало у Финта в ушах. И ассоциации были прямолинейны. Именно так и назывался парусник.

Перед началом рукопашной схватки, подогретой проверенным веками призывом «На абордаж!», Хасар предлагал капитану сдаться. Чем руководствовался старый морской волчара по прозвищу Балтиец, бросивший своих людей на смерть, осталось неизвестным. Тем, кому повезет остаться в живых, Хасар быстро развяжет язык. Хотя… такой оборот Финт вряд ли сподобился бы назвать везением.

Ближе к корме шхуны, Финт осторожно высунулся из укрытия и тут же был наказан: выкатившийся на палубу огромный мужик в тельняшке не стал подниматься. Он выстрелил с колена. Пуля просвистела настолько близко, что Финт почувствовал, как ему ветром обдало  висок.

Видимо, его все же задело – мысль пришла ему в голову позже, когда он провел рукой по уху и  с досадой осознал, что течет кровь. А в тот момент он ни о чем не думал. Ссутулившись, втянув голову в плечи, он выстрелил в ответ, лишь чудом вклинившись в паузу между двумя выстрелами моряка в тельняшке.

Вторая пуля просвистела, но, посланная уже рукой мертвеца, потерялась в небе. У хозяина допотопного Макарова не осталось времени на то, чтобы исправить неудачу – так и не поднявшись, он рухнул на палубу. Теперь его вряд ли опознала бы и мать родная – черное отверстие зияло на переносице, соединяя два близко посаженных глаза в одно целое.