Страница 16 из 17
Трамвай укачивает не хуже люльки. Глаза так и норовят закрыться. На это случай Настя кладет в карман флакончик с водой. Пара пшиков из распылителя на лицо – и дрема вздрагивает, исчезает. На втором круге спать уже не хочется. Остается только удовольствие и ощущение силы: маленькая и хрупкая, она одним движением сдвигает с места двадцатитонную тяжесть!
Назад в депо Настя едет одна, высадив на конечной последних пассажиров и кондуктора. Лучшее время. Колеса стучат в унисон с сердцем, погружая в мечты и фантазии. Она оглядывается по сторонам – никого. Закрывает глаза. Пантограф делает пару пробных движений и снимается с проводов. Трамвай отрывается от рельсов и поднимается в небо.
Настя не поняла, как это случилось в первый раз. Подумала вскользь: «Вот бы полетать». И очень испугалась, когда земля исчезла из поля зрения, а небо стало надвигаться. Она отпустила педаль безопасности, но состав не думал останавливаться и приземляться. Поднялся над зелеными кронами, обогнал кудрявое облако и выровнялся горизонтально над улицей. Настя сидела не шелохнувшись, повторяя незатейливую мантру: «только не упади-только не упади».
Трамвай не упал, а плавно опустился обратно на рельсы за сотню метров до ворот депо. Настя очнулась от наваждения, поозиралась и, не увидев больше ничего необычного, вновь тронулась в путь.
Сдала смену, рассеянно расписалась на проходной и спросила у краснощекого охранника:
– Дядь Вась, вы ничего странного не видели, когда я подъезжала?
– Странного? Да вроде не было…ага… Разве что пес тебя снова ждет.
– Какой пес?
Настя выглянула в пыльное оконце: у бетонных ступеней сидел огромный лохматый ньюфаундленд.
– Это не мой… С чего вы взяли?
Охранник почесал лоб:
– Так неделю уже ходит – с тобой сюда, за тобой обратно…ага…
– Ерунда какая-то, впервые его вижу, – бубнила Настя, попрощавшись и выходя за дверь.
Увидев ее, пес поднялся и вильнул хвостом.
– Иди-иди, – опасливо посторонилась девушка, – я тебя не знаю.
Пес снова сел, но через пару мгновений побрел за Настей, держась чуть поодаль.
Девушка заново погрузилась в переживания от внезапного полета. Первоначальный испуг сходил на нет. Его место занял запоздавший восторг. Летела! Над деревьями! Над людьми! Над маленькой жизнью внизу!
Никому об этом приключении Настя не рассказала.
С того дня трамвай поднимался в небо всякий раз в конце смены. И всякий раз девушка испытывала ликование. Еще бы – гора металла рвется в облака на одном ее хрупком желании.
Она выглядывала из окна, любовалась игрушечным городом далеко под колесами. И мечтала. О том, как мама забудет о гребне и позволит розовому кусту оставаться розовым. О том, как подружится с Матвеем и избавится от болячек. О том, как детский смех будет раздаваться не только у соседей, но и у них в саду.
Конец маршрута очень кстати приходился на тихую улочку. Настя внимательно следила, чтобы никто не заметил ее проделок. Только черный пес задирал морду в небо и провожал трамвай влажными глазами.
Настя парила над миром. Во всех смыслах. Даже общение с матерью стало не таким тягостным.
Но хорошее однажды заканчивается.
Какому-то проныре удалось увидеть полет трамвая и, что еще хуже, снять на камеру. К вечеру запись была в интернете, а оттуда перекочевала на телевидение. Изображение получилось четким, и запечатлело не только номер маршрута, но и Настино счастливое лицо.
Домой она понуро брела в ожидании неприятностей.
Мать набросилась на девушку прямо с порога. Назвала ее бездумной эгоисткой.
– А что если ты свалишься оттуда?! – зло кричала она и дергала Настю за руку. – Кто обо мне позаботится? Думала ты об этом?! – и хваталась за сердце.
– Не упаду, – устало протестовала девушка.
– Самая умная? Я может тоже могла бы… может тоже… Но я всю жизнь – о тебе! Отец ушел, теперь ты. Давай – улетай от меня!
– Я не улетаю, просто немножко…
– Не хочу слышать об этом! Поняла? Чтоб никогда больше!
Она вышагивала взад-вперед, седые пряди падали ей на лицо, и она без перехода грозно спрашивала:
– Гребень мой где? Ты спрятала!
Ущипнув Настю за плечо, мать ушла в дом, шумно хлопнув дверью.
Настя налила себе холодный кофе и расплакалась.
В следующую смену поднять трамвай в небо не удалось. Толпе зевак, собравшейся внизу, осталось только ругать сетевые фейки и глупость журналистов.
За дверью проходной Настю снова ждал черный пес.
– Ну, чего тебе нужно? – буркнула девушка, почти не взглянув на него.
– Наконец-то, – хрипло отозвался пес.
Настя вздрогнула, посмотрела внимательней. Он шел рядом и тоже смотрел на нее.
– Еще и рехнулась, – пробормотала Настя.
– Не рехнулась, – возразил пес, – я в самом деле разговариваю.
– Не бывает говорящих собак!
– И летающих трамваев – тоже…
Она остановилась, скрестила руки на груди.
– Ладно. Допустим. И что ты хочешь?
– Проводить тебя кое-куда.
Настя задумчиво смотрела на него, потом оглянулась на дверь проходной.
– Не бойся, не обижу, – пообещал пес, – я же не человек.
– Ладно. Но если что, – девушка порылась в сумочке и достала флакон с водой, – у меня – вот. Перцовый!
– Не пригодится. Идем, – и он молча побежал впереди.
Они шли по липовой аллее, чуть погодя свернули в сторону и вышли за пределы города. Асфальтовая дорога отделяла редкие домики от широкого поля. Посреди дороги стояла большая лужа. Внутри нее плыли рваные облака и летали птицы. Пес легко перескочил на другую сторону.
– Ты не отразился! – Настя отпрянула. – Я дальше не пойду…
И вдруг увидела в поле мужскую фигуру. Что-то было в ней знакомое, а что – уловить не получалось. Завидев собаку и девушку, мужчина приблизился. Подозвал пса – тот радостно понесся галопом.
– Молодец, Томас! Привел, все-таки, – и козырнул Насте, – здравствуй, дочка!
– Папа? – Настя шагнула прямо в лужу; с губ сорвался вопрос, на который никогда не находилось ответа, – почему ты ушел?
Отец подошел, протянул жилистую руку:
– Пойдем, поговорим.
Настя перебралась через лужу, и отец повел ее на другую сторону поля. Томас бежал рядом. Девушка исподтишка посматривала на отца: он не изменился, если память ее не обманывала. Даже волосы не поседели.
На краю поля замаячили темные оградки.
– Зачем туда? – спохватилась Настя.
– Потерпи немного, все поймешь, – отец приобнял ее.
Они пробрались узкими проходами между оградками и остановились у заросшего васильками холмика с надгробной плитой. Фотография на металлической табличке сильно выцвела, но взгляд и улыбку Настя узнала. Побледнела, перевела взгляд на отца, стоящего перед ней. Живого.
– Мама поначалу приходила, плакала. Укоряла, что обещал всю жизнь быть рядом. Так и не простила. Потом и приходить перестала.
– Не может быть, – шептала Настя, – получается, ты нас не бросал. Получается – тебя нет? – она вцепилась в оградку.
– Получается, – отец взял ее за руку, смахнул с ладошки приставшие кусочки облупившейся краски. – Дочка, ты ее прости. На себе это не тащи. Не трамвайчик же – не сойдешь.
– Один – мертвый, другой – ненастоящий…
Настя стояла между двух отцов, которых не было. Выдернула руку из отцовской ладони и зашагала прочь.
– Я провожу, – подал голос пес.
Отец кивнул.
Выйдя с кладбища, Настя обернулась. Отец смотрел ей вслед. Улыбнувшись, он поднес руку к виску:
– Прощай, дочка!
– Спасибо, папа, – шепнула она и повторила жест. Пес проводил ее к дороге, боднул на прощание широким лбом и убежал назад.
Войдя во двор Настя пулей пронеслась мимо матери, стоящей с секатором над розами, влетела в дом, в материнскую спальню, бухнулась на колени и вытащила из-под кровати коробку. Вывернула на пол содержимое: бумаги, справки, гарантийные талоны. Переворошила все – вот оно!