Чистые сердцем

Впрочем, в этот раз…

Он знал, почему его так тянуло на Сан-Микеле, к этим статуям безутешно скорбящих ангелов, и почему его так привлекали темные, пахнущие ладаном маленькие церкви в укромных уголках города, где он бродил и наблюдал за все теми же пожилыми вдовами в черном, молящимися на коленях со своими четками или зажигающими свечи в подсвечниках.

Смерть Фреи Грэффхам, которая прослужила в качестве сержанта под его началом в полиции Лаффертона столь короткое время, повлияла на него гораздо сильнее, чем он мог ожидать. Прошел уже год с ее убийства, но он до сих пор не мог оправиться от ужаса из-за произошедшего и от того факта, что его чувства по отношению к ней были гораздо сильнее, чем он готов был признать, когда она еще была жива.

Его сестра, доктор Кэт Дирбон, говорила, что он позволяет себе испытывать более глубокие чувства к Фрее только потому, что она мертва и не может на них ответить, и, следовательно, не представляет угрозы.

Но чувствовал ли он угрозу? Он прекрасно понимал, что имеет в виду его сестра, но, может быть, с Фреей все было по-другому?

Он перенес вес своего тела на другую ногу и поправил блокнот на коленях. Он рисовал не всю статую целиком, а лицо каждого ангела по отдельности; он собирался вернуться снова, чтобы закончить весь памятник, а потом проработать каждый рисунок, пока не останется доволен. Его следующая выставка впервые будет проходить в Лондоне. Все должно быть сделано правильно.

Полчаса спустя он встал, чтобы размять ноги. На кладбище по-прежнему было пустынно, а солнце уже светило в полную силу, согревая его лицо, пока он прохаживался вверх и вниз среди белых, черных и серых надгробных камней. Несколько раз во время этого последнего посещения Саймон задумывался, сможет ли он когда-нибудь сюда переехать. Он всегда очень преданно относился к своей работе – выбрал путь, не совпадающий с тем, которому следовала вся его семья, врачи в трех поколениях. Но притягательность другой жизни, связанной с рисованием и, возможно, переездом за границу, начала становиться все ощутимее после смерти Фреи.

Ему было тридцать пять. Не сегодня – завтра он станет суперинтендантом. Он хотел этого.

Он не хотел этого.

Он развернулся к скорбящим ангелам. Но дорожка перед ним больше не была пустой. Навстречу ему шел Эрнесто и, когда он заметил Саймона, поднял руку.

– Чао. Что-то случилось?

– Я вернулся за вами. Был телефонный звонок.

– Работа?

– Нет, семья. Ваш отец. Он хочет, чтобы вы перезвонили ему как можно скорее.

Саймон положил блокнот и карандаши обратно в холщовую сумку и быстро пошел вслед за Эрнесто к причалу.

«Мама, – подумал он. – Что-то случилось с ней». У матери несколько месяцев назад случился приступ, вызванный повышенным давлением и сильным стрессом, но она быстро оправилась и никаких заметных последствий не было. Кэт сказала ему, что ему совершенно не обязательно отменять свою поездку. «С ней все хорошо, это был легкий приступ, Сай. Нет никаких признаков, что будет еще один. Как бы то ни было, если ей станет плохо, ты достаточно быстро сможешь вернуться». Что ему сейчас и придется сделать, думал он, стоя рядом с Эрнесто, пока они летели по сверкающей в свете яркого солнца воде.

Единственным сюрпризом было то, что звонила не Кэт, а его отец. Ричард Серрэйлер не одобрял карьерный выбор своего сына, его тягу к искусству, его холостое положение – вообще его в целом.

– Он казался обеспокоенным?

Эрнесто пожал плечами.

– Он упоминал мою мать?

– Нет. Просто чтобы вы позвонили.

Моторная лодка приблизилась к набережной, аккуратно развернулась и остановилась.

Саймон положил руку Эрнесто на плечо.

– Ты хороший друг. Спасибо, что вернулся за мной.

Эрнесто чуть кивнул.

Саймон взбежал по темной лестнице, ведущей наверх из пустого склада, и бросил сумку и куртку на пол. Телефонная связь заметно улучшилась с тех пор, как появились новые линии, и он быстро услышал знакомые гудки Галлам Хауза.

– Серрэйлер.

– Это Саймон.

– Да.

– С мамой все в порядке?

– Да. Я звонил тебе по поводу твоей сестры.

– Кэт? Что случилось?

– Марта. У нее бронхиальная пневмония. Ее положили в Бевхэмскую центральную. Если ты хочешь увидеть ее живой, ты должен приехать.

– Конечно, я…

Но он уже говорил с пустотой. Ричард Серрэйлер ни на кого не тратил лишних слов и тем более на своего сына-полицейского.

В этот день был рейс до Лондона, но Саймону потребовалось час провисеть на телефоне и в конце концов прибегнуть к помощи своих знакомых в итальянской полиции, чтобы достать билет на него. Остаток дня он упаковывал вещи, прибирал квартиру и договаривался с Эрнесто о том, чтобы он довез его до аэропорта, так что, только сидя в набитом пассажирами самолете, он наконец нашел свободную минуту, чтобы поразмыслить. Ведь до этого момента он не размышлял вовсе. Телефонный звонок его отца по всем признакам, кроме формального, был приказом, и он подчинился ему беспрекословно. Его отношения с Ричардом Серрэйлером были настолько напряженными, что он вел себя с ним так же, как и с любым вышестоящим лицом в органах полиции, и примерно настолько же эмоционально.

Его кресло было рядом с крылом, так что у него почти не было возможности взглянуть на лагуну, когда они взлетали, что было по-своему хорошо, потому что ему вовсе не хотелось прощаться с Венецией раньше, чем обычно. Оставлять свое убежище, свою работу, свою личную тихую гавань. Пока он гулял по этому городу, по мостам между каналами, по площадям, по маленьким темным улочкам между высокими домами, пока он сидел, смотрел и рисовал, пока он разговаривал с Эрнесто и его друзьями за стаканчиком вина вечером, Саймон Серрэйлер становился кем-то другим, не старшим инспектором полиции Лаффертона, его жизнь и его интересы становились другими, его приоритеты полностью менялись. Время путешествия было временем перехода от одного к другому, но этим вечером его насильно вернули к повседневной жизни, лишив периода расслабленного привыкания.

Зажегся сигнал о том, что нужно пристегнуть ремни, и тележка с напитками начала маневрировать между рядами кресел. Он попросил себе джин с тоником и бутылку минеральной воды.

Саймон Серрэйлер был одним из тройняшек. Его сестра-терапевт Кэт была второй, а брат Иво, работающий врачом в Австралии, третьим. Марта была на десять лет их младше; она родилась, когда Ричарду и Мэриэл Серрэйлерам было за сорок. Она была умственно и физически неполноценна и жила в особом доме призрения большую часть своей жизни. Может, Марта узнает Саймона, а может, и нет. Никто не мог сказать наверняка.

Встречи с сестрой всегда глубоко его трогали. Иногда она лежала в постели, иногда сидела в кресле-каталке: ее усаживали прямо, закрепляли ремнями, фиксировали голову. Когда было можно, он катал ее в саду по дорожкам, вокруг кустов и цветочных клумб. Бывало, что он сидел с ней у нее в комнате или в одном из общих залов. Он ничего не мог для нее сделать. Разговаривал с ней и держал ее за руку, и целовал ее, когда приходил и уходил.

По прошествии лет его все меньше и меньше заботило, узнает ли она его или дает ли ей что-нибудь общение с ним; даже если его визиты не имели никакого значения для нее, они стали важны для него, в некотором смысле так же, как были важны поездки в Италию. С Мартой он становился кем-то другим. Время, которое он проводил рядом с ней, держа ее за руку, тихо беседуя, помогая ей пить через соломинку или есть с ложечки, полностью поглощало его и успокаивало, унося куда-то далеко прочь от всего, что творилось в его жизни.

Она была жалкой, уродливой, пускала слюни, не разговаривала и едва реагировала на что-либо, и когда он был мальчиком, он стеснялся и расстраивался из-за нее. Марта не изменилась. Изменился он.

Его родители время от времени упоминали о ней, но ее состояние никогда не обсуждалось подробно, и эти беседы всегда были лишены каких-либо эмоций. Какие чувства испытывала к ней мать? Его отец ходил навещать ее, но никогда не говорил об этом.