Песочный человек

– В обстоятельства? – улыбнулся Павел.

Я рассмеялась и кивнула головой.

– Да, обстоятельства всегда сильнее нас. Но часто эти обстоятельства бывают, как раз, не совсем справедливы.

– Это в житейском смысле.

– А жизнь – это, как раз, то обстоятельство, которое всегда сильнее нас. – Я открутила пробку со своего « сиропа» и сделала пару глотков. – В любом случае, я не верю в библейскую версию сотворения Земли. И не могу принять, что бог пришел к своим заповедям не сразу.

– Это как? – снова улыбнулся Павел.

– Так, что бог развивается в библии со всем человечеством, – ответила я. – А бог изначально должен знать цену каждому поступку.

– Вероятно, это уже версия человека, решившего написать библию после прошедших событий. Вы так думаете?

– Да. Я так думаю… Еще я думаю, человек много чего подправил в библейской истории.

– Что, например? – с интересом спросил Павел.

– Например, роль Иуды.

– О! Вы основательно взялись за книгу книг! – улыбнулся мой спутник.

– Да. Вероятно, роли этих двух личностей специально уменьшили, чтобы выделить фигуру Христа.

– Это вполне логично. И людей можно понять, – кивнул Павел. – Кстати, почему вы обиделись за Иуду?

– Вы издеваетесь? – заподозрила я.

– Нет, – рассмеялся Павел. – Просто это непривычно.

– Что?

– Все.

– Вся интерпретация библии мной?

– Как-то так, – согласился Павел.

– А вы-то как сами думаете об Иуде? Что он – подонок? Мелочный предатель? Мразь?

– Достаточно было одного слова «подонок», – хихикнул Павел.

– Зря веселитесь, – покачала я головой. – Я считаю, что Иуда не предавал Христа, а спасал христианство. Он знал, на что идет, знал, что для всех останется гнусным персонажем, но все же сыграл свою роль в истории.

– Вы цитируете краткое содержание либретто рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда»? – спросил Павел.

– Нет, – оскорбилась я. – Это мое мнение.

– Вы впечатлительная натура, – посмотрел на меня Павел. – В опере роль Иуды неоднозначна, чтобы действие было интенсивнее, был конфликт, чтобы было интереснее, словом, экшен!

– Значит, вы не согласны?

– Не знаю. Но предполагаю, если Ллойд Уэббер и Тим Райс правы, то для драматизма Иуда действительно должен был быть предателем.

– Чтобы подчеркнуть остроту сюжета и выделить одинокую фигуру Христа, да?

– Да. Ведь библия – книга о Христе. И вера называется христианством.

– Вы совсем забыли упомянуть о Марии, – укоризненно сказала я.

– Но… – растерялся Павел.

– Не надо. Это все, как раз, ясно. Бедной Марии досталась самая невзрачная, незавидная роль. Ее сделали легендой, но какой? Богоматерь! – Я фыркнула. – Никто даже не пояснил, за что женщине, на самом деле, такое уготовано? Представляете, жила себе обычная женщина, почти замужняя, между прочим, и вдруг, в один далеко не прекрасный для нее день, на нее обрушивают какую-то фантастическую историю! Про мужа Марии вообще ничего далее не сказано. Как мужчина, Исаак, кажется, к этому относился, интересно? Ему, как ни крути, наставили рога!

– Тише, – шикнул Павел и даже побледнел.

– Ладно, – сбавила я обороты. – Не переживайте. Я не богохульствую. Просто все расписываю в красках.

– Слишком красочно, – выдохнул Павел, приобретая естественный цвет лица.

– Мне жаль Марию. Из нее сделали богоматерь. Отвели однобокую роль. Святая мученица. Но кто – нибудь спросил Марию, нужно ли это ей? Согласна ли она на это? Это же была обычная женщина! У нее была, черт побери, физиология! Личная жизнь! Муж! Мечты! И что в итоге? Муж не у дел. А что сделали с ее богоребенком? Какая мать на это добровольно согласится?

– Это слишком глубокая тема, – заволновался Павел, снова несколько бледнея. – И вам нужно поспать.

– Я что, затронула святое? – усмехнулась я. – Успокойтесь. Это же всего лишь вымысел.

– Вымысел? – вздрогнул Павел, и теперь уже побелел.

– Ну, часть правды и поэтические закидоны. Хватит меняться в лице! Библию не бог написал, а люди. И они выделили в книге Христа, остальные образы вышли у них не совсем удачно. Особенно Мария. Я уж не говорю о ее муже – плотнике… Да…

Павел опять успокоился, даже улыбнулся.

– Просто… Мария… это…

– Святое, – кивнула я. – Бедная женщина! – Я вздохнула и рассмеялась.

– Что смешного? – не понял Павел.

– Да вот за эти мои мысли я, похоже, и лечу в Париж, – хихикнула я. – Моему любовнику эти мои вольные измышления всегда очень и очень не нравились!

Павел заинтересовался, но мне не хотелось переходить, так сказать, на личности, поэтому я снова вернулась в прежнее русло.

– Да… Библия… Тайна, покрытая мраком… Если бы мир, наконец, узнал, кто автор библии, этот бы человек, посмертно, получил Нобелевскую премию. Нет. Эта премия слишком слаба для библии. Для библии нужна особенная премия. Премия самой лучшей книги всех веков и народов. Не смотря на все ее ляпы. Библейские ляпы точно бы заслужили Нобелевской премию! Странно, что об этом, кроме меня, никто не догадался. Или кто-то догадался. Может даже, не один человек. Может даже, много. Но они предпочитают молчать. А как же! Святое же… Вы верите библии?

– Что?

– Вы верите библии?

– Я христианин.

– Многих в детстве крестят, разве это имеет для взрослого человека значение? Ведь крестят в несознательном возрасте. И мне не доводилось встречать родителей – христиан, которые бы решили крестить своего ребенка в мечети, например. А когда этот ребенок вырастает – это его личное право, верить библии или нет. Или верить чему-то иному. Или вообще ничему не верить. Я имею в виду религию. Вот вы, откуда вы знаете, какой бог главный?

– Что? – икнул Павел.

– Все говорят, что бог один, но у каждого он свой и конкретный. А религия – как бесплатное приложение. Общие правила пользования.

– А вы верите? – Павел с трудом подбирал слова и они ему не нравились. – Верите в кого-нибудь… из богов?

– Я не хочу верить. Я хочу знать.

Павел косился на меня и продолжать теологическую беседу не спешил. Я махнула рукой, икнула, убрала бутылку с коньяком в сумочку, расстегнула пальто и устроилась поудобнее в кресле.

– Я уже не боюсь лететь. По крайней мере, сейчас. Не могу сказать, что я кристально трезва, но не такая пьяная, как вы, должно быть, думаете. Вы меня просто заговорили, а я выведала вам все свои тайные мысли. Вы психолог?

– Почти.

– Это как? Так бывает?

– Всякое бывает.

– Да, чего только не бывает, – усмехнулась я. – Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. А вам не жарко?

Наверное, после этой фразы я уже уснула.

Во сне я видела себя Марией – Магдалиной, а Христом был Павел. Я оплакивала Павла – Христа и вдруг услышала какой-то знакомый, низкий и глубокий голос: « Не плачь, Марленикен»… Я подняла голову и вздрогнула. Передо мной стоял человек в песочном костюме. Я спросила его: « Кто ты»? А он ответил: « Тот, которого ты ждешь». Я снова спросила: « Как твое имя»? А он усмехнулся и воскликнул: « А ты угадай»! И я стала гадать: « Шварц? Ганс? Гейнрих»?.. После каждого названного мной имени, человек в песочном костюме стучал палкой по кресту, на котором висел распятый Павел – Христос, и говорил: « Не верно»… Потом я спросила: « А может, ты – Румпельштильцхен»? Человек в песочном костюме начал смеяться. Сначала тихо. Потом громче. Еще громче. И, захлебываясь смехом, крикнул: « Не угадала! Не угадала! Ты не знаешь, кто я! Не помнишь, кто я»!..

… Мне стало холодно… И я проснулась… Резко открыла глаза и увидела Павла, склонившегося надо мной.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– Да… Извините…

– Ничего…

Павел откинулся на спинку своего кресла.

– А что вам снилось?– спросил он.

– Сказка.

– Да?

– Да. Сказка братьев Гримм. Румпельштильцхен.

Я повернула голову и посмотрела на Павла. Он быстро застегнул верхние пуговицы своего пальто. Может, мне показалось со сна, что на его шее колом стоит белый воротничок священника…