Страница 2 из 20
Лахесис опустила глаза в корзину, что делала крайне редко, беря конусы в основном наугад.
Пожалуй, вот это будет самое то.
Твердый, почти белый, вырезанный из сердцевины явора конус не был разукрашен изысканными завитушками, но то, что было на нем написано, уже сейчас говорило, что нить Судьбы станет наматываться на твердое мужское начало.
Богиня удовлетворено улыбнулась. Протянула руку к сгустку, висящему в пространстве. Проникла в него пальцами, ухватила кончик нити. Сделала два витка и протянула уже готовое веретено своей средней сестре.
Клото, усмехаясь, взяла конус в руки:
– Ох, какое мощное дерево стало его телом! Какая прочная ровная нить! – Богиня крутанула в пальцах веретено, и оно, все так же оставаясь висящем в пространстве, начало потихоньку наматывать Судьбу.
– А скажи-ка мне, сестричка, не того ли мужчины это потомок, от которого ты примчала в таком восторге однажды утром? Когда это было? Год или век тому? – Клото, лукаво улыбаясь, смотрела на сестру.
Лахесис опустила глаза.
Промолчала.
Только тень печали и памяти о том, кто уже давно покинул этот мир, затуманила её глаза. Впрочем, Клото и не ждала ответа. Боги на то и Боги, что понимают все без слов.
– Смотри за нитью. Следи, чтобы не истончилась, чтобы узлов ненужных не навязала. И младшую подольше не подпускай. Ты же знаешь, она у нас сущее дитя. Чикнет ножничками не подумав – а человека нет.
– Не беспокойся, сестричка, такую прочную нить не так-то просто перерезать…
Часть первая. Митя
Глава первая
Солнечный луч проник в комнату, пробежал по давно не крашеным доскам пола, перебрался через стол, стоящий посередине, и, наконец-то добрался до узкой детской кроватки, стоящей в углу.
Луч попытался стянуть одеяльце со спящего ребенка, но, поняв, что это ему не под силу, немного помешкав, отправился дальше.
Прочертив невидимую линию на сбившейся за ночь подушке, пощекотав разрумянившуюся во сне щечку, луч, мягкой теплой лапкой, тронул глаз ребенка: «Эй, малыш, пора вставать! Сегодня у тебя «особый» день! И он, этот день, уже начался!»
Митя моментально проснулся и сел в кровати.
Его пробуждение всегда было быстрым, практически мгновенным, без таких милых детских «потягушек», без капризного: «Ну маааам… я посплю еще минуточку…».
Еще секунду тому он мирно посапывал и досматривал последний сон, и вот! Объятия Морфея разорваны, одеяло отброшено, глаза с любопытством и ожиданием чуда смотрят в окно: «Здравствуй новый день»!
Количество народа, умудрившегося вместиться в эту крохотную комнатёнку полуподвала, было за гранью понимания.
Крикливая, раздутая от сознания собственного величия (а как же! Она «основной квартиросьемщик»), вечно чем-то недовольная Женька с самого утра начинала распекать нерадивого Ивана, своего мужа. Ее дети, близнецы Людка и Валик, все дни напролёт проводили на море, стараясь как можно реже попадаться на глаза своей мамочке и под ее тяжелую руку. На оплеухи, раздаваемые налево и на право, по поводу и без, Женька была «не жадная».
Вот только Митю ей «повоспитывать» удавалось не часто.
За те два года, которые семья Мити прожила у Женьки «из милости», отлупцевать пацаненка, как своих собственных детей, ей, пожалуй, не удалось ни разу.
Митя, росший ребенком тихим и спокойным, почти никогда не отходил от Надежды, своей матери. А уж Александра, своего отца, Митя просто обожал. Мальчишка всегда был под присмотром, что не давало Женьке возможности «отпустить на волю» свой вздорный нрав. И если, по большому счету, на Надежду ей было начхать, то брата своего Женька побаивалась и «связываться» с ним не хотела.
А ведь она строила такие планы на жизнь богатую и безбедную, когда согласилась «приютить» в своей каморке младшего брата с семьей.
Александр, младший брат Женьки, еще десять лет после окончания Войны служил на военном корабле в Городе Русских Моряков.
Туда же, в Город Русских Моряков, он привез свою жену, чернобровую, кареглазую молочанскую казачку, красавицу Надежду.
Там же, в Городе Русских Моряков, родился Митя, их сын.
Женька «рассчитала» все до последней копейки и «разметила» все по дням.
В ее представлении Александр, сразу по приезде, вот буквально на следующий день, должен был отправиться в рейс. Желательно в «заграницу», шоб дома бывал пореже, а денег привозил побольше. И Женька, как старшая в семье, будет «мудро» распределять капиталы и руководить семьей.
Но планам Женьки сбыться моментально, было не суждено…
… Все, кто родился в Городе у Моря, не важно, в семье моряка, или в какой-то еще, знают по рассказам отцов и дедов, о том, что такое «ВИЗА», и каких трудов стоило ее заполучить в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов. Знают, что такое «Особый Отдел» и какие «подводные камни» могут встретиться жаждущему визы и дальних рейсов, когда документы доберутся таки до «Особого Отдела»…
Почти сразу Александру в визе было отказано. Что тому было причиной, Александр рассказывать и объяснять не любил. Никогда он не вдавался в подробности, ни сразу, ни много лет спустя.
Женька всплеснула руками, попыталась «поучить жизни» младшего брата, представив себе все прелести жизни «на куче».
А «куча» была немаленькой.
За сатиновой шторкой, отгораживающей крохотный угол комнаты, жили Женькины квартиранты, молодая семья, которую не в меру жадная баба, взяла «на постой» за определенную сумму.
Как размещались в крохотной комнатенке полуподвала три семьи, представить сейчас не просто сложно, а невозможно в принципе. Но размещались. И жили.
Продолжая все так же добиваться открытия визы, Александр, бесконечно влюбленный в море, не мыслящий для себя ни другой работы, ни иной судьбы, пошел работать на завод.
Именно там, на заводе, он и встретился с местным «особистом», который оказался не только его сослуживцем, но и дальним родственником. Так, «седьмая вода на киселе», но все же этих, весьма условных, родственных связей хватило, чтобы «особист» решил принять участие в судьбе демобилизованного военного моряка.
Два года, долгих, бесконечных два года ушло на то, чтобы семья, сцепив зубы, ни в чем не возражая вечно недовольной Женьке, жила в кошмаре и ждала…
Но оно того стоило!
Через два года Александру открыли вожделенную визу и он ушел в свой первый рейс.
Ушел, оставив в Городе у Моря жену и пятилетнего сына.
Ушел, зная, что его семья совсем скоро переедет в новую квартиру. Подальше от его сварливой сестрицы. Подальше из сырого полутемного подвала, наполненного ароматами керосинки, пригоревшей пищи и запахами тел девятерых человек.
Митя, распахнув глаза навстречу новому дню, сел в кровати.
Солнечный луч, словно убедившись в том, что дело сделано, проскользил по комнате и отправился дальше, погрузив унылую каморку полуподвала в привычный сумрак.
В любой другой день, Митя, взяв ломоть хлеба с маргарином, щедро посыпанный сахаром, отправился бы во двор. В любой другой – но не сегодня!
Еще вчера мама сказала, что завтра утром приедет грузовик, они погрузят свои пожитки и переедут в новую квартиру.
Ну вот, «завтра» наступило! Митя, успевший натянуть штанишки и рубашку, к переезду готов!
– Мама! Грузовик уже пришел?
Мамина рука отодвинула занавеску:
– Уже встал? Вот молодец! Иди умойся, позавтракай и будем ехать. Грузовик во дворе. Осталось твою кроватку в кузов поставить и в путь! В новый дом, к новой жизни.
Тратить время на какой-то там завтрак Митя не хотел. Он знал, что еще вчера мама купила печенье в пачках, которое мальчик так любил, и наварила яиц, которые Митя просто обожал. Но вся эта снедь приготовлена на первый день в новом доме. Пока не разберутся что там и к чему, пока не обустроятся по-быстрому. Запихивать в себя хлеб с маргарином? Ну уж нет!