Страница 11 из 20
– Наденька, сестра твоя «отрезанный ломоть», за последний год только дважды была на хуторе, да и то, думаю, свекровь за медом послала, а так бы и не приехала. Ты, даст Бог, скоро себе пару найдешь и замуж выйдешь. А на хуторе нужна хозяйка. Я хочу жениться. Что скажешь, доченька?
– Это хорошо, папа, это правильно. Только я здесь замуж не выйду. Думаешь, не знаю, как меня «немецкой овчаркой» называют? Какой уж тут «замуж». Я уехать хочу.
– Куда?
– К Ване. В Запорожье. Не знала, как тебе сказать. Как тебя одного оставить? На ком жениться хочешь?
– На Вере, Лизанькиной младшей сестре. Она в Войну овдовела, двоих деток сама поднимает. Мы уже с ней и сговорились.
– Дело хорошее. Только тебя, папа, не пугает, что Вера моложе тебя намного?
Костя усмехнулся: «Старый конь борозды не испортит».
«Старый конь не испортил борозды» дважды. Через год Вера подарила ему сына, Виктора, а еще через два года – дочь. Малышку, по обоюдному согласию родителей нарекли Елизаветой. Лизой. Лизанькой.
Надежда не осталась на хуторе, но уехала она не в Запорожье, к брату, а совсем в другие края…
Глава седьмая
Надежда только закончила доить корову, процедила молоко в чистые кринки и отнесла его в погреб, когда услышала, что кто-то барабанит в ворота двора.
Наскоро сполоснув руки, девушка подошла к воротам, откинула щеколду, приоткрыла узкую щель, так, чтобы только увидеть – кого принесла нелегкая в такую рань.
У ее ног замер, настороженно подняв уши огромный лохматый пес, которого подарили отцу чуть больше полугода тому.
Пес рос, как на дрожжах, и, не смотря на свой юный возраст, уже вызывал и страх и уважение у незваных гостей, оскаливая белоснежные клыки. Надежда чувствовала себя защищенной под охраной этого зверя неизвестной породы.
За забором стояли двое мужчин, одетые в черные кители.
Надежда вздрогнула, увидев военную форму, да и ее цвет не вызывал у нее никаких хороших воспоминаний.
– Чего надо? – спросила Надежда, даже не подумав поздороваться:
– Сейчас отец вернется, если вам его нужно – ждите за воротами.
– Перепугалась, девушка? – один из мужчин усмехнулся, как-то нехорошо и фривольно:
– Не нужен нам твой отец, да и ты больно не нужна. Нам бы меду купить. Мать на хутор к вам послала.
– Отца ждите, – Надежда накинула щеколду, взяла за загривок недовольно зарычавшего на чужаков, пса, и ушла в дом.
Костя приехал с пасеки через час.
Надежда уже подумала, что военные ушли, не дождавшись его, но ошиблась.
Отец вошел во двор вместе с гостями.
– Наденька, – Костя позвал дочь: – Собери чего-то по-быстрому на стол. Это Верочкиной соседки сын приехал на побывку. Служит на военном корабле в Городе Русских Моряков. И товарища привез с собой. Показать наши края.
Надежда пошла в погреб, взяла кринку парного молока, налила в миску еще жидкого майского меду, отрезала несколько ломтей испеченного накануне хлеба. Вышла во двор, где за столом под орехом уже расположились мужчины.
Поставила угощение на стол. Повернулась, чтобы уйти.
– Присядь с нами, дочка – Костя поймал за руку совсем уж собравшуюся уходить Надежду.
– Некогда мне, папа. В огороде дел много, – Надежда вытянула запястье из отцовской ладони. Так же молча, развернулась и ушла за дом, туда, где еще много лет тому разбила огородные гряды ее мать.
– Гонористая у тебя дочь, – послышался голос одного из гостей.
– Нет, она хорошая девушка. Просто все никак от той проклятой войны отойти не может.
– Мать говорила, что дочь твоя в плену была, – не унимался сын Верочкиной соседки.
– Была.
– Ну и что она про плен рассказывает?
– Тебе какое дело? – Костя поднялся из-за стола: – Допивай молоко. Сейчас меду принесу, матери привет передавай, и скажи, чтобы кринки вернула, а не забыла, как в прошлый раз.
Костя ушел в погреб.
– Вот ведь бирюки. Что отец, что доченька, – доносился голос соседского сынка.
Его товарищ, за все время гостевания, не проронил ни слова, разве что поздоровался, входя во двор, да попрощался, когда, взяв две кринки меда, покинул хутор.
В огороде Надежда подвязывала успевшие вымахать в человечий рост, помидорные кусты.
Где брал Костя семена для своего огорода? Какие слова тайные говорил им, высеивая на рассаду? Что обещал, высаживая сеянцы в огороде? О чем просил, увидев первые цветки и завязь?
Об этом он не рассказывал никому.
Только, что фрукты, что мед, что городина – все у него было самое-самое.
Совсем скоро нальются цветом и соком помидоры Бычье Сердце.
Совсем скоро сахаристостью, вкусом и сочностью они смогут поспорить со многими фруктами.
А пока… пока нужно обойти и осмотреть каждое растение. Кого надо – подвязать, кого надо – прищепить. Удалить «волчковые» отростки. Окучить и полить.
Костя стоял в начале огорода и смотрел на дочь.
Надежда совсем не похожа на мать, на Лизаньку. Она пошла в его породу: более крепкого телосложения, смуглолицая, с кудрявыми темно каштановыми волосами. Вот только у кого дочь взяла эти глаза? Костя и сам не мог ответить.
Цвет глаз Надежды зависел и от времени года, и от того, утро или вечер были за окном, и от того, грустна или весела была девушка. Цвет глаз менялся от карего, почти черного, до темно-синего.
Иногда в глазах Надежды проблёскивали темно-фиолетовые искры.
Поэт или художник, сказал бы: глаза цвета озёрного омута.
На полдороги от хутора до пасеки, с давних давён было небольшое, заросшее ивняком, озерко. Вода в нем всегда была ледяной: попробуй, глотни – враз зубы заломит. Глубина неизведанная – достать до дна рукой не возможно было уже у берега. А цвет воды был один в один, как глаза у Наденьки.
Костя смотрел на гибкую фигурку дочери, все продолжавшую то нагибаться к земле, то выпрямляться, осматривая, ощупывая, изучая растения, и душа его плакала.
Уже прошло столько времени, как Наденька вернулась домой, а все никак не оттает, не отойдет от тех страшных лет плена. До сих пор ничего не рассказала ни ему, ни сестре.
Костя и не выпытывал. Есть вещи, о которых человек не то, что говорить – вспоминать не хочет.
Может и хорошо, что к брату перебраться задумала. Девушке уже двадцать четыре, давно пора замуж, детей рожать. А кто ее здесь, в селе, посватает? Да и в Токмаке, спасибо Шуриной свекрухе, вряд ли жених сыщется.
Так что пусть едет, если решила. Вера с ребятишками через месяц на хутор переберется, будет в доме хозяйка. Не пропадет старый цыган.
Костя грустно усмехнулся:
– Дочка, заканчивай работу. Уже солнце за полдень перевалило. Обедать пора.
Надежда распрямила натруженную спину:
– Иду, папа.
На следующий день, уже ближе к вечеру снова раздался стук в ворота. Пес навострил уши, рыкнул для острастки.
Надежда, накрывающая стол во дворе к ужину, недоуменно взглянула в сторону ворот.
– Накрывай, я сам гляну, кого там принесло на ночь глядя, – Костя поднялся со скамейки и, прихрамывая, направился к воротам.
Он не стал себя утруждать, рассматривая нежданного гостя в щель, как его дочь, накануне, а просто распахнул ворота, за которыми стоял, при "полном параде" друг соседского морячка.
– Здравствуй, моряк. Зачем пожаловал? – Костя не спешил ни приглашать, ни привечать гостя.
– Здравствуйте. Пришел познакомиться с Вами.
– Со мной? – Костя усмехнулся.
Казалось, что моряк смутился и даже, как бы, заробел:
– С Вами… и с Вашей дочерью.
– Ну проходи. Поужинай с нами.
Надежда поставила на стол еще одну тарелку. Положила ложку и вилку. Сбегала в дом и принесла еще одну рюмку.
Вскоре на столе стоял казанок с молодой картошечкой в укропе, огромный полумисок огуречно-помидорного салата, шкварчала сковорода яичницы на сале, исходил паром запеченный судак. Янтарно переливался, мгновенно запотевший, графинчик с медовухой.