Анима мунди

ДОУСОН. Оскар, Оскар, тебя ждет целая вселенная мясистых местечек теплой французской женщины. Французские губы и груди, французские бедра и животики…

УАЙЛЬД. Так ли необходима эта порнографическое перечисление? Ты возбуждаешь этих молодых дам. И посмотри на Дейви, он красный, как рак. Дейви у нас невинный, так, Дейви?

АРМИТЕЙДЖ. Нет, ничего подобного.

УАЙЛЬД. Ага, невинный отрицает свою невинность, а виновный отрицает свою вену. Какой загадочный мир исторг Бог из своих бездонных и таинственных чресл.

ДОУСОН. Послушай, Оскар, я за все заплачу, если ты сейчас поднимешься на второй этаж с одной из этих очаровательных девиц. Что скажешь? Попробуй, Оскар. Что тебе терять?

УАЙЛЬД. Мой дорогой Эрнест, они – не сестры милосердия. Раздача милостыни – это не про них, а если говорить о тебе, так денег у тебя нет. Господи, ты же поэт.

ДОУСОН. Ладно, тогда заплати сам.

УАЙЛЬД. С твоей стороны это очень щедрое предложение, старина, но боюсь, я неделю обедал прокипяченными носовыми платками.

ДОУСОН (выкладывает на стол содержимое карманов). Сколько у тебя денег?

УАЙЛЬД. Это так вульгарно.

ДОУСОН. Давай, что у тебя в карманах, Оскар?

УАЙЛЬД. Почему нет? Смеха ради – что угодно.

ДОУСРН. Молодец. Дейви, что там у тебя? И скажи Оскару, что он упускает нечто восхитительное.

АРМИТЕЙДЖ (выкладывая на стол содержимое карманов). Оскар, вы упускаете нечто восхитительное.

УАЙЛЬД. Твоему голосу недостает убедительности.

ДОУСОН. Итак. Что тут у нас?

УАЙЛЬД. Боюсь, в настоящий момент я не смогу сложить два и два.

ДОУСОН (сдвигая вместе три горстки монет). Полагаю, этого достаточно. Сюзанна, этого достаточно?

СЮЗАННА. Для мсье Уайльда? О нет. Я думаю, этот раз за счет заведения.

УАЙЛЬД. Я слышу вызов?

СЮЗАННА. Это всегда было моей девичьей мечтой: совокупиться с мужчиной по имени Оскар.

УАЙЛЬД (пытаясь встать). Надеюсь, не станет это ужасным разочарованием для тебя, дорогая. Ох, а почему пол уходит из-под ног?

ДОУСОН. Давайте, девочки. Поможет ему подняться на второй этаж.

(ДОУСОН и ДЕВУШКИ помогают УАЙЛЬДУ подняться по лестнице, толкая сзади).

УАЙЛЬД. ВПЕРЕ-Е-Е-ЕД!

РЕКС. Знаешь, Дейви, когда началась эта война, французы практиковали кавалерийские атаки на пулеметы. Все эти парни в красно-синей форме с саблями наголо, верхом на лошадях, накатывали на пулеметные гнезда. Можем мы доверять таким людям?

АРМИТЕЙДЖ. Бедные лошади.

РЕКС. Бедные мы. Потому что мы – следующие. Знаешь, кто такие американцы? Американцы – европейское пушечное мясо.

ЭВЕРЕТТ. Самое худшее – не война. Самое худшее – лягушки и полевые мыши. Они падают в траншеи и не могут выбраться. Как мы. Только мы еще на них наступаем. Мне это не нравится.

РЕКС. Послушайте, давайте хорошо проведем время, парни. Воспользуемся моментом, что скажете?

ЭВЕРЕТТ. Однажды ночью я выполз их окопа, ничего не видел, да и не хотелось, не знал, где нахожусь и что собираюсь делать, тьма, хоть глаз выколи, двигался на ощупь, протянул руку, и она легла на что-то склизкое.

РЕКС. Господи, Эверетт, такими рассказами красивых девушек не привлечь.

ЭВЕРЕТТ. Крысы вылезали из канала, чтобы пожирать их. Я видел, как две крысы подрались из-за оторванной головы.

(Девушки пятятся от их стола).

РАКС. Эверетт, можешь ты замолчать, чтобы мы смогли хорошо провести время?

ЭВЕРЕТТ. Тянули за уши, нос уже сгрызли. Скелеты лыбились в воронках. Счастливые.

РЕКС. Заткнись, сукин ты сын, а не то я тебя убью.

АРМИТЕЙДЖ. Расслабься, Рекс.

ЭВЕРЕТТ. Крысы объедали их для Бога, чтобы подготовить к танцам. Они танцуют, скелеты танцуют.

РЕКС. С меня хватит. Сейчас я его убью. Это нормально, если я его убью?

АРМИТЕЙДЖ (оттаскивая его). Нет. Оставь его в покое.

ЭВЕРЕТТ. Хорошие крысы. Добрые крысы. Крысы – мои друзья. Как Дейви и Рекс. Дейви и Рекс – мои лучшие на свете друзья, как моя сестра Мэри Маргарет и крысы.

РЕКС (смотрит на него, злость уходит, с грустью). Да. Прям счастливый Новый Год. (АРМИТЕЙДЖ отпускает его). Господи, как мне нужна женщина.

ДОУСОН. Все еще сохнешь по этой танцовщице, Дейви?

АРМИТЕЙДЖ. Я в порядке.

ДОУСОН. Почему бы тебе не пойти наверх с Анжеликой? Она такая милая. Хочешь пойти наверх с Дейви?

АНЖЕЛИКА. Да, очень хочу.

ДОУСОН. Видишь? Ты ей нравишься. Духовная любовь – это хорошо, но в меру. Мои отношения с Жюли во многом духовные, так, милая?

ЖЮЛИ. Да, очень даже.

ДОУСОН. Она тоже пишет стихи. Иногда на стенах сортиров. Мы с ней как Браунинг и миссис Браунинг.

АРМИТЕЙДЖ (наблюдая, как ЭЛИЗАБЕТ разминается в Лондоне). Она играет со мной. Она – потерянная, я ей небезразличен, но она не подпускает меня к себе. Она не жестокая, очень нежная и веселая. Словно в ней есть тайна, которую я должен разгадать, и она надеется, что я разгадаю, но при этом думает, что у меня не получится, и не помогает мне.

ДОУСОН. Ох, не будь чертовым идиотом. Пойди наверх с одной из этих девушек, и все станет для тебя гораздо проще. Не лучше, возможно, но… более неизбежным. А неизбежность плоти и крови, после того, как ты переживаешь начальный шок и ощущение нереальности, успокаивает. Более-менее. Время от времени. Так что, за плоть и кровь.

УАЙЛЬД (появляется на верхней лестничной площадке, объявляет, как викторианский актер). Дело… СДЕЛАНО!

(Рядом появляется СЮЗАННА, поднимает руки, оттопыривает большие пальцы. ДОУСОН и девушки радостно кричат и аплодируют, тогда как УАЙЛЬД, пошатываясь, спускается по лестнице, приветственно покачивая рукой).

УАЙЛЬД. Спасибо, спасибо.

ДОУСОН. Как оно было, Оскар? Ты же этого не забыл, так?

УАЙЛЬД. О, нет. Все равно, что скачешь на лошади… Только без обид, милая. Если честно, что-то мне понравилось, хотя не думаю, что порекомендую это друзьям. Но, пожалуйста, по возвращению в Англию, Дейви, расскажи об этом всем. Я уверен, тем самым моя репутация будет восстановлена полностью. (Он пьет).

ЙЕЙТС. Мы хватаемся за то, что поддерживает нас в поражении, и именно это, рассчитывая на лучшее, мы начинаем воспринимать истиной.

СЮЗАННА (поет и убирает со стола, тогда как АНЖЕЛИКА целует ДЭВИДА). Солдатик постой и выпей со мной, приляг на лесную постель.

ЙЕЙТС. Что касается Бога, что ж, это более сложный вопрос.

СЮЗАННА (когда АНЖЕЛИКА уводит ДЭВИДА на второй этаж). К утру не останется ничего, кроме костей, сказала она.

(Звенит маленький колокольчик).

Картина 3: Отшельник

БЛАВАТСКАЯ (переворачивает карту). Отшельник. Одинокий старик. Дряхлый пилигрим. (Поэт Паунд, очень старый, сидит на скамье на лужайке больницы святой Элизабет в Америке, 1950 гг. АРМИТЕЙДЖ спускается по лестнице, оставив АНЖЕЛИКУ на верхней площадке, глубоким стариком, и идет к ПАУНДУ, тогда как БЛАВАТСКАЯ продолжает говорить). На картине Босха «Искушение святого Антония» бесы и свиное рыло, яйцо священника, священник с его кошкой, священник умирает. Скрюченный и наполовину безумный старый грешник, безумие короля Голла[6] среди листвы берез. Он дрейфует в неизбежную полутень.

ПАУНД (говорит сам с собой). Я кормлю дворовых котов. Пробегающие собаки отливают на меня.

(Другие персонажи проходят мимо).

ЙЕЙТС. Реальность – тайное знание и разновидность смерти. Поэт ваяет свою маску из разочарования, как герой войны – из поражения.

ПАУНД. Если бы я перестал верить, огонь бы потух. Но я не могу ни прекратить верить, ни продолжать верить, поэтому я пожран собственными злыми духами, выблевывая пережеванную траву, как Навуходоносор. Мне следовало назвать кота Навуходоносор.

АРМИТЕЙДЖ. Мистер Паунд?

ПАУНД. Его здесь нет. Он умер.

АРМИТЕЙДЖ. Вы помните меня, Эзра?

6

Отсылка к стихотворению Йейтса.