По линии взлёта

- На улице жуткий ливень! А мои ботинки расклеились! Представляешь, что за невезенье? – сразу начинаю оправдываться. – Никита улетел, ботинки расклеились, еще и со студии мне до сих пор не позвонили. Видимо, они не заинтересованы во мне.

Я смотрю на домработницу, тараторя, чтобы не дать ей и рта раскрыть. Ну, не хочу я сейчас слушать её упрёки в адрес моего неуважительного отношения к её труду. Кстати, только меня она ругает. На остальных же она даже глаз поднять не смеет.

- Захар наверху? Он у мамы?

Вера едва заметно шевельнула бровями - это подтверждение. Я наклонилась, чтобы стащить мокрые носки, сжала их в руке, затем кинулась вверх по лестнице, чувствуя, как Вера прожигает огненным взглядом мою спину.

Слышу музыку, доносившуюся из самой отдаленной комнаты. Текст песни разобрать невозможно, а вот мелодия очень даже ничего. Только вот это рок, да ещё и звучит чересчур громко. Мама к такой музыке не привыкла.

Я открываю дверь, просовываю голову, чтобы увидеть своего младшего братика, расположившегося на постели нашей матери. Она держится за уши, но на лице улыбка. Я тоже улыбаюсь: в последнее время нечасто можно увидеть мамину улыбку.

- Боже, выключи этот шум! – пытаюсь перекричать громыхание, привлекая к себе внимание брата. Он резко оборачивается, при этом его  темные волосы, с модной стрижкой, включающей в себя выбритые рисунки на боках, резко упали ему на лоб. Его хитрая лисья мордочка кривится. Он дует вверх, смахивая пряди.

Мой братик очень красивый, но из общих черт у нас только мамины карие глаза. Все остальное он унаследовал от своего отца, а я от своего. Да, у нас разные отцы. Мой умер ещё до моего рождения. И его богатый друг взял заботу о беременной девушке на себя. Так мы с мамой и оказались в этих хоромах.

- Весь кайф обломала, - ворчит Захар, убавляя громкость.

- Какой ещё кайф? – Я подхожу к кровати, сажусь по другую сторону от брата. Мама убирает руки от ушей. – Ты хочешь, чтобы мама оглохла?

- Она сама согласилась! – принял оправдываться братик.

- Я ведь не знала, что будет так громко, - улыбается мама, поправляя одеяло на своих ногах.

- Это ведь Вит Гром! Его нельзя слушать тихо! – возмущается мальчишка, проводя пальцем по экрану своего смартфона. – Вот, смотри!

Он протягивает мне телефон, на заставке которого фотография парня с гитарой в руках. Черные волосы, черная одежда, куча татуировок. Лица, к сожалению, не видно. Парень наклонил голову к гитаре: это не фотосессия, его явно засняли во время игры на музыкальном инструменте. И видно, что она полностью поглощает его внимание. Мне нравятся такие люди – те, кто увлечены своим делом. Не люблю позеров, которых сейчас большинство на сцене.

- Его зовут Вит Гром? – переспрашиваю. – Никогда о нем не слышала.

- Ага, я не удивлен, - по-взрослому так заявляет мой одиннадцатилетний братишка. – Вит Громов.

- Он гитарист?

- Не только. Он ещё и сам поет. Три года назад Вит был в группе, которая называлась «Бимор».

Я удивленно вздергиваю бровь, так как название мне ни о чем не сказало.

- Два рокера. Гром и Биго. Бимор. – Вот сейчас одно имя знакомо. Я прищурилась, и Захар это заметил. -  Конечно, все знают Биго. Только вот он настоящий кидалово. Он бросил друга в погоне за славой. Откололся кусочек и поплыл своей дорогой.

- Но Биго не рокер. – В голове тут же всплывают тексты его песен и узнаваемые мелодии.

- Он понял, что так легче прославиться, поэтому и кинул своего друга.

- Ты откуда знаешь? – Округляю глаза.

Брат пожимает плечами.

 - Все так говорят.

- Зачастую мнение большинства не является верным, - вдруг говорит мама.

Мы тут же, как по щелчку, поворачиваем к ней свои головы.

- Но факты говорят сами за себя, - упорствует братик. – Вит остался, а Биго ушел.

- Может, они повздорили? – предполагает мама. – И каждый решил идти своей дорогой?

Захар насупился, задумавшись.

- Все равно это нечестно, что Биго стал популярным, а Гром нет. Он ведь в сто раз круче!

- И почему я о нем ничего не знаю? Почему ты раньше мне о нём не рассказал?

- Не-у-ди-ви-тель-но, - по слогам выдает Захар, затем начинает кривляться.  – Твой скрипач, с его утонченным, - брат делает пальцами знак кавычек, - вкусом не дал бы тебе такое слушать. Как хорошо, что он наконец выперся из нашего дома.

- Следи за тем, что говоришь! – повышаю голос, защищая своего парня. – Что ты имеешь против Никиты?

- Он завистливый павлин! – уверенно заявляет Захар.

- И кому же он завидует? – снисходительно спрашивает мама.

- Вили, конечно!

- С чего ты взял? – У меня буквально отваливается челюсть. Я зависла на пару секунд, затем захлопала ресницами, смотря на маму, которая отражала меня, словно зеркало.

- Это правда! – Захар подскочил на месте. – И тётя Оля тоже завидует! Потому что ты, - он поднимает указательный палец, направляет на меня, - талантливее него!

- Но мы учились в одной школе, - качаю головой. – И он закончил её с отличием!

- Это ни о чем не говорит! Ты лучше него чувствуешь музыку, поэтому каждый раз, когда ты исправляешь его, он злится. - Брат раздувает щеки. - Почему вы мне не верите?

Мама подмигивает мне.  Я усмехаюсь. Он такой милый, когда злится. У него сразу краснеют щечки и ушки.

Я хватаю брата за руку, дергаю на себя так, как проделывала это тысячу раз. Я принимаюсь щекотать его. Захар начинает смеяться, вперемешку с визгом. Мама тоже смеётся, наблюдая, как он пытается вырваться из моих рук, быстро перемещающихся по его животу.

- Хватит! Хватит! Ха-ха-ха! Пощади! Ай! – выкрикивает младший братик, возомнивший себя чересчур взрослым. – Мама! Помоги! Ха-ха! Ай! Мама!

- Забери назад свои слова о Никите! – подсказываю я.

- Ни за… ха-ха… что!

Я смеюсь, продолжая свою пытку, Захар извивается. Дверь в комнату открывается, показывается мужская голова.

- Что вы делаете?

Я останавливаюсь. Мы с братом испуганно замираем, а мама принимается кашлять.

- Лиле нельзя так сильно перенапрягаться. А вы что тут устроили?

- Оставь, Лёша… - мама закашлялась, а моё сердце так сильно сжалось, что пришлось сжать зубы, чтобы не кинуться к ней. Я все равно ничем не смогу помочь.

- Тебе надо принять лекарство. – Мужчина подходит к прикроватной тумбочке, высыпает из баночки пару таблеток, протягивает их маме, затем подает стакан с водой. - Захар, иди в свою комнату.

- Папа, я не хотел. - Брат удрученно опускает голову. – Я хотел немного развеселить маму.

- Иди, - твердо повторяет отец. – Тебе надо выучить уроки.

- Я уже все сделал.

Я касаюсь его руки, утешая.

- Иди, я скоро приду, - произношу тихо, чтобы услышал только он.

Захар кивает, затем уходит. Мама выпивает лекарство. Отец Захара косится на меня.

- Почему ты ещё здесь?

Мама поднимает руку вверх, но её движение такое слабое, что я закусываю губу, видя это.

- Леша, иди. – И голос её дрожит. – Я хочу поговорить с Вилорой.

- Как хочешь, - процедил Алексей Семенович, мой отчим.

Назвать его своим отцом у меня не поворачивается язык. Нет, он не то чтобы плохо ко мне относится. Скорее я для него надоедливая муха, которую он предпочитает не замечать. Да, я живу в его доме, и за мое образование он заплатил, но каждое свое действие в мою сторону он сопровождал вполне понятным взглядом. Я для него никто. Хотя не могу сказать, что его сильно заботит собственный сын. Захару тоже не перепадает его забота. Единственный человек, на которого отчим обращает внимание – это наша мама.

Лилия Владимировна.

Она серьезно больна. Её состояние ухудшается с каждым днём. Мама тает прямо на наших глазах. И, кажется, что я угасаю вместе с ней.

Каждую ночь я закрываю глаза, и меня охватывает дикий страх. Я ворочаюсь с одного бока на другой, разрываясь от жгучей безысходности. И каждый раз не могу справиться со своим страхом. Я встаю с постели, бреду в темноте в соседнюю комнату, чтобы услышать её дыхание. Я слышу его, пусть оно очень тихое, мне становится чуточку спокойнее. Я возвращаюсь в свою комнату,  но все начинается заново.