По линии взлёта

Я оставила чемодан в гардеробной, после чего вернулась к работе. Завтра состоится кастинг, но мандраж растворился в воздухе, уступая более глобальным проблемам. Таким как, например, место ночевки, пропитание, гигиенические процедуры… список можно продолжать до бесконечности.

День прошёл как в тумане. Я с ужасом ждала его окончания. Думаю, я единственный работник в мире, который не желал, чтобы рабочий день закончился.

Оставшиеся полдня я осматривалась по сторонам, стараясь выглядеть не слишком подозрительно, когда разглядывала камеры и место их расположения. Казалось, они были повсюду. За исключением нашей раздевалки. Именно там я и намеривалась затаиться, пока все не выйдут, свет не погасится, чтобы я могла просидеть в углу всю ночь.

Знаю, знаю, херовый план, но другого не имелось.

Только вот, как остаться незамеченной и каким образом выбраться на улицу утром? Да ещё и с чемоданом? Хороший вопрос, над которым придётся думать всю ночь.

Продавцы переделись, жалуясь на усталость. Одна за другой они начали потихоньку выбираться из раздевалки, прощаясь друг с другом. Я все это время делала вид, что очень медленно собираюсь. Слишком медленно. Вот последняя вышла, я выглянула в коридор, чтобы убедиться, что она подошла к охраннику, затем быстро прикрыла дверь и выключила свет, вздрогнув от темноты, мгновенно ослепившей меня.

Я дотянулась до телефона, осветила им комнату, зная, что свет не будет виден в коридоре. Открыла чемодан, достала весеннюю куртку, которую я каким-то образом умудрилась прихватить с собой из злополучного дома, за что была очень сама себе благодарна. Кинула её в угол, села, согнув колени и поместив на них локти. Я написала Захару, чтобы узнать, как у него дела, молясь, чтобы ему было лучше, чем мне.

Мой желудок сжался и проворчал, напоминая, что я пришло время ужина. Но его сегодня не будет, и лучше сразу с этим смириться.

Захар не отвечал. Надеюсь, это потому что он увлеченно играет в свой любимый Playstation, а не по другим плачевным причинам.

За дверью послышались шаги. Я сжалась, но охранник прошёл мимо, видимо, чтобы осмотреть зал, проверить, везде ли выключен свет.

Я нажала на кнопку блокировки, погружаясь в темноту. Закрываю глаза, прислоняю внезапно отяжелевшую голову к металлическому шкафу. Моё сердцебиение замедлилось, а в душе заскреблись кошки.

Я все ещё не могла поверить, что Жанна так со мной поступила. Нет, я не настолько наглая,  чтобы считать её обязанной мне, но было бы не так обидно, не пусти она меня сразу. А вот так выгнать меня на улицу… чем она отличается от Ольги Семеновны и отчима? Риторический вопрос. Теперь я могу представить, как себя чувствует домашний питомец, которого вышвырнули за ненадобностью.

Я что-то прошептала, затем всхлипнула. Я так сильно устала эмоционально, что не могла больше плакать. Я не заметила, что уснула, пока меня не разбудил яркий свет, заставивший зажмурится. Я сморщилась, разлепляя глаза.

- Ты что здесь делаешь? – спросил пожилой охранник. – А я все думал, куда ты делась с чемоданом.

- Простите, - извинилась я, понимая, что меня поймали. Опускаю лицо, покорно готовясь к неизбежному. Меня, возможно, не только позорно выгонят, но ещё и уволят. И хоть это было ужасно, мне не было страшно, скорее ощущалось равнодушие. Эмоциональная усталость притупила чувства. – Я ничего не замышляла и ничего не своровала, и не…

- Да, знаю, - мягко соглашается охранник, удивляя меня. – Пойдем-ка со мной.

Не знаю, сколько я спала, но меня успело разморить. Кряхтя, поднимаюсь с пола. Я последовала за старичком, который уверенным шагом приближался к стойке охраны на выходе. Обречённо вздыхаю, вспоминаю, что забыла захватить чемодан. Разворачиваюсь, но меня останавливает голос охранника.

- Не нужен он тебе. Пойдём.

- Но… - удивленно вскидываю брови, затем киваю, - ладно.

Пожилой мужчина сворачивает за угол, в комнату охраны. Я не заглядывала туда, но знала, что там находятся компьютеры и мониторы, на которых отображаются картинки, зафиксированные многочисленными камерами. Вот и сейчас они светятся, показывая лишь полутёмное пустое помещение, отдыхающее от шумных покупателей, снующих туда-сюда по залу. Сбоку напротив друг друга расположились два небольших диванчика. Их разделял деревянный журнальный столик, на котором стояли электрический чайник, сковорода, а также лежали различные прозрачные пакетики.

- Садись, - охранник указывает пальцем на диван.

- Я думала, вы собираетесь меня выгнать, - тихо отозвалась я, опускаясь на немного жестковатую мебель, но она все равно лучше, чем моя куртка на полу. Старичок сел напротив.

- Я же не изверг какой-то. Я бы разозлился, если бы ты что-нибудь стащила: ненавижу воров. А ты просто забилась в угол. Что, дома проблемы? С родителями поссорилась?

- У меня нет ни дома, ни родителей, - выдохнула я, слишком утомленная. Возможно, и не надо было откровенничать. Жалость – это унижение, но мне так хотелось, чтобы меня пожалели. Хотя бы чуть-чуть.

Слёзы – мои самые преданные спутники. Мне так хотелось от них избавиться, но они вновь покатились, орошая щёки.

- Ну-ну, -  моей макушки едва ощутимо касается чужая рука – не надо плакать.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на седовласого мужчину, тянущегося ко мне через столик. Открываю рот, желая ответить, но не получается. Желудок отзывается пустотой. Охранник улыбается, услышав этот звук, отчего его усы приподнимаются.

- С этим я могу тебе помочь. – Он протягивает мне вилку, указывает на сковородку с макаронами. – Поешь. На голодный желудок все проблемы кажутся трагичнее.

- Спасибо. – Беру вилку в руку, накалываю пару макаронин с кусочком поджаренной колбасы. – Но еда вряд ли решит мои проблемы.

- А разве голодный желудок не один из твоих проблем?

Это правда, поэтому я продолжаю медленно есть.

Вопреки моим словам, как только теплая пища попадает в мой рот, в душе появляется просвет, как лучик солнца в конце тёмного коридора. Остались ещё в нашем мире хорошие люди, которые готовы помочь, накормив и не выгнав на улицу.

Старичок присоединяется ко мне. Он подталкивает мне пакет с нарезанным хлебом.

- Я - Михаил Михайлович, но можешь звать меня дядей Мишей.

Киваю, соглашаясь.

- А я – Вилора, но все зовут меня Вили.

- Очень красивое имя.

- Это мама меня так назвала. – Слова сами вырываются. Я привыкла так отвечать на вопросы о своем странном имени. При упоминании мамы к горлу тут же подступил ком. Я закрыла глаза, чтобы не залить все вокруг. – Она умерла месяц назад.

- А отец?

- Он умер ещё до моего рождения. – Это сказать гораздо легче. Я привыкла. К тому же я его никогда не видела, поэтому и не расстраивалась. – Сейчас у меня остался только братик. Захар. Он живёт со своим отцом. В доме, где мне нет места.

Мой голос больше не звучит

В том доме, где мой братик спит.

Чужая я, чужие сны,

Чужие окна до весны.

Строки сами возникли в голове, проносясь перед глазами ярким ветвистым шрифтом. Мне вдруг захотелось напеть их, но я, конечно, не стала этого делать.

Вместо этого я рассказала добродушному охраннику, приютившему меня, о своих злоключениях. О матери, которая долго болела, об отчиме и его семье, ненавидящей меня, о подруге, которая решила, что мои проблемы не должны больше мешать ей жить. Слова рекой потекли из меня, словно наконец прорвало дамбу. А старичок слушал, возмущённо охая.

- Все всегда возвращается, - сказал он, когда я закрыла свой рот. – Я прожил в этом мире  достаточно, чтобы узнать, что жизнь – это бумеранг. Подставишь кому-то подножку – предадут и тебя, протянешь руку в тяжёлый час – и тебе помогут подняться. Никто не может знать, что случится с нами завтра.

Он отвёл глаза в сторону, словно вспоминая что-то. Его лицо вытянулось: воспоминания были не из приятных.

- Ешь, пока не остыло, - поторопил он меня. – Я пока тебе чай сделаю.

Никогда ещё макароны с колбасой не были такими вкусными, а чай таким сладким и согревающим. Я доела, поблагодарила, затем на секунду коснулась головой подлокотника, моментально проваливаясь в сон.