Страница 5 из 20
«Шереметев, шалун, повеса, но человек с отлично-добрым и благородным сердцем, любил Истомину со всем безумием страсти, а стало быть, и с ревностью. И в самом деле она была хорошенькая, а в театре, на сцене, в танцах, с грациозными и сладострастными движениями – просто прелесть!.. Шереметев с ней ссорился часто и, поссорившись перед роковой для него дуэлью, уехал от нее. Надо заметить, что скорее он жил у нее, чем она у него. Истомина, как первая танцовщица, получала большие деньги и жила хорошо… Грибоедов, который в то время жил вместе с графом Завадовским, бывал у них очень часто как друг, как близкий знакомый. Завадовский имел, кажется, прежде вид на Истомину, но должен был уступить счастливому сопернику… Поссорившись, Шереметев, как человек страшно влюбленный, следил, наблюдал за Истоминой; она это очень хорошо знала.
Не знаю уж почему, во время этой ссоры Грибоедову вздумалось пригласить к себе Истомину после театра пить чай. Та согласилась, но, зная, что Шереметев за ней подсматривает, и не желая вводить его в искушение и лишний гнев, сказала Грибоедову, что не поедет с ним вместе из театра прямо, а назначила ему место, где с ним сейчас же после спектакля встретится, – первую, так называемую Суконную линию Гостиного двора, на этот раз, разумеется, совершенно пустынную, потому что дело было ночью. Так все и сделалось: она вышла из театральной кареты против самого Гостиного двора, встретилась с Грибоедовым и уехала к нему.
Шереметев, наблюдавший издалека, все это видел. Следуя за санями Грибоедова, он вполне убедился, что Истомина приехала с кем-то в квартиру Завадовского. После он очень просто, через людей, мог узнать, что этот кто-то был Грибоедов. Понятно, что все это происшествие взбесило Шереметева, он бросился к своему приятелю Якубовичу с вопросом: что тут делать?
“Что делать, – ответил тот, – очень понятно: драться, разумеется, надо, но теперь главный вопрос состоит в том: как и с кем? Истомина твоя была у Завадовского – это раз, но привез ее туда Грибоедов – это два, стало быть, тут два лица, требующих пули, а из этого выходит, что для того, чтобы никому не было обидно, мы при сей верной оказии составим une partie carree (увеселительную прогулку вчетвером) – ты стреляйся с Грибоедовым, а на себя возьму Завадовского”.
– Да помилуйте, – прервал я Жандра, – ведь Якубович не имел по этому делу решительно никаких отношений к Завадовскому. За что же ему было с ним стреляться?..
– Никаких. Да уж таков человек был. Поэтому-то я вам и сказал, и употребил это выражение: “при сей верной оказии”. По его понятиям, с его точки зрения на вещи, тут было два лица, которых следовало наградить пулей, – как же ему было не вступиться? Поехали они к Грибоедову и к Завадовскому объясняться. Шереметев Грибоедова вызвал. “Нет, братец, – отвечал Грибоедов, – я с тобой стреляться не буду, потому что, право, не за что, а вот если угодно Александру Ивановичу (т. е. Якубовичу), то я к его услугам”. Une partie carree устроилась.
Шереметев должен был стреляться с Завадовским, а Грибоедов с Якубовичем. Барьер был назначен на 18 шагов, с тем чтобы противникам пройти по 6 и тогда стрелять. Первая очередь была первых лиц, то есть Шереметева и Завадовского.
Я забыл сказать, что в течение всего этого времени Шереметев успел помириться с Истоминой и как остался с ней с глазу на глаз, то вдруг вынул из кармана пистолет и, приставивши его прямо ко лбу, говорит: “Говори правду или не встанешь с места, – даю тебе на этот раз слово. Ты будешь на кладбище, а я в Сибири, – очень хорошо знаю, да что же. Была близка с Завадовским или нет?” Та, со страху или в самом деле вправду, но, кажется, сказала, что была. После этого понятно, что вся злоба Шереметева обратилась уже не на Грибоедова, а на Завадовского, и это-то его и погубило.
Когда они с крайних пределов барьера стали сходиться на ближайшие, Завадовский, который был отличный стрелок, шел тихо и совершенно спокойно. Хладнокровие ли Завадовского взбесило Шереметева или просто чувство злобы пересилило в нем рассудок, но только он, что называется, не выдержал и выстрелил в Завадовского еще не дошедши до барьера. Пуля пролетела около Завадовского близко, потому что оторвала часть воротника у сюртука, у самой шеи… Тогда уже, и это очень понятно, разозлился Завадовский. “Il en voulait a ma vie, – сказал он, – a la barriere! (соблаговолите к барьеру)”. Делать было нечего, – Шереметев подошел, Завадовский выстрелил. Удар был смертельный – он ранил Шереметева в живот. Шереметев несколько раз подпрыгнул на месте, потом упал и стал кататься по снегу…»
Это случилось 12 ноября 1817 года…
Ну что ж, одна дуэль состоялась. Грибоедов предложил Якубовичу продолжить дело. Александр Иванович Якубович (1792–1845), в то время корнет, а впоследствии декабрист, был одним из четырех участников «четвертной дуэли».
Но как стреляться, если друг Якубовича Шереметев лежал на животе и кровь обагрила снег вокруг него.
Дмитрий Александрович Смирнов так писал о необходимости отложить дуэль:
А.С. Грибоедов. Художник В. Мошков
«Якубович, указывая на Шереметева, обратился к Грибоедову с изъяснением того, что в эту минуту им, конечно, невозможно стреляться, потому что он должен отвезти Шереметева домой… Они отложили свою дуэль до первой возможности…»
Итак, первый этап четвертной дуэли состоялся 12 ноября 1817 года. А что же дальше?
Слухов о дуэли было много. По одному из них, после меткого выстрела Завадовского Якубович, раздраженный ранением друга, пока еще неясно каким по тяжести, выстрелил в Завадовского и прострелил ему шляпу.
А потом, договорившись с Грибоедовым об отсрочке дуэли, повез своего друга Шереметева на квартиру, где тот умер 14 ноября, то есть мучился почти двое суток. Ведь выстрел в живот часто не приводил к немедленной смерти. Другое дело – выстрел в сердце.
И тем не менее отец погибшего не винил в гибели сына Завадовского. Он уже и так имел конфликт с сыном из-за увлечения балериной. Как это можно! Дворянин, кавалергард и балерина! Было ведь начало – ну, допустим, первая четверть – девятнадцатого века.
Зная о том, что идет следствие, что Завадовский и Якубович арестованы, отец Шереметева добился приема у императора Александра I и просил не подвергать суровому наказанию Завадовского. В результате следствие признало, что убийство было совершено «в необходимости законной обороны».
Граф Завадовский был выслан за границу. Ну а Якубович сослан на Кавказ в действующую армию.
Грибоедову удалось избежать наказания. Управляющий Министерством иностранных дел России Петр Яковлевич Убри (1774–1847) получил докладную с указанием на то, что Грибоедов совершенно ни при чем:
«Милостивый государь Петр Яковлевич!
Возложенную вашим превосходительством обязанность быть депутатом по делу о бывшей дуэли между графом Завадовским и штаб-ротмистром Шереметевым, со стороны чиновника государственной Коллегии иностранных дел г-на Грибоедова, я принял; и вчерашний день следствие сего дела кончено и утверждено находящимися под следствием, так и депутатами со стороны каждого, о чем и поставляю долгом донести вашему превосходительству, какие объяснения были требованы от г-на Грибоедова по сему делу, а именно: что г-н Грибоедов был коротко знаком с штаб-ротмистром Шереметевым и жившею у него танцовщицею Истоминою. После учинившейся между Шереметевым и сею Истоминою ссоры, когда она уже выехала от него в другой дом, тогда Грибоедов, будучи в театре, пригласил Истомину ехать с собою в карете, чтобы узнать подробнее, за что она поссорилась с Шереметевым, которая на то охотно согласилась, и он привез ее в дом, где он жил вместе с Завадовским. В тот же вечер приехал по окончании спектакля домой и граф Завадовский, который и нашел его с Истоминою; после сего все они трое провели вечер вместе, а потом Истомина отправилась к себе. После сего граф Завадовский был вызван на дуэль Шереметевым, последствия коего ему, Грибоедову, были неизвестны. И сим заключены были показания г-ном Грибоедовым. 20 ноября 1818 г. А. Ахлопков».